В мышеловке - Френсис Дик - Страница 19

— Чарльз Нил. Чарльз Нил Тодд.

— А в Англии что вы делали?

— Я там живу! Послушайте, — я сделал вид, будто, несмотря на раздражение, стараюсь быть рассудительным, — того человека, — я кивнул на Грина, — я видел в Суссексе возле дома женщины, с которой немного знаком. Она подвозила меня со скачек. Случилось так, что я не попал на свой поезд до Уортинга и голосовал на дороге. Ну, она остановилась и подобрала меня, а потом захотела взглянуть на свой дом, который недавно сгорел, и когда мы приехали, этот человек был там. Он сказал, что его фамилия Грин и он страховой агент… Это все, что я о нем знаю. Так вот, что здесь происходит?

— Значит, просто совпадение, что вы снова встретились, и притом так быстро?

— Конечно, — поспешил согласиться я. — Однако совпадение вовсе не причина, чтобы запирать меня в клетку!

Они колебались, а я молил Бога, чтобы они не заметили, как пот течет у меня по лицу.

Я в раздражении пожал плечами.

— Ну что ж, если вы считаете, что тут что-то не так, позвоните в полицию.

Мужчина из конторы положил руку на какое-то устройство с той стороны стены, щелкнул им, и стальные прутья поднялись вверх и исчезли — гораздо медленнее, чем опускались.

— Извините, — произнес он небрежно, — но необходимы меры предосторожности, когда в помещениях столько ценных картин.

— Конечно, понимаю, — сказал я, делая шаг вперед и подавляя в себе жгучее желание рвануть со всех ног. — И все-таки… Ну, ладно, полагаю, ничего страшного не произошло! — добавил я великодушно.

Они втроем шли за мной по коридору, по лестнице и по верхнему залу, что нисколько не улучшало мое нервное состояние. Все посетители, кажется, уже ушли. Женщина-контролер закрывала парадные двери.

В горле у меня так пересохло, что я не мог даже глотнуть. Она подарила мне дежурную улыбку и открыла дверь. Шесть шагов — и наконец я на свежем воздухе. Бог мой, как пахнет свежий воздух!

Я оглянулся. Все четверо стояли за порогом галереи и следили, как я иду. Я мотнул головой и поплелся, чувствуя себя полевкой, которую отпустила сова.

На ходу я вскочил в трамвай и долго катался по незнакомым улицам огромного города, ощущая одно неодолимое желание — отъехать подальше от подвальной тюрьмы. Ведь они могли передумать. Им нужно было узнать больше, прежде чем выпустить меня. Они не были до конца убеждены, так ли уж случайно мое появление именно в их галерее, хотя, с другой стороны, случаются поразительные совпадения. Например, у Линкольна, во время покушения на него, был секретарь по фамилии Кеннеди, а у Кеннеди, в момент трагедии в Далласе, был секретарь по фамилии Линкольн. Однако чем больше они будут размышлять, тем меньше станут верить в случайность.

Где они будут искать меня, если захотят найти? Не в «Хилтоне», решил я с удовлетворением. Значит, на ипподроме. Я ведь сказал им, что приехал на скачки. Конечно, было бы лучше этого не говорить.

На конечной остановке трамвая я вышел и остановился против любопытного на вид ресторанчика, на дверях которого виднелись три большие буквы — ПСС. Во мне уже пробудился здоровый аппетит, я вошел, заказал бифштекс и попросил принести карту вин.

Официантка была удивлена.

— У нас ПСС, — попыталась объяснить она.

— А что это такое?

Она удивилась еще больше:

— Так вы не австралиец? Приносите с собой. Мы напитки не продаем, у нас только еда.

— О-о-о!

— Если вы хотите выпить, то в сотне ярдов по дороге есть лавка, торгующая навынос. А бифштекс я могу сохранить до вашего возвращения.

Я отказался и принялся за свой обед. Наслаждаясь хорошим кофе, я прочитал объявление на стене: «У нас договоренность с банком. Они не жарят бифштексы, а мы не отовариваем чеки».

Возвращаясь трамваем в центр, я проехал мимо лавки, работающей навынос. На первый взгляд она была похожа на гараж, а если бы я не знал уже, в чем дело, то подумал бы, что все машины стоят за бензином. И я понял, почему Джику понравились австралийские обычаи: и разумно, и смешно.

Дождь утих. Я вышел из трамвая и пошел пешком по ярко освещенным улицам и темным паркам, размышляя о случившемся.

Общий план казался необычно простым: картины продаются в Австралии, а затем их выкрадывают в Англии вместе со всем, что подвернется под руку. А коль скоро я на протяжении трех недель столкнулся с двумя такими случаями, то, наверное, их много больше, ибо невозможно, чтобы я столкнулся с двумя исключительными случаями, да еще с учетом двойного совпадения: скачки и картины. После встречи с супругами Минчлес и Петрович мои прежние представления, что ограбления случаются только в Англии, следовало считать ошибочными. А почему не в Америке? Почему не где-нибудь еще, если ради того стоило рисковать?

Разве не может существовать какая-то мобильная банда преступников, которая перевозит с континента на континент целые контейнеры с антиквариатом и быстро распродает все на ненасытном рынке? Инспектор Фрост говорил, что из пропавшего очень немногое удается обнаружить. Спрос большой, а предложения весьма ограниченны.

Скажем, я злоумышленник, рассуждал я, и не хочу тратить целые недели в чужих странах на то, чтобы выведать, какие именно дома следует ограбить. Можно тихонько сидеть в Мельбурне и продавать картины состоятельным посетителям, которые могут позволить себе купить что-нибудь тысяч на десять фунтов. Я мог бы заговорить с ними об их коллекциях картин дома и легко перевести разговор на серебро, фарфор и другие произведения искусства.

Разумеется, мне не нужны покупатели, у которых есть Рембрандт, Фаберже или еще что-нибудь общеизвестное, что нельзя просто продать. Лучше всего менее заметные вещи — например, серебро эпохи короля Георга, малоизвестные картины Гогена или чиппендейловские стулья и кресла. Покупая мои картины, они сами дадут мне свой адрес. Просто и хорошо.

Я бы действовал по принципу вора в магазине самообслуживания, имеющем большой оборот мелких партий товара. Я бы рассуждал примерно так: факт, что на протяжении последнего года все жертвы из разных стран побывали в Австралии, ничего не скажет местной полиции. И далее: среди тысяч заявлений об ограблениях случаи с посетителями Австралии не будут отличаться чем-либо особенным в глазах страховых агентов. Но, разумеется, с таким дотошным парнем, как Чарльз Тодд, я не стал бы связываться.

И более того, продолжал рассуждать я, преступник с хорошо поставленным делом и надежной репутацией не стал бы рисковать продажей подделок. Подделку всегда можно распознать под микроскопом, а большинство опытных специалистов различат фальшивку на глаз. Художник оставляет свои подписи по всей картине, а не только в уголке, потому что то, как он держит кисть, не менее индивидуально, чем почерк. Сопоставляя мазки на картинах, можно сделать такие же выводы, как и при сравнении пуль, выпущенных из револьвера.

Умный преступник просто ждал бы в своей паутине с настоящим Маннингом, достоверным рисунком Пикассо или с работой недавно умершего художника, оставившего большое наследство, — ждал бы, пока прилетят богатые мушки, умело направленные к нему разговорчивыми агентами-соучастниками, именно с такой целью толкающимися по художественным галереям разных городов. Именно так попались на крючок Дональд и Мейзи.

Скажем, я продаю картину человеку из Англии, затем организую ограбление. Картина возвращается назад, и я снова продаю ее кому-нибудь из Америки. Потом обворовываю американца, картина возвращается. Тогда случай с Мейзи выглядит так. Она покупает картину в Сиднее и увозит ее в Англию. Потом картина возвращается, и ее снова выставляют на продажу в Мельбурне…

Тут мои логические построения прервались, что-то здесь не клеилось. Может быть, именно так и случилось и сейчас картина украшает «Ярра Артс». Но если так, то зачем сожгли дом и почему мистер Грин рылся в руинах?

Такое можно объяснить только тем, что картина Мейзи — копия. Преступники не смогли ее отыскать и поэтому сожгли дом. Но я только что решил, что не стану рисковать, торгуя подделками. Разве что… А распознает ли Мейзи мастерски сработанную копию? Нет…