Гадости для радости ...и по работе (СИ) - Ясная Яна - Страница 21

12/08

12/08

Бабах! — Громыхнули металлом о металл ворота.

От оглушительного звука я запнулась, и вежливо придержавший меня Сокольский вопросительно приподнял брови.

— А это моя младшая сестричка Урсула домой пришла, — пояснила я, безошибочно определив происхождение звука. — Очень хорошая девочка, тихая, умная, а спокойная какая — м-м-м!

…надеюсь, она хотя бы калиткой воспользовалась, а не воротину открыла, чтобы с фанфарами во двор зайти.

— Кажется, она чем-то недовольна.

— Кем-то, — кисло поправила я проницательного оперуполномоченного. — У Урсулы с родителями конфликт: расхождение во взглядах на ее светлое будущее. Она видит его наиболее светлым рядом с Владивостоком, а родители — где-то на пять тысяч километров поближе.

— Слушай, ну я твоих родителей понимаю: Владивосток — дофига далеко, на помощь так быстро не примчишься, в случае чего.

— Ага, — саркастично поддакнула я. — Как удачно, что Урсула — умненькая и осторожная девочка. А еще — полноценная иная со склонностью к предвидению, ментальному воздействию и целительству, и способная, в случае чего, отращивать хвост длиной около четырех метров!

Он хмыкнул:

— Но, я так полагаю, все это не создает подавляющего преимущества для вида? Иначе вы бы давно уже вышли из тени и захватили власть над миром.

— С ума сошел?! На кой нам эта власть — там же работы столько! -- ужаснулась я. -- А если без шуток, то ты, конечно, прав и абсолютной неуязвимости все наши возможности не дают… хотя и являются весомым преимуществом в критической ситуации. Особенно хвост. Но камень преткновения в том, что изначально учеба во Владивостоке ей была обещана. А когда Урсула выиграла несколько престижных конкурсов — мама решила, что талантливой детке стоит попытать счастья в столице.

Под разговор мы успели подойти к выходу на улицу, и теперь через неплотно прикрытую мной дверь со двора было слышно сперва мамин голос, преувеличенно-бодрый, а потом звонкое, отчаянно злое пение девичьим голосом:

— Мам, я круче всех во дворе,

Меня боится весь район и уважает все улица!

— Урсула! — Возмущенно ахнула мама, но ее голос тут же перебило строками про то что “все равно, все равно, все равно, да все равно — не потянешь”, и я звучно хлопнула дверью, спеша вмешаться в ссору…

Блин, и чего я вылезла, могла бы в доме пересидеть!

— Это твое дурное влияние! — Рявкнула мама, обернувшись на стук.

Мы с Урсулой взвились одновременно:

— Да Ваня дома не живет столько, сколько я в школу хожу! Как она вообще могла на меня повлиять?!

— Почему это моё влияние — дурное?!

— Эта твоя идея использовать песенки при ментальных установках — дурь несусветная!

— Эта дурь отлично работает! И репертуар у Ульки замечательный!

Урсула, воспользовавшись тем, что мы с мамой переключили внимание друг на друга, проскользнула в дом, и Иван благородно прикрыл ее отступление широкой спиной.

— А про репертуар лучше даже не заговаривай!

Дверь закрылась, и я укоризненно вздохнула:

— Мам, вот зачем ты пытаешься на нее воздействовать?

Мама в ответ только поморщилась, раздосадованно и устало:

— Да не пытаюсь я! Улька совсем взбеленилась: слова не скажи, ей то влияние, то воздействие, то давление мерещится. Сразу на дыбы и противодействовать пытается. С классной руководительницей поссорилась: та ее уговаривала пересдать ЕГЭ нормально, пока в этом году возможность есть, а она воздействие стряхивать начала…

— Стряхнула?

— Стряхнула, — вздохнула мама. — И это самое печальное. Попова-то всех своих одиннадцатиклассников успокаивает в рамках поддержки и противодействия стрессу со всех сторон. Но Урсуле же теперь не докажешь. Ну и понеслась…

— А что, — встрял в разговор любопытный Сокольский. — На вас тоже можно ментально воздействовать?

— Можно, конечно. Что мы, не люди? — Мама задумалась. — Ну, то есть, технически, конечно, не люди… Но в остальном — вся та же петрушка. Ну да что мы все о грустном! Ваня, что же ты нас с гостем не знакомишь?

Мама словно стряхнула с себя проблемы с дочерью подростком, расцвела улыбкой… И я — куда деваться — представила их друг другу:

— Мама, это Иван Романович Сокольский, брат моей клиентки.

Подумала и добавила, на всякий случай, чтобы у мамы не завелось в голове каких-нибудь лишних мыслей:

— Капитан уголовного розыска. А это, — обернувшись к Сокольскому, продолжила я, — моя мама, Наталья Владимировна.

Брови капитана дрогнули в удивлении:

— Наталья… Владимировна, — этот шут подхватил мамину руку, приложился поцелуем. — Очень приятно! Наталья Владимировна, а вы не подскажете, кто такая Татьяна?

Вот же! Опер-р-р!

— Татьяна? — Мама была сама благожелательность. — Это еще одна моя дочь, средняя. А что?

— Нет-нет, ничего! — Отперся Сокольский.

Соврал: когда он бросил быстрый взгляд на меня, в нем плескался хохот, да и выражение лица отличалось просто редкостным ехидством.

— Что? Не смотри на меня так — я сама всю жизнь пытаюсь понять, как у моих родителей между Червоной и Урсулой получилась Таня!

Мама, со все большим интересом наблюдающая за нашими переглядываниями, лишь изящно пожала плечами и небрежно отмахнулась:

— Ах, ничего сложного, могла бы давно спросить — просто когда я рожала второй раз, у нас гостила моя свекровь, ваша бабушка! Ну, чего же мы стоим, проходите за стол, сейчас будем пить чай. Ваня, иди, накрывай!

Ах, какое это счастье — вернуться под родительское крыло! Что может быть лучше?!

14/07

14/07

Самовар только выглядит огромным, внутри его литраж здорово поджирается тэном. Ну, или кувшином — если говорить про дровяной самовар. Но у нас-то электрический!

В наш самовар помещается два литра воды, а остальное — семейные традиции и детские воспоминания (конструкция-то здоровенная, надо же чем-то заполнять и как-то объяснять, почему мы эту металлическую придурь так любим).

Пожалуй, мне не хватало этого абсолютно не магического вечернего ритуала.

Урсула успела выползти из комнаты и теперь пристроилась под локтем у Сокольского — подальше от матушки, поближе к новому лицу (и свежим ушам).

Уши, кстати, стояли врастопырку и вовсю ловили информацию: вынося вскипевший самовар к столу, накрытому на веранде, я успела ухватить кусок их (не ушей, а Ивана с Урсулой) разговора:

— Так у вас матриархат?

— С чего ты это взял?

— Я ошибся?

— Нет, мне просто интересно, с чего ты это взял?

Ох, чует мое сердце — уедет отсюда Сокольский обогащенный информацией по самое не балуйся!

Совершенно ненужной ему информацией.

Мысль промыть-таки тезке мозги казалась мне все привлекательнее, но увы: накладывать блокировку воспоминаний поверх яда, впрыснутого в кровь, очень уж чревато. Не дай бог у Сокольского когда-нибудь впоследствии появится повторно информация о нагах. Или из-под блока какая-нибудь ерунда вылезет — а воспоминаний о том, почему об этой ерунде не следует болтать, у Ивана в нужный момент не окажется… Угробить Сокольского мне бы все же не хотелось — так что пусть, дурак, живет потом со всей добытой информацией, кто ему злобный доктор!

Но вмешаться и пресечь непотребство не успела — в быстро густеющих сумерках звякнула калитка, по дорожке зазвучали знакомые шаги… а в следующий миг я уже висела на шее у отца.

— Ванька, Ванечка! — Отец тихонько смеялся, и сжимал меня в объятиях, и покачивал, как когда-то в детстве. — Вань, ну ты чего не сказала, что приехала? Я бы с работы пораньше ушел!

— Да мама сказала, что ты на дойке сегодня, вот и решила не дергать, чтобы ты не торопился, а то мало ли что…

Отец усмехнулся в духе “да что со мной случится”, и взъерошил мне волосы.

— Никита! — Обрадованно сказала мама. — А у нас гость!

— А, точно! — Вклинилась я, отчаянно понимая, что нужно любой ценой успеть вклинить свою версию раньше мамы. — Знакомься, пап: это Иван Романович, брат моей клиентки, с клиенткой сейчас работает Людка, а Ивана покусала тетя Маша и он приходил в себя у нас!