Тёмное прошлое. Пальмовый дневник каракала полиции - Старобинец Анна - Страница 4

– Вы очень цинично рассуждаете, юная самка. У нас с вами разные ценности. Нет смысла продолжать разговор. Эй, лебедь! Давай, танцуй! Попугай! Включай свои байки! Мы ещё не взлетели, а мне уже скучно!

Чахлый лебедь, увязая перепончатыми лапами в песке, принимается исполнять перед выпь-пассажирами танец маленьких лебедей. Попка-корреспондент, который, не будь дурак, подрабатывает на взлётной поляне аудиоаниматором, пикирует с пальмы на взлётную поляну и истошно вопит:

– Аудиоиздательство «Попугайская правда» представляет правдивые мифы и легенды Дальнего Редколесья! Давным-давно, в начале времён, была только бескрайняя пустыня, а в центре этой пустыни росло Великое Древо Манго, на котором сидел попугайчик Попка и всё-всё видел! И всё-всё слышал! Попка был очень хороший! Однажды Попка увидел, что на Древе Манго созрели два плода: солнце и мрак. Плод солнца был золотистым, сочным, сладким, ароматным и ярко сиял… Попочка любит манго!.. Плод мрака был чёрным, сморщенным, гнилым и зловонным! Попочка такое не ест! Попочка не дурак! «Огнам гоб я», – сказал солнечный плод на древнем языке Редколесья. А Попка не дурак, он может перевести что угодно с древнего языка! Тот плод сказал: «Я – Бог Манго». А Попка ему ответил: «Акпоп я!»…

– Уважаемый приглашённый артист! – перебивает Попку одна из аистесс. – Убедительная просьба уменьшить громкость звука! Иначе пассажиры второго класса тоже вас будут слушать, а им развлечения не положены!

Попка рассказывает легенду про кость и мякоть, а я уговариваю себя перестать записывать всё, что вижу и слышу. Я слишком увлеклась. Это не относится к делу. Я опаздываю на рейс.

…Я выхожу из тени и направляюсь в ту часть взлётной поляны, где под палящим солнцем пеленают в шершавые промокаемые пелёнки пассажиров второго класса.

Пеленают мартышку Мону – она защищала Изысканных в суде перед львами; теперь, после неудачной попытки жирафаматери Рафаэллы снова захватить власть, Мона опасается, что львы её растерзают как пособницу жирафов.

Пеленают трёх гиеновидных собак: в отличие от Гиги и Виви, они не подтвердили лояльность новым хозяевам, львам, и уволились из охраны Резиденции. Вероятно, знали о готовящемся мятеже Рафаэллы и рассчитывали таким образом выслужиться перед Изысканными. Но Изысканные окончательно проиграли – и теперь гиеновидные мечтают наняться охранниками в Охотки. Здесь у них теперь нет шансов сделать карьеру. Они теперь безработные и бездомные. Их судьба – побираться на улице, пока их не схватят и не сбросят с Высокой Скалы.

Сурикатка Безвольная Лапка и её детёныш Дрожащий Хвост уже запелёнуты. Как и Мона, они бегут от львиного клана; как и Мона, будут просить убежища в Дальнем Лесу. Их уже однажды чуть не сожрали прямо в суде. Говорят, лев Лёвыч отдал приказ отыскать их и подать ему на обед. Говорят, он унижен тем, что на суде ему не дали их съесть.

Рядом с ними – муж и отец, сурикат Рики, но он не летит, просто провожает. Он старается держаться, как может, на морде его улыбка, но хвостик дрожит от горя. Он глядит на два чёрно-белых кулька, из которых торчат трепещущие усы супруги и младшего сына. Его ждут в норе остальные дети. Вероятно, ему и старшим на билет в Дальний Лес не хватило: сурикаты – самая незащищённая категория населения, они, как правило, нищие.

Заметив меня, сурикаты начинают трястись ещё больше.

– Пожалуйста, не надо, полиции каракал! – пищит мне отец семейства, сурикат Рики. – Не надо их арестовывать и отдавать львам! Я понимаю, что вы теперь работаете на львов, но, умоляю, дайте моей жене и детёнышу улететь!

Рики думает, раз я из полиции, значит, сдам сурикатов властям. Но я не такая.

– Я – вольная кошка саванны. Как полиции каракал, я ни на кого не работаю. И в то же время работаю на всех сразу. Конечно, они могут лететь.

– Спасибо, полиции каракал! – пищат сурикаты.

На взлётную поляну внезапно выбегает тощий жираф с поблёкшими пятнами и принимается носиться кругами, оглашая саванну истошными криками:

– Я беженец! Беженец! Меня зовут Рыжераф! Я лишился всего! Возьмите меня с собой в Дальний Лес! Умоляю!

– Уважаемый жираф Рыжераф! У вас есть билет? – гундосит аистесса.

– Нет! Должен был быть – но нет! Меня обманули!

– Убедительно просим вас немедленно покинуть взлётную поляну. Даже если бы у вас имелся билет, в перевозке регулярным рейсом вам бы было отказано. При таком весе пассажирской туши, как у вас, допусти́м только частный рейс. Для вашей доставки в пункт назначения потребуется весь «Аистиный клин». Такая услуга стоит миллион кокош. Мы желаем вам всего доброго и ждём вас весной с указанной суммой.

– О горе! О ужас! Весна! Миллион кокош! – Рыжераф на заплетающихся копытах удаляется с взлётной поляны.

Я подхожу к раздражённому аисту-перевозчику. Перед ним расстелена застиранная пелёнка с траурным кантиком – она для меня, и горячий ветер саванны успел припорошить её горячим песком, пока аист и стоящие чуть поодаль медоедка Медея и гепард Геп, мои провожающие, меня дожидались.

Возмущённая аистесса со встопорщенными перьями подлетает ко мне:

– Это просто безобразие, самка! Ещё минута, и мы бы сняли вас с рейса и улетели.

– Что ж ты, детка, не пришла на минуту позже, – тихо говорит Геп.

Никогда ещё я не слышала, чтобы его голос звучал так печально. Его хвост, обычно нагло задранный к небесам и игриво подёргивающийся, как будто он дразнит Манго Богов, сейчас обвис, и кончик волочится по песку. Похоже, он и правда грустит, что я улетаю.

– Да что вы всё пишете, что же это такое?! – кудахчет аистесса, как курица. – Немедленно перестаньте писать и ложитесь на спину на пелёнку!

Я защёлкиваю свой коготь.

12:45

Я потёрлась носом о сухой и горячий, как камушек на скалах, нос Гепа – невинный дружеский жест на прощанье – и услышала, как в Гепе включилась шестая громкость блаженства. Не помню, чтобы раньше в нём такое включалось, когда мы по-пацански тёрлись носами. Потом я легла на пелёнку, аистесса принялась меня пеленать, и прибор гепардового внутреннего блаженства отключился так быстро и резко, как будто вышел из строя.

– Послушай, Геп. Я хочу, чтобы ты стал полиции каракалом, – сказала я.

– Твоим напарником? – с надеждой уточнил он.

– Нет, ты должен занять моё место. Я хочу назначить тебя преемником.

– Спасибо, не надо, – он помрачнел ещё больше.

– Но это же на благо саванны! Я не знаю никого, кто справится с этой должностью лучше тебя. Я вынуждена бросить на середине интереснейшее дело о фальшивококошниках. Вот здесь у меня вся информация по этому расследованию, – я протянула ему пальмовые листы со всеми своими заметками.

– Нет, детка, я не коп. Это не моё.

– Не пытайся замять это дело, полиции каракал! – заголосил Попка и, оставив выпь-пассажиров без развлечений, просеменил к нам.

Щёчки его, и без того всегда воспалённые, раскраснелись ещё больше, как будто под пёрышками на щеках у него были горячие угольки и ветер саванны прилежно их раздувал, поддерживая внутренний пыл.

– Это ж мало того, что ты не справилась с запутанным делом о фалькокошах и бежишь от позора! Эй, все слышали? Полиции каракал мало того что не смогла раскрыть преступление и бежит от позора! Так она ещё пытается подговорить своего дружка её подменить и спустить это дело на тормозах! Попка не дурак, Попка диких кошек видит насквозь! И гепардов, и каракалов Попочка навидался! Кот кота чешет в области живота! Вот что мудрая гласит поговорка! Кошачьи интриги и кумовство!..

– Это что, попугайский стендап? А что, теперь не только выпей развлекают? Пассажиров второго класса теперь тоже положено развлекать? – мартышка Мона заизвивалась, пытаясь вздёрнуть хвост и подпрыгнуть, как обычно, когда она возбуждена (а возбуждена она всегда), но из-за жёсткого пеленания не смогла ни подпрыгнуть, ни вздёрнуть, а просто перевернулась со спины на живот и уткнулась мордой в песок.