Операция "Берег" (СИ) - Валин Юрий Павлович - Страница 29

А здесь тихо, на кожухе ствола автомата снежинки медленно тают.

Митрич смахнул снег. Под плащ-палатку оружие убрать, что ли? Не, начальство ходит, непременно возбухнут, им сейчас скучно.

А тогда начальства не было. Главарь был — Костя-Тычок…

* * *

Петроград. Васильевский остров. 1921–1923 года.

Катился по стране НЭП — новый, экономический, скользко-политический, жирный-пьяный. И многих граждан это удивляло да возмущало. Но многих и радовало. К примеру, понятно, что бандитствовать в сытные и богатые времена много приятнее. Нет, далеко не все в Советской стране тогда были бандитами и нэпманами, но эти две прослойки нового общества очень плотно озадачивались друг другом.

Паспорт Дмитрий уже имел — на имя уроженца города Торжка гражданина Иванцова Дмитрия Олеговича. Документ не нравился: и отчеством чужим, и фамилией смехотворной, но главное — качеством исполнения. Так-то еще сойдет, но проверят по серьезному поводу — видно же, что «липа» голимая. Паспорт надо было бы поменять, а еще нужнее зубы вставить. Откликаться на кликуху Дырный парень привык, против правды не попрешь, но особого удовольствия «дырность» не доставляла, да и попросту проблем с провалом в челюсти было много. Костя-Тычок к зубнику водил, приценивались — для хороших зубов требовалось подкопить червонцев, и материал чтобы достали. Народ в банде ржал: советовал сразу зубищи червонного золота ставить, но то было чересчур.

На дела фартовые сам-лично Митя-Дырный ходил не очень часто. Город знал неважно, и при шухере это обстоятельство могло нехорошо обернуться. Да и не имелось азарта — парни аж пьянели, бесстрашием друг перед другом щеголяли. Ну, тут жизненный опыт виноват — чего они видели, кроме подвига: «это налет, здрасте, кидай сюда „котлы“ без всякой страсти!». Ствол шпалера в ноздрю торгашу ввинчивать, это не из пулемета в упор крыть — там ведь и отвечают от души, а не жиром и ссаками со страху в брюки капают. В сущности — скукота и пустой хай эти налеты.

Но приходилось ходить на дела, не без этого. Дверь вскрыть, окно по-тихому расстеклить — в этом Митя-Дырный толк знал. Имел в пиджаке и «браунинг»№ 2, перебрал ствол лично, утерянную «щечку» выточил, на рукоять поставил, интересная машинка, для города вполне ловкая.

Банда была невелика, «серьезным» людям дорогу не перебегала, за лаврами Котова и Лёньки Пантелеева[6] не гналась — тех уже кончила власть или вот-вот постреляет. Костя-Тычок был человеком грамотным, дело бандитское тонко чувствующим. Истерить и с марафетом перебарщивать не любил. Талант, можно сказать. Уже под тридцать годков, опыт в жизни есть, рассудительность и уменье соратников убеждать — тоже. Поговорит, на спор вздорный и гонорный нарвется, только плечами пожмет «ну, сам смотри, паря». Дня два-три — глянешь, а нет «пари», сгинул. Может, метнулся куда-то, пощедрей фортуну искать вздумал, а может, где на дно прилег — рек и заливов в Петрограде не счесть, и упаси нас бог высчитывать, что там в мути на дне покоится.

Митрий на жизнь не жаловался, большую долю себе не требовал, делом занимался. За что и ценили. Кроме как хапнуть да нахрапить побольше, добычу же и скинуть с выгодой имеет смысл. А в этом деле исправность притарабаненного ночью граммофона, отчищенное и выправленное серебро, заново отполированная с подправленной инкрустацией шкатулка разом в цене взлетают — барыгам-скупщикам потыкать в нос качеством товара вполне можно. Занят был Митрий-Дырный.

Обитали тогда на Васильевском. От главных линий в чинном отдалении, тихо, с документами почти порядок, весь дом под бандой, особо разгульных пиров и гулянок Костя не допускал, но водка, музыка, девчонки-наводчицы — это имелось почти каждодневно, если серьезного дела вечером не предвиделось. Шторы запахнули, наливай, да отдыхай сколько душе угодно.

Митрий веселий не избегал, но больше предпочитал неспешно перекусить заливным, котлетками и прочим вкусным. Банда знала — наголодался человек, посмеивалась, но без особых подначек. Это поскольку толстеть Дырный не спешил, скорее, в рост шел, да узкие мышцы все тверже становились, иной раз девки руки парня в шрамах щупали — прям из дубовых ветвей свиты. А чего же — не только со «шпалером» под пиджаком по Литейному фланируешь, а то пилишь, то точишь, то шлифуешь, чего силе-то тренированной и не быть?

К девчонкам Митрий относился хорошо, но не особо… гм, тесно увлекался. Малолетние, истерично-визгливые, курящие, собой беззаветно торгующие, словно у них сотня годков впереди. Глупые. Свежесть и красоту за полгода снашивали напрочь, до полной ветхости, как жакетку плюшевую. Сестра Райка вспоминалась. Как она там? Ох, не дай бог…

Еще, конечно, и иное в этом вопросе было. Молод был гражданин-бандит Иванцов-Иванов, сила в теле бродила, выхода требовала. Но болеть Митрий жутко не любил, вот до полной принципиальности. Как вспоминалась та дорога по Пруссии и далее, с горячкой, в боли мутной, тут прямо мороз по спине. А девчонки-то… у них выбор щедрый: от триппака до сифона, да с такими широкими вензелями иных славных болячек…

Видать, шибко трусоват уже тогда был Митрий. А может и в ином дело. Других дам довелось в жизни повидать. Актрисули у Ханжонкова тоже на монашек не особо походили, но ведь иной уровень. Невольно сравнивались с нынешними, которым хоть десять раз на дню: «давай, чо-ты, с тебя не убудет, отдарюсь червончиками». Не, это не то. Вроде и чего там этого мог помнить Митька по сущему московскому малолетству, но вот…. Эх, портит людям жизнь лживый кинематограф, подсовывает жизненные иллюзии.

Брехня и чистый развод, конечно. Какие там иллюзии. Просто… нет, не просто. Имелось предчувствие, что и иные девушки на свете есть, почти волшебные, почти как на кинопленке, что и сама вспыхивает легче пороха.

А пока работал, благо на дело главарь водил банду все обдуманнее, планы без спешки разрабатывал. Серьезно работали, строго по нэпманам, в обойме с «набойщиками»[7] толковыми. А за год только двух подельников и потеряли, да и то по собственной глупости в перестрелке с милицией полегли.

Петроград-Ленинград. Васильевский остров (его незнаменитая часть) Первая половина ХХ века.

Зубы Митрий вставил в 23-м, аккурат к годовщине Октябрьского вооруженного восстания. Вернее, процесс зубной затянулся много дольше всех немаленьких революционных торжеств. Город был во флагах, шествиях и звонких митингах, и здесь же рядом, попутно, веселились рестораны, полные воспрявших духом новых буржуев и их нарядных дамочек, а Дмитрию Иванцову-Иванову на то было плевать, поскольку со страху перед зубными делами холодным потом обливался. Вставка зубов действительно оказалась делом и жутким по характеру, и очень болезненным. Одни корни нужно было вырывать, другие подтачивать — кошмар! Тут уж о пулеметном бое как о спасении и избавлении вспоминалось.

…— Ну как вам? — спросил зубник, еще относительно молодой человек, именующийся Аркадием Аркадьевичем Шулем.

— Ничего, — прошамкал Митрий. — Впереди не смыкает.

— Это пока первая примерка, подгоним в идеал. Даже не сомневайтесь.

Митрий сомневался, даже очень. Годного зубника искал сам, наводил справки, перебирал кандидатуры и оценивал. На «малине» ржали — «Митька не иначе жениться на том докторе удумал». Дырный отшучивался, потом взял одного громкого шутника за кадык, заставил себе в пасть глянуть. Тут охрипший острословец признал, что дело важное. Собственно, тогда Фира и подсказала адресок не знаменитого, но толкового зубтехника гражданина Шуля.

Можно сказать, спасли человека

…— Как? — с гордостью уточнил Аркадий Аркадьевич.

— Прямо как свои, — с восторгом признал Митрий.

— Как свои и будут. Уж поверьте слову специалиста. Родные зубы у вас хорошие, крепкие, случай был печальный, это да-с. Но исправлено! Проживете сто двадцать лет с этими зубками, умирать будете, внукам о технике Шуле расскажете. Надеюсь, с благодарностью. Отличные зубы. Естественно, золотые или фарфоровые были бы много элегантнее. Но жизнь-то сейчас какая? Стальная жизнь, кусачая, во всех смыслах этого слова. Железо и надежнее, и политически вернее. Не пожалеете.