В мышеловке - Френсис Дик - Страница 2

— Хорошо, сэр. Как вас зовут?

— Чарльз Тодд.

— Возраст?

— Двадцать девять лет.

— Профессия?

— Художник.

Констебль невозмутимо записывал мои ответы в блокнот.

— Рисуете картины или красите дома?

— Картины.

— А что вы делали сегодня, сэр?

— Выехал в половине третьего из Паддингтона, а со станции сюда пришел пешком.

— Цель визита?

— Просто так. Я всегда приезжаю сюда раз или два в год.

— Добрые друзья, значит?

— Да. И родственники к тому же.

Он повернулся к Дону и снова начал сыпать вопросами, но интонации его стали терпеливее и мягче.

— В котором часу вы обычно возвращаетесь домой в пятницу, сэр?

— Приблизительно в пять, — сказал тот без всякого выражения.

— А сегодня?

— Так же… — Лицо его болезненно исказилось. — Увидел, что в доме побывали грабители… позвонил в полицию…

— Да, сэр. Мы приняли ваш вызов в семнадцать ноль шесть. И после этого вы пошли посмотреть, что украдено?

Дональд не ответил.

— Наш сержант нашел вас в гостиной, сэр, если вы припоминаете.

— Почему… — с болью в голосе проговорил он, — почему она пришла домой?

— Надеюсь, что мы узнаем, сэр.

Скрупулезный допрос длился долго, но, насколько я понял, не достиг своей цели, а лишь довел Дональда до полного изнеможения. А я, к своему стыду, ощутил зауряднейший голод, потому что целый день ничего не ел, и с сожалением подумал, что обед, на который надеялся, не состоится. Регина не жалела для своих фирменных блюд всяких разностей, вина и приправ, и они у нее получались необыкновенно вкусными. Передо мной на мгновение возник облик Регины — грива темных волос, радостная улыбка. Я не мог смириться, что с ней стряслась такая беда!

Вечером ее тело положили в санитарную машину и увезли. Я все слышал, но Дональд как будто не понимал, что происходит. Я подумал, что, может быть, его мозг создал своеобразный защитный барьер перед всем, что причиняло ему нестерпимые муки, и это было естественно.

Инспектор наконец встал. От долгого сидения на табурете у него онемели ноги. Он сказал, что оставит в доме на ночь дежурного констебля, а сам вернется утром.

Дональд неопределенно кивнул. Он, очевидно, даже не расслышал его слов. Полиция уехала, а он все еще сидел в кресле, не в силах даже шевельнуться.

— Идем, — сказал я. — Идем спать!

Я помог ему подняться и повел по лестнице. Он шел как лунатик, не протестуя.

В спальне царил беспорядок. Однако в комнате с двуспальной кроватью, приготовленной для меня, все осталось на своих местах. Он, не раздеваясь, повалился на постель, закрыл глаза руками и в отчаянии задал вопрос, который задают все страдальцы на земле и на который нет ответа:

— Почему это случилось именно с нами?

Я пробыл у Дональда целую неделю, и на какие-то вопросы ответы нашлись, но не на этот.

Удалось, например, выяснить, почему Регина преждевременно вернулась домой. Оказалось, что у нее уже давно сложились довольно напряженные отношения с приятельницей из магазина цветов. И вот в тот день вспыхнула неприятная ссора, и Регина ушла. Она уехала где-то в половине третьего и, вероятно, сразу же отправилась домой, поскольку, по мнению экспертов, за два часа до пяти она уже была мертва.

Об этом, деликатно подбирая выражения, рассказал Дональду полицейский инспектор, заглянув к нам в субботу после обеда. Дональд вышел в сад и заплакал.

Инспектор Фрост, что по-английски значит «мороз», человек такой же холодный, как и его фамилия, тихо вошел в кухню, остановился рядом со мной и стал смотреть в окно на понуро стоявшего в саду Дональда.

— Я хотел бы узнать от вас об отношениях между супругами.

— А что именно вас интересует?

— Ну, они ладили между собой?

— Разве вы еще не поняли?

Он ответил не сразу.

— Сила выказываемой скорби не всегда указывает на сильное чувство любви.

— Вы всегда так выражаетесь, сэр?

Едва заметная усмешка мелькнула на его лице и мгновенно погасла.

— Я процитировал учебник психологии.

— Выражение «не всегда» означает «как правило», — сказал я. — Ваш учебник никуда не годится.

— Вина и раскаяние могут проявляться в чрезмерной скорби.

— Небезопасное пустословие, — добавил я. — Ведь их медовый месяц еще не кончился.

— После трех лет?

— А почему бы и нет?

Он промолчал. Я повернулся, чтобы не смотреть на Дональда, и спросил:

— Есть ли шансы вернуть что-либо из похищенного?

— Почти никаких. Когда дело касается антиквариата, то, пока владелец что-нибудь предпримет, вещи оказываются уже на пути через Атлантику.

— Но не в этом случае, я надеюсь?

— Вряд ли, — вздохнул он. — На протяжении последних лет зарегистрированы сотни взломов с ограблениями. Вернуть владельцам удалось сущую ерунду. Антиквариат — очень прибыльный бизнес в наши дни.

— Преступники заделались знатоками?

— Тюремные библиотекари сообщают, что наибольшим спросом у тамошнего контингента пользуются именно книги по антиквариату. И вся братия прилежно зубрит их, чтобы сразу же после выхода из заключения заняться этим выгодным делом… — В его голосе неожиданно зазвучали вполне человеческие интонации.

— Может, выпьем кофе? — предложил я.

Он поглядел на часы и согласился. Пока я готовил, он сидел на табурете. Поредевшие русые волосы, потертый костюм, инспектору явно было уже под сорок.

— Вы женаты? — спросил он.

— Нет.

— У вас был роман с миссис Стюарт?

— Вот вы куда гнете… Нет, не было.

— Если не спросить, никто не скажет…

Я поставил на стол бутылку молока, сахарницу и пригласил его. Медленно помешивая кофе, он спросил:

— Когда вы были здесь последний раз?

— В прошлом году, в марте. Перед их поездкой в Австралию.

— В Австралию?

— Они ездили туда, чтобы ознакомиться с процессом виноделия в этой стране. Дональд намеревался организовать импорт австралийского вина. Они отсутствовали около трех месяцев. Непонятно, почему их дом не ограбили, когда взломщики ничем не рисковали?

Он уловил в моем голосе досаду.

— Жизнь полна горькой иронии… — Он сложил губы трубочкой и подул на горячий, дымящийся напиток. — Какие у вас были планы на сегодня? Конечно, если бы ничего не случилось?

Я лихорадочно стал вспоминать, какой же сегодня день. Суббота. Нет, в это невозможно было поверить.

— Пошел бы на скачки… Мы всегда ходили на скачки, когда я приезжал в гости.

— Они любили скачки?

То, что он сказал о них в прошедшем времени, неприятно резануло мой слух. Да, теперь многое ушло в прошлое. Мне было тяжелее переключиться, много тяжелее, чем ему.

— Да… Но все же, я полагаю, что они ходят… ходили… в основном ради меня.

— Как вас понимать? — Он осторожно отхлебнул первый глоток кофе.

— В основном я рисую лошадей…

Дональд вошел через черный ход, осунувшийся, с покрасневшими от слез глазами.

— Там пресса рвется через изгородь, — хмуро бросил он. Инспектор Фрост скрипнул зубами и, открыв дверь в холл, крикнул:

— Констебль! Пойдите и остановите репортеров, иначе они ворвутся в сад!

— Слушаюсь, сэр! — донесся ответ.

— От них просто спасения нет, — извинился Фрост перед Дональдом. — Их постоянно подхлестывают издатели, а они в свою очередь тянут жилы из нас.

Весь день дорога против дома Дональда была запружена машинами, из которых вываливались толпы репортеров, фотографов и просто искателей сенсаций. В конце концов они могут накинуться на Дональда словно стая голодных волков. Какое им дело до его переживаний?

— Газетчики слушают радио на частотах полиции, — хмуро сообщил Фрост. — Иногда они прибывают на место раньше, чем мы.

В другое время его слова рассмешили бы меня, но сейчас мне было не до смеха. Недаром полиция заподозрила меня в чрезмерном любопытстве. Констебль, пытавшийся силой вытолкнуть меня из дома, предположил во мне одного из этих борзописцев.

Дональд устало оперся о стол.