Ртуть (ЛП) - Харт Калли - Страница 85

— Часть чего…? — Я, видимо, неверно его расслышала. Из-за выпитого у меня начались проблемы со слухом. Если души существуют, а я не была до конца уверена, что они существуют, то нельзя просто так взять и отдать часть своей души.

— Это древний обряд, — сказал Лоррет. — Сейчас очень немногие знают, как его проводить. Но отец Фишера однажды чуть не умер, и его друг совершил обряд, чтобы спасти его. Поэтому он позаботился о том, чтобы Фишер тоже был в курсе, на случай, если однажды ему потребуется использовать его, чтобы спасти жизнь того, кто ему дорог.

— Но ты был незнакомцем…

Пронзительные голубые глаза Лоррета сверкнули, как бриллианты. Он отпил глоток виски и поставил бокал на стол, рассматривая его.

— Да. Незнакомый человек. И Фишер все равно сделал это. Он соединил маленькую частичку себя с тем клочком жизни, который еще теплился во мне, и все. Я все еще был чертовски болен, но смерть ослабила свою хватку. Я знал, что выживу, и Кингфишер тоже. Он сказал мне, что идет на поиски других волков и вернется через три месяца. Он сказал, что я могу уйти, как только мне станет лучше, если это то, чего я хочу, но для меня найдется место и здесь, если я предпочту остаться.

— И ты остался. И стал сражаться.

Лоррет медленно кивнул.

— У меня не было семьи. Никто меня не ждал. Так что я решил, что к черту все. Все равно я сохранил свою жизнь только благодаря ему. Я решил, что за оставшееся мне время должен сделать достаточно хорошего, чтобы быть достойным того дара, который он мне преподнес. Я остался в Калише. Как только я снова встал на ноги, я начал тренироваться. До этого момента я даже не держал в руках меча, но я старался изо всех сил. И я ел. Я ел так много, что повар вскрикивал, когда видел, что я захожу на кухню. Когда через три месяца Фишер вернулся, он не застал меня в Калише. Я ждал его в военном лагере, на полфута выше и вдвое тяжелее, чем был, когда он уезжал. А главное, я был готов убивать вампиров.

— Погоди. Ты перешел Омнамеррин? Пешком? — недоверчиво спросила я. Фишер говорил, что только феи с суицидальными наклонностями пытаются пересечь горы, стоящие на страже между Иррином и Калишем.

— Ага. На это ушло девять дней, и меня чуть не похоронила лавина, но в конце концов я добрался.

— Тебе повезло, что ты не умер. Подожди, а что бы случилось? Если бы ты умер? Что бы случилось с частичкой души, которую отдал тебе Фишер?

— Хороший вопрос. Если я умру первым, частичка души Фишера вернется к нему. Он снова станет целым. Грандиозная вечеринка. Конец. Но если он умрет первым, то будет обречен ждать здесь моей смерти, прежде чем сможет двигаться дальше. Он будет заперт в бестелесном состоянии, не имея возможности прикоснуться ни к чему и ни к кому. Не имея возможности быть услышанным. Вот на какую жертву он пошел, когда решил подарить мне жизнь. Такое случалось и раньше. Мужчина или женщина рода фей, отдавшие часть своей души, умирали первыми, по естественным или неестественным причинам, а тот, кому эта часть была подарена, жил в добром здравии еще две тысячи лет.

— Возьмем, к примеру, Сиршу, королеву лиссианских фей. Ее мать, которая была королевой до нее, спасла ей жизнь, когда она была ребенком. Сто восемьдесят лет спустя ее мать убивают неизвестные, и Сирша восходит на трон. Она молода и красива. Ей нравится быть королевой. Она окружает себя влюбленными мужчинами, которые готовы отдать за нее жизнь, чтобы сохранить в безопасности, и она объявляет, что планирует жить вечно. Она принимает тоники и эликсиры и, по слухам, пьет кровь вампиров, чтобы продлить свое существование. С момента смерти ее матери прошло почти три тысячи лет, а Сирша выглядит не старше тридцати. Тем временем дух ее матери прикован к ней, вынужден наблюдать за миром живых, не имея возможности взаимодействовать с ним. Не имея возможности обрести свой вечный покой…

Лоррет выглядел так, словно у него свело живот. Признаться, мне и самой было немного не по себе. Мысль о том, что кто-то может обречь собственную мать на такое одинокое и ужасное существование, а также на неизбежное безумие, которое обязательно наступит, была для меня непостижимой.

— Фишер говорит, что не беспокоится о том, что с ним будет, если он умрет первым, — сказал Лоррет. — И я тоже не беспокоюсь. По правде говоря, я все равно планирую умереть раньше. Но если судьба решит иначе, и наши лучшие ангелы заберут его первым, я перестану дышать сразу после того, как свой последний вздох сделает Кингфишер. Я лично позабочусь о том, чтобы частичка души, которую он одолжил мне, вернулась к нему. И если судьба сочтет это справедливым, и я сделаю достаточно, чтобы заслужить место рядом с ним, я тихо и счастливо отправлюсь вместе со своим братом куда бы то ни было.

ГЛАВА 25.

БАЛЛАРД

Кингфишер не сказал мне ни слова, когда сопроводил меня в поместье тем вечером. Я слегка покачивалась и почти наверняка говорила невнятно, когда убеждала его, что хочу остаться в лагере, но он не желал меня слушать. Когда он нашел меня в таверне, где я пила с Лорретом, его лицо превратилось в непроницаемую маску. Оно все еще оставалось непроницаемым, когда он убедился, что я благополучно доставлена в его спальню, и еще более непроницаемым, когда он коротко пожелал мне спокойной ночи и ушел.

На следующее утро я проснулась с жуткой головной болью от ощущения, что маленький лисенок лизал мне лицо. Солнце стояло высоко в небе, а Фишер так и не пришел за мной. В тот день он вообще не пришел. Плотно позавтракав, после чего мне стало намного лучше, я провела вторую половину дня, исследуя Калиш, бродя по комнатам и чувствуя себя брошенной и бесполезной. Мне здесь было не место. И хотя поместье было красивым, уютным и чувствовалось, что когда-то его любили, я не могла понять, как Кингфишер вписывается в это место. Оно было построено для семьи. Предполагалось, что по коридорам будут носиться дети, в воздухе будет звучать смех, но в величественном доме царила тягостная тишина, наполняющая меня грустью.

Я представляла, как мать Кингфишера получает письмо от короля, в котором сообщается, что она должна явиться в Зимний дворец со всем своим имуществом, где она выйдет за него замуж, и ей предстоит начать совершенно новую жизнь. Я представляла, как она смотрит на своего темноволосого мальчика и гадает, какая жизнь ждет его при дворе, полном гадюк, за стенами этого убежища.

Я поужинала в спальне Фишера, сидя за его столом, а с наступлением темноты свернулась калачиком в его постели и обнималась с Ониксом, пока не забылась беспокойным сном.

Я забеспокоилась, когда и на следующее утро Фишер не пришел за мной. Вчера я упустила возможность провести три эксперимента, и мне не хотелось пропускать еще три. К середине утра я металась по спальне взад-вперед и так разволновалась, что огненные эльфы перестали заглядывать ко мне, чтобы узнать, не нужно ли чего, и даже Оникс, поворчав на меня, удрал на улицу гоняться за белками по снегу.

В три часа дня он, наконец, появился. Однако в спальне не раздалось внезапного треска открывшихся темных врат. В дверь постучали. Поскольку это была его спальня, он не стал дожидаться приглашения войти. Он открыл дверь и просто стоял в проеме, глядя на меня.

— На тебе моя рубашка, — сказал он в конце концов.

— Да, но мне больше нечего было надеть, — с жаром ответила я. — Вся одежда из комнаты, где я жила с Кэррионом, исчезла. Арчер показал мне другую комнату в конце коридора, но там одни платья, а мы оба знаем, как я к ним отношусь.

Фишер хмыкнул.

— Она слишком велика для тебя, — заметил он.

— Я заметила.

Сегодня он был одет не в черное. Во всяком случае, не полностью. Его плащ был темно-зеленым, как и рубашка. Однако тени под его глазами были фиолетовыми, и он казался бледнее обычного. Он явно плохо спал. И на щеке у него был порез. Он выглядел свежим, но явно это произошло не только что. Наверное, вчерашний…