Кровавая весна 91-го (СИ) - Шу Алекс - Страница 8

Пятилетняя дочка с радостным визгом залетела в объятья отца. Максимов поднял, подбросил вверх радостно пискнувшую кроху и поставил на место.

— Как вы тут без меня?

— Плёхо, — забавно насупилась девочка. — Я скучала. Очень-очень скучала. А ты всё не возвращался. Мама тоже была грустная-грустная. Правда, мама?

Жена с улыбкой, кивнула.

— Где ты был так долго? — требовательно спросила девочка.

— Извини, солнышко, я не специально, — виновато развел руками Андрей. — Работал. Папе надо трудиться, чтобы дарить тебе и маме подарки. И да, кстати.

Максимов подобрал с пола самый большой пакет. Вытащил огромного голубого зайца.

— Я тебе кое-что купил. Держи.

Лицо дочери вспыхнуло радостью.

— Спасибо папа, ты у меня самый самый лучший.

Ручонки обвили шею Андрея, девочка порывисто поцеловала отца и шепнула на ухо:

— Люблю тебя, папочка…

— Чего вы сюда прискакали? — грубый голос вернул политтехнолога в реальность. Перед ними стоял крепкий парень лет двадцати пяти в темно-синей куртке и сверлил тяжелым взглядом Цыганкова и Максимова.

— Увидели, народ собрался, подошли поинтересоваться, что произошло, — четко, по-военному отрапортовал Сергей.

— Поинтересовались? — опер прищурился, продолжая рассматривать парней. — А теперь валите отсюда в темпе вальса. Ноги в руки и бегом домой. Нечего вам тут делать.

Сергей послушно развернулся, Андрей, ещё не отошедший от воспоминаний, замешкался.

— Хотя нет, подождите, — взгляд опера скользнул по распухшему носу Максимову, измятых брюках и воротничку с остатками кровавых пятен.

Милиционер шагнул вперед, подхватил под руки Андрея и Цыганкова.

— Со мною идите, и не вздумайте брыкаться. Посидите пока в «воронке», позже с вами разберемся.

— Саня, чего ты к парням прицепился? — из толпы вынырнул молодой парень в потертой коричневой кожанке.

— Здорово, Дима, — радостно ухмыльнулся Цыганков.

Опер в кожанке возглас Миши проигнорировал, продолжая ожидать ответа от коллеги.

— Подозрительные пацаны, — буркнул Саня, и указал взглядом на Максимова:

— Вон видишь, нос распух, и на рубашке явно не пятна от компота.

— Не страдай херней, лейтенант, — чуть усмехнулся парень в куртке. — Я этих пацанов, можно сказать, с пеленок знаю. Мои соседи, Вадькины кенты. На глазах росли. Пошалить, похулиганить могут, но маленьких девочек никогда в жизни не обидят. Наоборот, сопли утрут и домой отведут, если надо будет. Этого высокого зовут Андрей Воронов, тот, что пониже, смуглый — Сережа Цыганков. Не при делах они, точно тебе говорю. Тем более, девочка давно умерла. Эксперт говорит, трупное окоченение пару часов назад наступило. Ночь в овраге пролежала, землей присыпанная. Если бы не дед со своей собакой, ещё бы неизвестно, сколько там пробыла.

— А пятна у него чего? И нос красный? Подозрительно это, — не сдавался опер.

— Вот ты Веткин, неугомонный. Все бдительность проявляешь, Шерлока Холмса из себя строишь, — неодобрительно качнул головой сосед Максимова. — Нашел к кому цепляться.

Опер в кожанке повернулся к политтехнологу, прищурился, внимательно глядя в глаза:

— Андрей, что у тебя с носом? Подрался? Только не врать, будешь звездеть, поедешь с Веткиным в участок.

— Да помахался с одним пацаном, — буркнул Максимов. — В этом же сквере, минут сорок назад. Потом в школу ходил, умывался.

— Ты же у нас каратист, — удивился милиционер. — Вадька говорит, лихо ногами машешь. Кто это тебе нос умудрился разбить?

— Извини, это наше дело, — Андрей отвел глаза. — Ничего страшного не произошло, я — в порядке. То, что нос раздолбали, ерунда — до свадьбы заживет.

— В сквере периодически зареченская шпана мелочь со школьников трусит, — сообщил Веткин. — Есть жалобы от возмущенных мамаш. Наши спустили материалы Сорокину из детской комнаты, он этим занимается.

— Понятно, — многозначительно протянул Дима. — Саня, отпускаем пацанов? Отвечаю, они в любом случае не при делах.

— Хорошо, — кивнул Веткин. — Пусть уходят.

— Валите парни отсюда, на всех парах, — махнул рукой опер. — Пока мы добрые.

Серега сразу рванулся наверх, потянув за рукав Андрея.

— Пошли.

Повторять ему не пришлось, Максимов, бодро перепрыгивая палки, кочки и камни, последовал за Цыганковым.

— Слушай, а что там с маньяком? — поинтересовался Андрей, когда они выбрались на вершину склона.

Цыганков выдохнул, переводя дух, и повернулся к товарищу.

— Тебя походу сильно приложили, раз всё забыл, — удивился он. — Весь Пореченск на ушах стоит. Пятерых девчонок снасильничал и убил, урод. Это уже шестая. Троих, между прочим, из нашей школы. В младших классах учились. Двоим глаза выдавил. Люди на взводе, если бы поймали, порвали бы на куски, и менты не помогли. Говорят, записки странные оставляет, кровью паскуда пишет.

— Какие записки? — насторожился Максимов.

— Разные, я только одной содержание знаю. Инку Скворцову, из пятого класса здесь недалеко нашли на пустыре, за дворами, засыпанной мусором. Море крови, живот весь изрезан, кошмар. А в руку вложен лист бумаги. Палыч, что её нашел, поседел от увиденного. В тот же день напился в дрободан. Так вот он по пьяной лавочке о записке бате рассказал, а тот — матушке. Я же тебе говорил уже.

— Амнезия у меня, посттравматическая, — усмехнулся Андрей. — И что там было написано?

— Мудота какая-то. «Если бы не женская извращенность, мир был бы свободен от множества опасностей», именно так слово в слово, — заверил Сергей.

Ледяные мурашки холодной волной пробежали по телу. Во рту моментально пересохло. Максимов остановился, сглотнул, затем с усилием глубоко выдохнул.

— П-повтори, — осипшим голосом попросил он.

«Если бы не женская извращенность, мир был бы свободен от множества опасностей», — с готовностью исполнил просьбу Цыганков и тоже остановился. Увидел состояние друга и с тревогой спросил:

— С тобой всё в порядке?

— Полном, — кивнул уже пришедший в себя Андрей. Процитированная фраза была ему знакома. В начале девяностых, Максимов увлеченно проштудировал «Молот Ведьм» и блистал на студенческих вечеринках, смеха ради выдавая цитаты из всемирно известного руководства труда монахов-доминиканцев.

— Один раз мужики даже на него наткнулись, — продолжил рассказ Серега, когда они снова двинулись. — Получку обмывали, возвращались домой поздно. Услышали писк в кустах. Глянули, а там этот в сером плаще девчонку душит. Мужики к нему, а он драпать. Одному руку ножом располосовал. Бежал так, что трое догнать не могли. На ходу парапет у дороги перепрыгнул, практически в последний момент под машиной проскользнул, шофер чуть инфаркт не получил, а он смылся. Хотя мужики рассказывают, что на вид дядька полный, а летает, будто на крыльях.

— Рожу хоть срисовали? — поинтересовался Максимов.

— Да куда там, — усмехнулся Цыганков. — Продуманный гад оказался. Шляпу на нос надвинул, очки нацепил, воротник плаща поднял, будто от ветра укрывается — ничего не разглядеть. Да и темно было. Фонари только на обочине дороги горели, в лесу тьма кромешная.

— Идеальное место для маньяка, — заметил Андрей. — Интересно, как он вечером в темный лес девчонку заманил? Или она совсем дура?

— Да не знаю я, — развел руками Цыганков. — Мне сам понимаешь, такие подробности не докладывают.

Разговаривая, Максимов с Цыганковым прошли парочку дворов и остановились возле первого подъезда протянувшейся вдаль девятиэтажки.

— Всё, покедова, созвонимся, если что, — Цыганков протянул ладонь.

«Чёрт, я же не знаю, где живу. Вот это поворот!» — мелькнуло в голове у Андрея.

— Подожди, — попридержал руку товарища Максимов. — Ты же знаешь, я ни хрена не помню. Где я живу?

— Ни фига себе, — присвистнул Сережа. — Игнат тебя, действительно, от души приложил. Четвертый этаж, четырнадцатая квартира. Там табличка висит. А вообще раз такие дела, к врачу тебе надо. Не тяни, сходи в нашу районную поликлинику. Если память отшибло — дело хреновое. Могут последствия серьезные быть.