Смертельная скачка - Френсис Дик - Страница 46

— Вы уверены?

— Да.

— Я такой же негодяй, как всякий, кто убивает, — сказал он, но в этот раз в голосе не было истерии. Только взрослое признание своей вины и отчаяние. Я размышлял о том, возможно ли для мальчика его возраста за одну ночь постареть на десять лет. Ему стало бы легче, если бы он смог.

— Расскажите мне о Бобе Шермане, — попросил я и почувствовал, как он вздрогнул при этом имени.

— Я... не могу...

— Миккель, я знаю, что Боб привез из Англии для вашего отца украденные документы...

— Нет, — перебил он меня.

— А что же?

— Боб должен был передать их Арне. Я не знал, что они были для отца, когда... — Он остановился, будто испугавшись.

— Когда что?

— Я не должен вам говорить. Не могу.

Я спокойно сидел в темноте, почти дремал.

— Боб сказал вам, что привез пакет?

— Да, — неохотно ответил он. Я зевнул.

— Когда?

— Когда я встретил его в Осло. В тот вечер, когда он прилетел.

Интересно, почувствовал ли Миккель, как поразила меня эта новость?

— Где в Осло? — равнодушно спросил я.

— Он стоял возле «Гранд-отеля» с седлом и саквояжем, а я был у друга и возвращался домой. Я его увидел и подошел. Он сказал, что сейчас поедет на вокзал, а я предложил ему сначала вместе выпить кофе, и мы пошли к нам домой. Я нес его седло. — Миккель помолчал. — Мне Боб нравился. Мы были друзьями.

— Знаю, — сказал я.

— Отца не было. Обычно в это время он дома. Мать смотрела телевизор. Мы пошли в кухню. Я сварил кофе. Порезал кекс, который испекла мать.

— О чем вы говорили?

— Сначала о лошадях, с которыми он будет работать завтра... Потом он сказал, что привез из Англии пакет и там оказалось совсем не то, о чем он говорил. Боб сказал, что должен передать пакет Арне Кристиансену на скачках и что он собирается попросить больше денег, чем они договаривались раньше.

Его тело начала бить под одеялом дрожь.

— Боб смеялся, потому что ему говорили, что это порнография, а он не знает, что привез, даже когда увидел. Он вынул из саквояжа конверт и показал мне. — Миккель опять замолчал.

— А вы, когда увидели содержимое конверта, поняли, что это такое?

— Я видел такие схемы раньше. Я... знал, что это описание нефтяных месторождений.

— Вы сказали Бобу?

— Да. Мы немного поговорили об этом.

— И потом?

— Боб опаздывал. Не успевал на поезд. Тогда он взял такси и поехал к Гуннару Холту, а я пошел спать.

— Что произошло на следующий день?

— Я обещал... Обещал, что никому не расскажу. Я не сказал в полиции. Я не должен говорить вам. В особенности вам. Я знаю.

Время шло. Было слишком холодно, чтобы думать.

— Я рассказал отцу по дороге на скачки о пакете Боба Шермана, — неожиданно продолжил Миккель. — Отец взял меня к себе в машину. Я рассказал просто так, чтобы о чем-то поговорить, а вдруг отец заинтересуется. Но он ничего не сказал. Он никогда ничего не говорит. Я никогда не знаю, о чем он думает.

— Я тоже, — вздохнул я.

— Я слышал, люди рассказывали, что он кажется очень добрым, когда собирается сделать ужасно жестокую вещь. Когда я был маленький, то первый раз услышал.

— К вам он тоже жестокий?

— Нет. Только... холодный. Но он мой отец... Мне хочется рассказать вам... Но я не могу.

— Ладно.

Прошло очень много времени, но Миккель не спал: мрачные мысли не давали ему покоя. Дыхание и постоянное ерзанье внутри кокона выдавали состояние мальчика.

— Мистер Кливленд? Вы не спите?

— Дэйвид, — поправил я.

— Дэйвид, вы думаете, он послал этих людей убить меня?

— Нет. Так я не думаю.

— Он сказал им, куда ехать. Он послал их в Финсе. Он велел Арне Кристиансену поехать в Финсе. И этим двоим тоже.

— Да, — подтвердил я, — он прислал их сюда. Но скорее всего они сказали правду. По-моему, он велел им вывезти вас из страны после того, как они разделаются с Арне. Но у них больше силы, чем мозгов, и они грубо сработали: позволили вам увидеть, как расправляются с Арне. Арне — единственный, кто мог бы в суде дать решающие показания против вашего отца. Я полагаю, что Пер Бьорн Сэндвик достаточно безжалостный человек, чтобы приказать им убить Арне.

— Но почему? Почему вы так считаете?

— Потому что он посылал этих двоих убить меня тоже.

Я рассказал Миккелю о катере в фьорде, визитере с ножом в Лондоне и бомбе в машине Эрика.

— Они ужасные люди! — воскликнул Миккель. — Я испугался, едва увидел их.

Он снова погрузился в молчание. Я почти чувствовал, как он страдает и мучается, обдумывая случившееся.

— Дэйвид?

— Да?

— Боб умер по моей вине.

— Конечно, нет.

— Но если бы я не сказал отцу, что Боб знает, что привез описание нефтяного месторождения...

— Ему бы сказал Арне, — спокойно возразил я. — Этих «если» можно придумать сколько угодно. Если бы Боб не открыл конверт. Если бы ваш отец не был таким безжалостным, чтобы тут же избавиться от Боба. Но все это случилось. И случилось потому, что ваш отец жадный и гордый одновременно, а это сочетание всегда смертельно опасно. К тому же в молодости он впитал правила подпольной жизни. Против нацистов это действовало хорошо. Он вызывал у окружающих восхищение. Вероятно, у него до сих пор сохранилось чувство, что все, направленное против властей, рискованно, а значит, справедливо. Мне кажется, что на место нацистов он ставит полицию и видит в ней врага, которого надо перехитрить. Он мыслит со скоростью света. Отбрасывает все сомнительное. С величайшим спокойствием идет на любой риск. Он устраивает свои дела без милосердия к людям, которые ради этих дел должны умереть. Он до сих пор поступает так, как привык, когда ему было двадцать. И эта привычка останется с ним до конца дней.

Время шло. Мы молчали.

— Дэйвид.

— Да?

— Я расскажу вам, — решил Миккель. Я глубоко вздохнул, и легкие будто наполнились льдом.

— Давайте, — сказал я.

Но Миккель снова замолчал. Потом все-таки начал:

— На скачках мы встретились с Бобом. Он был очень веселый и радовался, что все устроено. Арне отвезет его в аэропорт и заплатит больше, чем они договаривались. — Миккель замолчал.

Я ждал.

Он снова заговорил, очень неуверенно, но потом все же решился:

— Когда скачки кончились, уже совсем стемнело. Я пошел к машине, чтобы дождаться отца. Он часто опаздывал, потому что был членом комитета. Я сел в машину и ждал его. На скачках я не разговаривал с ним и не видел его, как и всегда, потому что он вечно занят.

Миккель опять замолчал и тяжело дышал, я чувствовал, как отчаяние возвращается к нему.

— Почти все машины уехали. Потом вышли два человека, прошли под фонарем, и я узнал Боба и Арне. Я хотел окликнуть их. Господи, почему я этого не сделал? Понимаете, мне не удалось быстро открыть окно... Они уже были далеко, возле машины Арне, и стояли лицом друг к другу, разговаривали. Я мог видеть их только время от времени. Только при свете фар отъезжавших машин. Но я заметил, как еще один человек подошел, встал сзади Боба и поднял руку. Он держал что-то блестящее... И опустил руку.

Миккель замолчал. Несколько раз сглотнул и снова продолжал:

— Когда проехала машина, я увидел, что там стоят только двое. Я подумал... я не мог поверить... Один из них повернулся и пошел к нашей машине. Я был в ужасе.

Он сильно вздрогнул.

— Этот человек открыл багажник нашей машины и бросил туда что-то тяжелое, затем сел за руль. Дэйвид, он улыбался.

Долгое молчание.

— Тут он увидел, что в машине сижу я, и страшно удивился. Он сказал... Он сказал: «Миккель! Я совсем забыл, что ты был на скачках».

Его голос дрожал от боли.

— Он забыл обо мне. Забыл.

Миккель опять несколько раз сглотнул, стараясь не заплакать.

— Мой отец, — сказал он, — мой отец убил Боба Шермана.

Глава 19

Едва рассвело, мы спустились в Финсе. Миккель легко скользил на лыжах, я кое-как скользил в своих городских ботинках. Бессонная ночь не оставила на нем таких следов, как на мне. У меня под глазами выступили сине-серые круги, морщины вокруг рта углубились, и весь вид говорил о крайней усталости.