Язык цвета. Все о его символике, психологии и истории - Рекер Кит - Страница 30

Согласно увлекательному лингвистическому анализу профессоров Стэнфордского университета Берлина и Кея, оранжевый – один из последних основных цветовых терминов, вошедших в человеческие языки по всему миру. В соответствии с описанными ими закономерностями это слово заняло свое место в европейских словарях очень поздно. Впервые оно появляется как цветовой термин в английском языке только в конце 1500-х годов и встречается очень редко, пока не приобретает более широкое употребление в следующем столетии.

Этимологические корни слова уходят в санскрит и дравидийскую группу языков, на которых говорят в Индии, вероятном месте происхождения сладкого апельсина. Дравидийский корень naru относится к ароматным вещам, а цветы и плоды апельсинового дерева, безусловно, обладают сильным приятным запахом. Санскритское слово naranga, вероятно, вошло в арабские и персидские словари вместе с фруктом, отправившимся в путешествие (вместе с апельсиновыми деревьями и другими цитрусовыми) с развитием глобальной морской торговли. Португальская laranja и испанская naranja очень близки к naranga, как и итальянская arancia. В английском и французском языках начальное n вытеснено из-за путаницы с артиклями a и an: an orange органично развивается из a naranga, так же как une orange происходит от une naranga[163].

Цитрусовые деревья были экзотическими символами статуса в северных странах, где им требовались специальные теплицы, чтобы пережить зиму.

Гравюра по заказу И. К. Волкамера. Около 1708.

До того, как orange, оранжевый, стал использоваться как цветовой термин в английском языке, для обозначения лисиц и рыжих людей применялось древнеанглийское geoluhread, представляющее собой смесь слов «желтый» и «красный». Новое понятие вошло в обиход только с появлением вкусного фрукта. Поначалу, как в пьесе Шекспира 1600 года «Сон в летнюю ночь», «оранжевый» использовался с осторожностью, чтобы уточнить другие цветовые названия: при описании более ярких коричневых и более желтых оттенков красного. В конце концов он обретает самостоятельность, и с тех пор так обозначают восхитительный вторичный цвет между красным и желтым. Возможно, слово медленно приживалось, потому что апельсины (и цитрусовые в целом) не получали широкого распространения. Скорее, они считались престижным товаром только для очень богатых людей, особенно в северном климате, где для их выращивания требовались сложные оранжереи, способные защитить от холода, и целая армия садовников для переноса деревьев, растущих в горшках, на улицу летом.

Как свидетельствуют искусно выполненные (и потрясающие) гравюры нюрнбергского купца Иоганна Кристофа Волкамера, созданные около 1708 года, цвет, блеск, аромат и редкость цитрусовых в северных странах привели к возникновению страстного фетишизма[164]. В средиземноморском климате апельсинам было проще прижиться, и они чаще и раньше появляются в искусстве. Действие картины флорентийского художника Паоло Уччелло «Битва при Сан-Романо», написанной в середине XV века, происходит меж апельсиновых деревьев. Вскоре после этого Сандро Боттичелли на полотне «Весна» изобразит трех граций и других мифологических персонажей в апельсиновой роще, где те приветствуют теплый западный ветер, приятную погоду, цветы и любовь.

Только после того, как в 1660-х годах Исаак Ньютон в результате наблюдений за белым светом и полным спектром цветов выделил для оранжевого цвета постоянное место в радуге[165], он по-настоящему «вошел» в английский язык. Ученый расширил традиционные на тот момент пять цветов радуги до семи, что было вызвано желанием увидеть симметрию в различных природных (и культурных) явлениях. По аналогии с семью днями недели и семью нотами в хроматической гамме в музыке Ньютон определил семь цветов в спектре. Оранжевый и индиго должны быть очень благодарны сэру Исааку за повышение собственного статуса.

Цвет пламени

При жизни Будда и его ученики разработали правила для одежды своих самых набожных последователей. Начав со скромных лоскутков выброшенной ткани, Ананда, двоюродный брат и постоянный спутник Будды, сшил узорчатые полотна из прямоугольных и узких полос, которые напоминали рисовые поля и разделяющие их узкие дамбы. Традиция предписывает использовать такие же прямоугольные лоскуты для изготовления трех основных одеяний буддийских монахов: большое полотно ткани, размером примерно 1,5 × 2,5 метра, оборачивается вокруг верхней части тела наподобие туники – правое плечо остается непокрытым; полоса ткани, как саронг, оборачивает нижнюю часть тела; и лоскутный прямоугольник большого размера можно накинуть поверх, чтобы сохранить тепло. По мере того как буддизм продвигался на север и восток, где более холодный климат и иные культурные традиции, в гардероб добавлялись дополнительные предметы. Считается, что эти три предмета остаются наиболее близкими к одежде, которую носили самые ранние практики буддизма.

Учение Тхеравады допускает использование в одежде многих натуральных цветов. В большинстве стран Южной и Юго-Восточной Азии оранжевый был предпочтительным цветом, особенно для новичков.

Переработанные ткани, взятые из кучи тряпья или даже снятые с тел умерших, окрашивались так, чтобы набожных людей можно было узнать, когда они собирали ежедневную милостыню и дарили духовное утешение членам общин. Для окрашивания брали только корни, стебли, кору, листья, цветы и плоды растений. Ранние записи, по-видимому, описывают нечто более близкое к случайному обесцвечиванию ткани растительными материалами. Аскетическое мировоззрение раннего буддизма должно было ценить такой скромный подход к религиозным одеяниям, цвета которых мы, скорее всего, описали бы как коричневые.

После окончания земной жизни Будды, его ученики выбрали желто-оранжевый цвет пламени в качестве цвета одеяний монахов и послушников – и он остается поистине великолепной частью буддийских традиций Тхеравады[166] в Южной Азии. Этот оттенок обычно называют шафрановым, а его огненный желто-оранжевый тон, как считается, олицетворяет очищающее пламя истины – свет, пробивающийся сквозь тьму. Он сжигает невежество и эго, стремление к избавлению от которых является отличительной чертой буддийских практик.

Процессии монахов и послушников, облаченных в оранжевые одежды, собирающих каждое утро пожертвования на еду в городах Юго-Восточной Азии, являются современным напоминанием об их духовном наследии – хотя почти неоновые оттенки одеяний, производящихся сейчас в основном в Таиланде, выглядят так, будто их окрасили с помощью современных технологий, а не в красильных чанах, как во времена Будды. Трент Уокер, постдокторант[167] Центра буддийских исследований Хо и преподаватель религиоведения в Стэнфордском университете, отмечает, что появление синтетических кашай[168] – лишь часть широкой и разнообразной картины цветов и материалов, использующихся для производства одежды в буддийском сообществе: «Во всем мире Тхеравады (включая Шри-Ланку, Мьянму, Камбоджу, Лаос и Таиланд) есть монахи, до сих пор шьющие и красящие свои одеяния вручную, обращаясь только к натуральным красителям. Это наиболее распространено среди тех, кто живет в монастырях, связанных с аскетическими лесными практиками, в отличие от городских».

Поскольку шафран, самый почитаемый желто-оранжевый краситель, в разные периоды истории стоил на вес больше золота и не выращивался в Индии ни во времена Будды, ни сейчас, его вряд ли можно применять для изготовления всех одежд, кроме самых изысканных одеяний монахов и настоятелей самого высокого ранга, или для церемониального текстиля в самых почитаемых храмах и монастырях. Турмерик и родственные ему виды Curcuma являются наиболее распространенными и недорогими местными источниками оранжево-желтого пигмента, и, скорее всего, именно с их помощью окрашивались облачения в некоторых храмовых общинах, хотя в буддийских наставлениях говорится, что куркума неприемлема из-за ее недолговечности как красителя[169]. Тумерик действительно смывается при стирке, но в правилах по уходу отдельное место отводится окунанию одежды в куркумовую ванну, призванному освежить цвет[170].