Скорость. Назад в СССР (СИ) - Хлебов Адам - Страница 26

— А вообще я мать свою ищу.

— И как успехи в поисках?

— Почти нашел, но говорят, что она на Юга уехала.

Он рассказал свою историю, как мать много бухала, в очередной раз вышла замуж за мужика и попросила пожить временно в детдоме. Годик-другой.

Генка пунктуально выждал два года и отправился на ее поиски.

Совершенно непонятно правду он говорит или врет. Может просто сбежал из дома, а сам мне заливает. Есть категория детей, склонных к бродяжничеству в его возрасте.

— Что-то не вяжется. Скоро уже середина лета, ты тут с мая. Когда мать-то нашел?

— Ты меня на правде не лови, а то пойдешь со своими вопросами куда подальше, — грубо ответил мне Генка, — чтобы мамку на Югах найти деньги нужны, я коплю пока.

— Ладно, ладно. Никто тебе не проверяет. Ты здесь в музее один живешь с мая?

— Я сюда неделю назад переехал, до этого на прачке жил

— На прачке?

— Ну да на комбинате, где белье из вагонов стирают и гладят, меня там даже кормили.

— А что ушел-то, раз там так хорошо было?

— Да место хлебное в переходе с одним калекой в не поделили, он на меня ментов натравил. Он всю неделю меня там шарят, я же не дурак им в руки попадаться.

Тут на его лице мелькнула тревога

— А ты сам случаем не мент, Саня?

— Нет. В некотором роде я такой же как и ты. Наши истории чем-то похожи.

— Что, тоже мать бросила? — сочувственно и искренне спросил меня Генка, как это умеют делать только дети.

— Нет.

— Тогда мы не похожи,в чем мы похожи?

— Ты ушел из детдома, чтобы достичь свой цели — найти мать. Я тоже ушел из дома, потому что у меня есть своя цель.

— А какая у тебя цель?

Генка ждал моего ответа с серьезным лицом. Сейчас он мне казался взрослым мужиком, который повидал в жизни многое.

— Я хочу стать лучшим автогонщиком.

Мой маленький собеседник силился понять смысл сказанных слов.

Брови пацаненка удивленно поднялись, а потом он залился смехом.

— Разве можно хотеть стать автогонщиком, — я тоже улыбался смеющемуся мальчику, Генка не унимался, — можно хотеть есть, можно хотеть водки.

Его смех разливался по большому помещению музея с застывшим навеки траурным паровозом на путях.

Потом вдруг его лицо снова стало серьезным.

— Или можно хотеть найти мать.

Генка не верил ни в серьезность, ни в ценность моей мечты. По сравнению с его бедой, мои тоже казались мне мелкими, мне хотелось утешить его, но как бывает в таких случаях никогда не знаешь поможешь или оттолкнешь от себя бедолагу словами сострадания. Поэтому я решил перевести разговор.

— Ты сказал, что тебя кормили на прачке?

— Угу, а что?

— А когда ты последний раз ел?

— Ну вчера.

— Ты сказал, что знаешь все входы выходы. Магазины еще открыты?

— А что?

— Есть хочешь?

— Деньги есть?

— Есть.

— Давай.

— Э нет, так не пойдет, вместе пошли.

Он оглядел меня с ног до головы, потом оценил ширину моих плеч:

— Не, ты не пролезешь

— Куда?

— Ну через слуховое окно в подвале. Я так сюда залезаю.

— Показывай, я поднялся и взял свой рюкзак.

— Ну пошли, — он пожал плечами.

— Слушай, Генка, а тут сигнализация не сработает, от того что мы здесь по музею лазаем?

Я вспомнил, что снаружи висела красная лампочка в антивандальном колпаке, которая призвана предупреждать злоумышленников от необдуманных действий.

— Неа, она не работает.

— А лоампочка снаружи?

— Лампочку они просто так включают, но уже месяц ждут электрика, который никак не едет. Старухи надсмотрщицы говорили, что в мае мыши перегрызли провода и были ложные срабатывания по нескольку раз за ночь. Вот директор и приказал отключить пока.

— Не надсмотрщицы, а смотрительницы, — поправил я его с улыбкой.

Через минуту мы оказались в подвальном помещении музея, который отличался исключительной чистотой. В одном из узких коридоров под потоком на стене располагалось небольшое зарешеченное оконце.

Я оценил размеры оконного проема и понял, что действительно не пролез бы. Словно читая мои мысли пацаненок разъяснил.

— Если сюда могли пролезать взрослые, то в этом подвале давно по ночам спали бичи, — Генка покосился на меня.

Я так, только я тут ночую,это только мое место, — Генка застолбил за собой право «собственности» на музей, — только я могу здесь спать, мне чужие гости не нужны.

Я действительно почувствовал себя гостем на секунду и рассматривал интерьер.

— Давай деньги, что встал? Что купить?

Генка стоял под окном.

— Ну давай пару батонов хлеба и две бутылки кефира, по одной на брата, — я полез в рюкзак и из внутреннего кармашка достал единственную свою десятку и протянул ее Генке.

— Только сдачу не забудь.

— Не забуду, а можно вместо батона я пачку печенья «Ручеек» вместо батона себе возьму, — он спросил с серьезным видом, — за четырнадцать копеек?

— Можно.

— Может ты пива хочешь?

— Какое пиво, только кефир! Я тебе дам пива, ты глянь на него…

— Хорошо. Я просто спросил. Тогда жди, я скоро.

Он деловито убрал деньги в карман грязных штанов

— Я решетка? — мне казалось, что вылезти в окно невозможно.

— Будь спок!

Он по-обезьяньи уперся руками и ногами в противоположные стены и ловко вскарабкался наверх. Потом открыл окно, а за нем саму решетку, которая оказалась подобием дверцы на петлях.

Генка через секунду скрылся на улице. Я огляделся по сторонам.

Парнишка нашел действительно хорошее убежище.

Он был достаточно смышлен для того, чтобы не оставлять тут следов и скорее всего мог бы ночевать в музее до холодов или первого снега.

Делать было нечего и ожидая его возвращения я стал прохаживаться взад вперед, думая о том, что с ним делать.

По хорошему, его нужно было сдать в милицию или вернуть обратно в детдом.

Негоже ребенку беспризорничать и шастать по вокзальным подвалам, тем более, когда в стране созданы все условия для таких как он.

И школы, и пионерские лагеря, и спортивные секции, кружки всякие.

Но отлично понимал, что если я просто сдам его ментам, то это будет очередным предательством взрослых, которым он уже и так не особо доверяет из-за ветренной матери.

Он просто еще раз сбежит и станет настоящим зверенышем. Который будет воровать и прятаться уже от любых взрослых. А в конце концов просто сгинет.

Поэтому я решил, что устроюсь на работу в гараж, буду в первое время навещать его, подкармливать, может даже водить на гонки.

А потом когда мы с ним окончательно подружимся уговорю его самого вернуться в детдом.

Я ждал его довольно долго. Генка все не возвращался. Я стал сомневаться правильно ли я поступил, отправив его за покупками. Ведь для него десять рублей большой соблазн.

Да и мало ли что могло произойти. Его могли увидеть вокзальные бичи и отобрать деньги. Могла загрести милиция. Нет, лучше было конечно дождаться утра голодными и вместе сходить в магазин.

Беспокойство за мальчишку охватило меня, но что я мог поделать. Не мог же я ломиться наружу через запертые двери. Это самый прямой путь в кутузку.

Прошло уже часа полтора, а его все не было. Я уже пару раз сходил к паровозу, надеясь, что у Генки есть другой, альтернативный лаз, но тщетно.

Наконец в окне мелькнула тень и я увидел, как мальчишка лезет в подвал через то самое окно с решеткой вперед ногами. Он прикрыл за собой решетку, окно и спрыгнул на пол с довольной рожицей.

— Вот, все принес. На тебе сдачу.

Он протянул в маленьком кулаке смятые бумажные деньги и монетки.

— Что так долго? Все ли у тебя в порядке? — спросил я разглядывая мальца и забирая сдачу, — я уже начал переживать за тебя.

— А, ерунда, просто не успел, продуктовый уже закрылся, пришлось бежать в сторону Курского в дежурный.

Оказывается, он бегал почти до Курского вокзала, а я о нем плохо подумал.

Я посмотрел на сдачу. Пересчитать? Генка видимо ждал этого момента, и опасаясь быть уличенным в краже поспешил объясниться: