Красная дорама (СИ) - Кащеев Денис - Страница 3

— Все зависть людская, будь она неладна, — страдальчески вздохнув, все же с готовностью ответила старуха. — Сеул теперь уже не тот, что прежде. Половина называющих себя там мудан нынче недалеко ушли от самых заурядных шарлатанок. А другая половина — так сущие аферистки и есть! Но вместе они — какая-никакая да сила, с которой негласно считаются корейские власти… В общем, выжили меня эти клоунессы за границу. Нет, можно было бы, конечно, развязать войну и стереть их там всех, словно пыль — да неправильно это. Не на такое следует себя расходовать… Вот и уехала. И не жалею. Кому действительно надо — меня и тут найдут. А кому не очень нужно… — не договорив, она красноречиво развела руками.

— Понятно, — буркнул я. Ощущение подвоха никуда не ушло, но ухватить, в чем дело, у меня по-прежнему не выходило. А может, и нет тут ничего? Переутомился — вот и мерещится роковая недоговорка? — Понятно, — повторил, как бы пробуя слово на вкус — действительно ли мне все ясно? Ох, не уверен… Но времени на рассусоливания уже нет вовсе! — Где нужно расписаться кровью? — выдавив кривую ухмылку, полувсерьез осведомился я у собеседницы.

— Что за цена нынче вашей крови? — хмыкнула та. — Умрет тело — потеряет всякую силу и она! Мне же достаточно слова — оно останется. А слово вами уже дано.

— Тогда — приступим? — требовательно прищурился я на собеседницу.

— Как раз пора, — ненадолго будто бы прислушавшись к чему-то для меня неуловимому, согласилась Цой.

Ну, мы и приступили.

2. Пак Чин Хва

— Чон! Чон Сун Бок, очнись! Да очнись же, чтоб тебя! Ну, давай, дружище! Чон Сун Бок! Чон!!! — донеслось откуда-то из безбрежной тьмы пустоты.

Звук понемногу нарастал — если сперва слова будто бы с трудом пробивались через плотный ватный занавес, то последнее «Чон!!!» уже отвесило мне неслабую такую оплеуху. Хотя нет, похоже, это кто-то и в самом деле заехал мне с размаху по щеке, а не добившись желаемого, теперь, вот, исступленно тряс за плечи:

— Чон Сун Бок, собачий ты отпрыск! Очнись!

Голос, кажется, был мужским. Кричали, кстати, по-корейски, но осознал я это, лишь заставив себя на сей счет задуматься — звучавший язык воспринимался мной абсолютно естественно, как будто только так и надо было. Оставалось понять, кто такой этот «сукин сын» Чон Сун Бок — уж не я ли сам? Может, так звали прежнего хозяина тела, в которое перенесла мое сознание искусница-мудан? Хотя нет, едва ли: ведь его былая память вроде как перешла ко мне (вон, корейский теперь с полуслова понимаю!), но никаких ассоциаций это навязчиво повторявшееся трехсложное сочетание у меня не будило. Как, впрочем, не всплывало и какого-то другого подходящего случаю имени, кроме моего старого, привычного — Владимир Григорьев. Владимир Юрьевич, если угодно. Для самых близких друзей — Вовчик или даже Вовочка. Но ни разу никакой не Тык-Мык-Гей!

Хм…

Ладно, раз нет ясности с тем, кто таков я-здешний, то, может, удастся хотя бы вспомнить, где конкретно находится это «здесь»? Как сумел, я напряг память, но актуально-корейского в ней ну совершенно ничего не нашлось — разумеется, если не считать давешней старухи-мудан и ее помощницы-девицы. Первую я разом представил что-то невнятно бормотавшей — закатившей при том глаза и мерно раскачивавшейся из стороны в сторону на своей шелковой подушечке. Должно быть, впавшей в мистический транс. Вторую же — мысленно увидел беззвучно появившейся из-за двери комнаты с пузатым глиняным горшочком в руках.

Вот: как наяву, девушка сует тот мне в руки и шепчет:

— Пейте! До дна!

Я неуверенно кошусь на Цой, но ментально та определенно пребывает сейчас не с нами.

— Пейте, — настойчиво повторяет между тем юная помощница мудан. — Это обезопасит ваш путь через мир духов — в новое тело!

Пожав плечами, я подношу край горшочка к губам и делаю осторожный глоток. На вкус предложенный мне напиток оказывается горьким, но не противным, чем-то даже приятным — немного напоминает американский индиа-пэйл-эль.

Внутренне усмехнувшись — припомнив одну давнюю историю, связанную с этим самым IPA — я осушаю свой импровизированный бокал. И сразу же ощущаю сильнейшее опьянение — словно в густой туман ныряю. Забирая у меня из ослабевших пальцев опустевший горшочек, девушка еще что-то мне говорит — кажется, желает счастливого воплощения, но это уже неточно.

Последнее, что я слышу — отзвук глухих ударов, будто кто-то упорно ломится в запертую дверь (а может, и впрямь ломится — с моих преследователей станется поспеть к шапочному разбору!). А потом — тишина и тьма. Долгие, наверное, вовсе вечные — такими, по крайней мере, они мной воспринимаются. И наконец — этот беспокойный голос: «Чон! Чон Сун Бок!»

На этом — все… Совсем.

Какого рожна? Где обещанная база данных от прежнего хозяина тела, где его личный жизненный опыт⁈

«Госпожа Цой! — в раздражении мысленно воззвал я к халтурщице-мудан. — Чхве Пальдэ, это Григорьев! Есть разговор!» Оплачено три сеанса связи — пожалуй, самое время для первого из них!

Хрена с два там — кроме болезненного звона под черепушкой никакого ответа я не получил. Везде кидалово, везде!

Как бы то ни было, ситуация определенно требовала прояснения, и, приложив усилие, я открыл глаза.

Судя по всему, я лежал на спине на жестком полу в какой-то довольно просторной комнате, с голыми, похоже свежевыкрашенными светло-зелеными стенами (понятия не имею, почему я решил, что краска недавняя — просто отметил на автомате). Справа имелось широкое окно — без какого-то намека на шторы или жалюзи — через которое виднелся квадрат чистого лазурного неба и бил в помещение солнечный свет, столь яркий, что я поспешил отвести взор. Тот скользнул по разверзнутой темной пасти распахнутой настежь двустворчатой двери — и уперся в опрокинутый навзничь деревянный стеллаж, с виду довольно массивный.

«Ну и грохоту, наверное, было, когда он падал!» — мелькнула в моей голове никчемная мысль.

Никакой другой мебели, кроме этого поверженного шкафа, в комнате не оказалось — по крайней мере, в поле моего зрения.

На удивление, в первую очередь я мельком рассмотрел весь этот фон, и лишь затем мой взгляд вдруг сфокусировался на склонившемся надо мной человеке. Это был кореец — что ж, ожидаемо. Мужчина лет тридцати, одетый в определенно видавшую виды, но довольно опрятную темно-серую пиджачную пару, при узком галстуке. Круглое лицо под коротким ежиком черных волос знакомым, хотя бы мало-мальски, мне отнюдь не показалось.

Заметив, что я пришел в себя, кореец тут же счастливо оскалился:

— О, да-а, Чон! Ты не сделал этого! Не подвел меня! Даже не представляю, что бы было, если бы из-за этой проклятой этажерки ты скопытился! — мужчина от души стукнул кулаком по боковой рейке стеллажа. — Ты вообще как? — словно бы спохватившись, согнал с лица улыбку незнакомец.

— Не очень понимаю, — честно признался я. Корейские слова дались мне как нечто само собой разумеющееся — а вот вздумайся мне заговорить по-русски, пришлось бы, пожалуй, немало поднапрячься.

При этом, мыслил я вроде как по-прежнему на своем родном языке… Хм, занятно.

Между тем собственная речь отдалась в голове давящей тяжестью, и в глазах у меня на миг потемнело. Должно быть, при этом я еще и в лице изменился, потому что, когда зрение вернулось, мой собеседник смотрел на меня испуганно.

— Вот только не надо этого! — сварливо пробормотал он. — Очнулся — так очнулся, и нечего тут! Кроме всего прочего, я не собираюсь пахать в отделе за двоих, пока не пришлют замену — если ты ненароком окочуришься! — судя по дрогнувшим уголкам губ, это он так попытался разрядить атмосферу незамысловатой шуткой.

— Пахать в отделе… — эхом повторил я за корейцем.

Ну что… Судя по контексту, я таки не чеболь. Но все же и не бомж подзаборный. Какая-нибудь конторская крыса. Мелкая шушера, судя по непритязательному прикиду моего коллеги. Что называется, офисный планктон…

Мысли в мозгу устроили круговерть, пытаясь выжать максимум из полученной информации, и оставленный им без присмотра язык сам собой выдал: