Скорость. Назад в СССР (СИ) - Хлебов Адам - Страница 16

— В прошлый раз Николая Соменко в гараже не было, я просто раньше видел его на гонках в Химках.

Четверо посетителей начали переглядываться между собой.

— Вот как. Вы интересуетесь гонками? — продолжал улыбаться Трубецкой.

Тут не выдержал и подал голос «азербайджанский пациент» из противоположного угла палаты:

— Да какой там «интересуется»! Слушай, отец! Он всех чемпионов гран при Монако по именам знает, все «ралли-малли» знает, кто-когда выиграл. Клянусь, честное слово, я таких пацанов в жизни не видел. Он только про машины и говорит, рот не закрывается у него.

Все обернулись в сторону больного, рядом с которым стояла женщина и санитарка, пришедшая заменить судно.

— Прекрасно, — Трубецкой снова обратился ко мне потом посмотрел на одного из спутников — Артур, что стоишь?

Тот качнулся будто что-то вспомнил, он держал в руках авоську в которой лежали яблоки и апельсины.

— Примите гостинцы, прошу прощения, кроме апельсинов в магазине ничего не нашлось, а яблоки из моего сада. Шампанское, так сорт называется.

Что за стиль разговора у него? Я не ослышался? Гостинцы? Правда как в кино. Каналья, как же я себя неудобно чувствовал. Мне было ужасно стыдно.

Казалось, что мои щеки полыхают, словно Москва с приходом французов в отечественной войне двенадцатого года.

Я им расколошматил гоночную машину в дрободан, а они принесли яблок и апельсинов, ещё и извиняются передо мной. Лучше бы уж обругали. Это было сродни пытке.

— Да, что вы, вам совсем не нужно извиняться, тут уж я должен просить прощения, — выдавил я из себя, — я прошу извинить меня и обещаю, что отработаю весь причиненный вам ущерб. Я понимаю, что создал вам перед соревнованиями большие проблемы и из-за меня вы пропустите гонку.

На этих словах Соменко нисколько не смягчился в лице, а просто перестал двигать скулами. Артур подошел, достал принесенное из авоськи и положил на тумбочку рядом со мной.

Слава полез в нагрудный карман рубашки и достал оттуда запечатанную мягкую пачку сигарет Салют.

— Куришь? — спросил он меня с серьезным выражением лица, по которому было видно, что ему тоже хочется проявить заботу. Думаю, что где-то в глубине души он понимал, что не стоило тогда надо мной смеяться.

— Нет, — я отрицательно покачал головой.

Слава положил сигареты рядом на тумбочку

— Ну, ничего страшного, вон мужиков угостишь или докторов.

— Вячеслав… — укоризненно покачал головой Трубецкой.

— А что такого? Игорь Николаевич. Сейчас все врачи курят, хотя и говорят, что это вредно. Подарит кому-нибудь.

— Александр, мы вот по какому делу к вам пришли, — начал объяснять Трубецкой, — во-первых, вы обязаны знать, что зла на вас мы не держим, и в том, что произошло есть и моя вина. Мне нужно было тогда на месте поговорить с вами.

Я всё ещё краснел и молча слушал его.

— Во-вторых, к нам приходили из милиции. Мы сказали им, что претензий к вам и вашей семье у команды нет. Совсем закрыть дело уже не получиться, но у нас всех есть шанс свести потери к возможному минимуму.

Соменко так и стоял, сложив руки на груди, Артур ему подражал, а Слава держался за металлическую дужку в ногах моей кровати.

— Если, вы Александр, не возражаете, то я готов взять вас на поруки. То есть, другими словами я поручаюсь за вас, беру на себя ответственность за, то что подобных приключений с вами в будущем происходить не будет.

Мои глаза полезли на лоб от удивления, я чуть не поперхнулся, когда понял о чем он говорит.

— Вы предлагаете мне место в команде?

Пока это был самый величайший подарок судьбы в моей жизни! В грудной клетке прокатилась волна восторга. Охренеть, каналья! Я все таки попаду в команду!

— Не совсем так, но ход вашей мысли верен. Я могу взять вас на поруки при одном условии. Вы приходите в гараж учеником слесаря. Насколько я знаю, вы поступили на дневное отделение в Московский автодорожный институт?

— Да, все верно.

— Поздравляю. В первое время вам придется изучать технику безопасности, драить помещение до блеска, словно моряку на боевом корабле в первый год службы, выполнять мелкие поручения членов команды.

— Я на всё согласен! — выпалил я и тут же спохватился, — только бегать за пивом или водкой в магазин я не буду.

Я невольно перевел взгляд на Артура. Мне почему-то стало неудобно за свою поспешность.

— Этого не потребуется, но мы не просим ответа прямо сейчас и не торопим вас. Сначала вам нужно выздороветь и выписаться из госпиталя, — он смешно назвал больницу госпиталем, — затем посоветоваться со своими родными. Причины же вам ясны, Александр?

— Да, конечно, Игорь Николаевич.

— Вне зависимости получите ли вы одобрение, вам придется посетить милицию, возможно не один раз.

— Мне матушка уже сказала об этом, она приходила чуть раньше вас.

Трубецкой едва кивнул, улыбнулся и продолжил:

— И наконец, наверное, самое неприятное, если вы придете в гараж учеником, то вы должны быть готовы к товарищескому суду и серьезному разговору с руководством автобазы, которое также является руководством нашей гоночной команды.

В груди все горело. Если всё так, как рассказывает Трубецкой и менты действительно меня не станут сажать то, я готов.

Ради того, чтобы попасть в команду я был не прочь спуститься в ад и вернуться обратно. Товарищеский суд для меня не казался помехой.

Я пройду эти несколько часов позора, лишь бы меня приняли. А вообще зачем этот товарищеский суд? Я тут же ответил себе на этот вопрос. Люди хотят быть уверены, что принимают на работу юношу, который все осознал и не будет творить такой дикой чепухи в будущем.

— Спасибо вам большое, Игорь Николаевич. И вам ребят, спасибо большое, — я посмотрел на Артура, Славу и Николая, — простите меня, что так вышло. Я не хотел разбивать машину.

— Ладно уж, чего после драки кулаками махать…

— Проехали…

Почти одновременно ответили посетители. Только Николай Соменко стоял скрестив руки на груди и смотрел на меня волком.

— Ну вот и чудесно, — удовлетворенно резюмировал Трубецкой, — мы пойдем, вы выздоравливайте поскорее, Александр. Кстати, по-моему скромному мнению, вы, Александр, родились в рубашке. И еще вы были абсолютно правы в прошлую нашу встречу насчет четвертого цилиндра на Волге. Удивительно, что я сам этого не услышал.

Он едва кивнул головой в знак уважения, я не мог ответить тем же так как лежал, но тут же спросил его:

— Игорь Николаевич, ваша фамилия… Можно вопрос?

— Слушаю вас, Александр, — он приостановился

— Вы по дворянской классификации, ну или как там, граф?

Мой вопрос вызвал у него тонкую улыбку.

— Александр, я давно отрекся от идеи какого-то особого происхождения, от всех своих титулов, не считаю монархию эффективным устройством общества, так же как и легитимной формой правления. Все люди равны. Я такой же как и вы или, например, ваш отец. Ничем не отличаюсь.

Он закончил, возникала небольшая пауза, которую тут же заполнил Соменко.

— Игорь Николаевич был князем, а не графом, если бы не вернулся из Франции в Советский Союз после Победы.

— Всего доброго, Александр, — Трубецкой еще раз едва поклонился и направился к выходу.

Я все ещё обдумывал сказанное и тут же вспомнил, что среди русских эмигрантов первой волны было много гонщиков. Мне хотелось сделать приятно старику, поэтому я сказал.

— Я много читал про ваших.

Он приостановился и теперь поднял от удивления две брови, потом почти рассмеялся своим приятным старческим смехом

— Про каких наших?

— Про русских гонщиков за границей: Бориса Ивановского, Владимира Нарышкина, Дмитрия Набокова.

— Что же, я приятно удивлен вашей начитанностью, Александр.

— Я и про вас, кажется, тоже читал. Вы выиграли гонку в Италии, на Сицилии. А ездили на Феррари «сто шестьдесят шестом». Под номером «36», вот поэтому у вас на той Волге тот же номер. А еще в повороте, при выходе на набережную, кстати а в 1950-х там вылетал в море Альберто Аскари, ваш соперник Луи Широн отправил вашу Феррари в отбойник. Преднамеренно, из мести за Стеци.