Очерки по истории русской церковной смуты - Краснов-Левитин Анатолий Эммануилович - Страница 93

Теперь двери собора были открыты настежь. Войдя в храм, патриарх приложился к Престолу, опустившись на колени, помолился перед иконой Донской Божией Матери и затем прошел в свои покои, где он в течение года находился в заключении. Здесь стояла веселая суматоха — во всем чувствовался праздник. В передней патриарха встретил толстый, веселый архимандрит Анемподист и патриарший келейник Яков Сергеевич с женой. Это были до ареста самые близкие, домашние люди. С ними патриарх всегда шутил, балагурил и чувствовал к ним горячую привязанность. Когда однажды о. Анемподиста арестовали, патриарх о нем волновался, ездил хлопотать, однако все же не удержался от шутки: «Вот еще одну церковную ценность изъяли — Анемподиста». Вместе с о. Анемподистом навстречу патриарху вышло еще одно близкое ему существо — кошка, к которой он привязался во время своего заключения в Донском монастыре. Патриарх сидел за самоваром, с кошкой на коленях, а вокруг творилось нечто невообразимое: епископы, священники, миряне проходили через крохотные покои сплошным потоком, отвешивая патриарху земные поклоны. Иностранные корреспонденты щелкали фотоаппаратами. Весь монастырь, площадь перед монастырем, прилегающие улицы были переполнены народом. Лишь вечером патриарх, уединившись, начал писать.

Написанное, несомненно, им самим его первое воззвание было напечатано в ближайшие дни в газетах всего мира. Написанное впопыхах, среди спешки и суматохи, оно носит на себе следы той обстановки, среди которой оно было написано. Может быть, именно потому в нем нет той приглаженности и искусственности, которой характеризуются все официальные документы. Больше, чем когда-либо, в этом воззвании чувствуется живой человек.

«Архипастырям, пастырям и пасомым Православной Церкви.

Более года прошло, как вы, отцы и братия, не слышали слова моего. Тяжелое время переживали мы, и особенно эта тяжесть сильно сказывалась на мне в последние месяцы. Вы знаете, что бывший у нас Собор месяц тому назад постановил лишить меня не только сана, но даже и монашества, как «отступника от подлинных заветов Христа и предателя Церкви».

Когда депутация Собора 8 мая объявила мне такое решение, я выразил протест, так как признал приговор/неправильным, как по форме, так и по существу.

По апостольскому правилу 74\епископ зовется в суд епископами, если он не послушает — зовется вторично через посылаемых к нему двух епископов, и когда не явится, Собор произносит о нем решение, «да не мнится выходу имети, бегая от суда». А меня не только не ввели на суд, а даже не известили о предстоящем суде, без чего формально и приговор не имеет силы и значения.

Что касается существа дела, то мне ставят в вину, будто я «всю силу своего морального и церковного авторитета направлял на ниспровержение существующего гражданского и общественного строя нашей жизни».

Я, конечно, не выдаю себя за такого поклонника Советской власти, какими объявляют себя церковные обновленцы, возглавляемые Высшим Церковным Советом, но зато я не такой враг ее, каким они меня выставляют. Если я в первый год существования Советской власти допускал иногда резкие выпады против нее, то делал это вследствие своего воспитания и господствовавшей тогда на Соборе ориентации. Но со временем многое у нас стало изменяться и выясняться, и теперь, например, приходится просить Советскую власть выступить на защиту обижаемых русских православных в Польше, в Гродненщине, где поляки закрыли православные храмы. Я, впрочем, еще в начале 1919 года старался отмежевать Церковь от царизма и интервенции и в сентябре того же года выпустил к архипастырям и пастырям воззвание о невмешательстве Церкви в политику и повиновении распоряжениям Советской власти, буде они не противные вере и благочестию.

Посему, когда нами узналось, что на Карловацком Соборе в январе 1921 г. большинство вынесло решение о восстановлении династии Романовых, мы склонились к меньшинству о неуместности такого решения. А когда в марте 1922 года стало нам известно обращение Президиума Высшего Церковного Управления за границей о недопущении русских делегатов на Генуэзскую конференцию, мы упразднили самое это Управление, учрежденное с благословения Константинопольского патриарха.

Отсюда видно, что я не такой враг Советской власти и не такой контрреволюционер, каким меня представляет Собор.

Все это, конечно, мною было бы раскрыто на Соборе, если бы меня туда позвали и спросили, как и следовало, чего, однако, не сделали. Вообще о Соборе ничего не могу сказать похвального и утешительного. Во-первых, состав епископов его мне кажется странным. Из 67 прибывших архиереев мне ведомы человек 10–15. А где же прежние? В 46 правиле Двукратного Константинопольского Собора говорится: «По причине случающихся в Церкви Божией распрей и смятений, необходимо и сие определить: отнюдь да не поставляются епископы в той церкви, которой предстоятель еще жив и пребывает в своем достоинстве, разве сам добровольно отречется от епископства, — то подобает прежде привести к концу законное исследование вины, за которую он имеет удален быта, и тогда уже по его низложении вывести на епископство другого, на место его». А у нас просто устранили и назначили других, часто вместо выборных.

Во-вторых, как на бывшем Соборе, так и в пленуме Высшего Церковного Совета, входят только «обновленцы», да и в епархиальных управлениях не может быть член, не принадлежащий ни к одной из обновленческих групп (параграф 7). Это уже насилие церковное… Кто и что такое церковные «обновленцы»? Вот что говорил и писал о них еще в 1906 году мыслитель-писатель, ставший впоследствии священником, Вал. Свенцицкий:

«Современное церковное движение можно назвать либеральным христианством, а либеральное христианство — только полуистина. Душа, разгороженная на две камеры — религиозную и житейскую, не может целиком отдаться ни на служение Богу, ни на служение миру. В результате получается жалкая полу истина — теплопрохладное, либеральное христианство, в котором нет ни правды Божией, ни правды человеческой.

Представители этого христианства лишены религиозного энтузиазма, среди них нет мучеников, обличителей, пророков. И союз церковно-обновленных — это не первый луч грядущей апокалиптической жены, облаченной в солнце, а один из многих профессиональных союзов, и я убежден, — говорит Свенцицкий, — что настоящее религиозное движение будет не это и скажется оно совсем не так». (Вопросы религии, 1906, вып. 1, с. 5–8.)

И с этим нельзя не согласиться, если обратить внимание на то, что занимает наших обновленцев, что интересует их, к чему они стремятся. Прежде всего выгоды, чины, награды. Несогласных с ними стараются устранить, создают себе должности и титулы, называют себя небывалыми митрополитами всея Руси, архипротопресвитерами всея России, из викарных поспешают в архиепископы. И пусть бы дело ограничивалось бы названиями. Нет, оно идет дальше и серьезнее. Вводится женатый епископат, второбрачное духовенство, вопреки постановлениям Трульского Собора, на что наш Поместный Собор не имеет права без сношения с восточными патриархами, причем возражающие лишаются слова. Будем уповать, что и у нас, как говорится в послании восточных патриархов, «хранитель благочестия есть Тело Церковное», т. е. народ, который не признает таких решений бывшего Собора.

Из постановлений его можно одобрить и благословить введение нового стиля календарного и в практику церковную. Об этом мы еще вопрошали Константинопольского патриарха.

Что касается моего отношения к Советской власти в настоящее время, то я определил его в своем заявлении на имя Верховного Суда, которым я прошу изменить меру пресечения, т. е. освободить меня из-под стражи. В том преступлении, в котором я признаю себя виновным, по существу виновато то общество, которое меня как главу Православной Церкви постоянно подбивало тем или иным ходом против Советской власти. Отныне я определенно заявляю всем тем, что усердие их будет совершенно напрасным и бесплодным, ибо я решительно осуждаю всякое посягательство на Советскую власть, откуда бы оно ни исходило. Пусть все заграничные и внутренние монархисты и белогвардейцы поймут, что я Советской власти не враг. Я понял всю ту неправду и клевету, которой подвергается Советская власть со стороны ее соотечественников и иностранных врагов и которую они устно и письменно распространяют по всему свету. Не миновали в этом обойти и меня. В газете «Новое время» от 5 мая за № 605 появилось сообщение, что будто бы мне при допросах чекистами была применена пытка электричеством. Я заявляю, что это сплошная ложь и очередная клевета на Советскую власть.