Очерки по истории русской церковной смуты - Краснов-Левитин Анатолий Эммануилович - Страница 63

Есть люди, ссылающиеся на марксизм как на защиту основоположения, что наша партия должна взяться за антирелигиозную агитацию. Но коммунистическая партия вовсе не требует от каждого сочлена марксистского миросозерцания. Мы требуем лишь, чтобы каждый сочлен принимал участие в революционной борьбе с капитализмом за социалистическую организацию общества. Все дело в практической борьбе, а не в философских или религиозных мировоззрениях». (Молодая гвардия, М., 1923, № 4–5, с.202.)

Не подлежит сомнению, что все эти дискуссии и научные споры политиков и марксистских теоретиков были лишь повторением таких же споров, только простых и безыскусственных, которые велись в то время почти в каждой семье.

Вот, например, перед нами двое молодых сельских интеллигентов, парень и девушка. Во время прогулки между ними неожиданно возникает разговор о религии.

«Сергей взглянул на шагавшую рядом сестренку, повязанную белым платочком, насмешливо процедил:

— Фантазируешь!

— Я часто думаю об этом, закрою глаза, гляжу…

— Куда?

— В будущее… И знаешь, что мне представляется? Громадный, громадный дворец.

— На дворце — флаг?

— Ты только не смейся. Рядом с дворцом церквушка. Маленькая, маленькая, похожая на старуху, повязанную белым платочком.

— Выдумщица! Валерия остановилась:

— Я иногда делаюсь религиозной, иногда ни во что не верю. Почему это?

Сергей посмотрел на маленькое облачко, плывущее над колокольней.

— Религия — предрассудки».

(Неверов А. Гуси-лебеди. М., Молодая гвардия, 1923, № 2, с. 9).

Диспуты, развертывавшиеся в это время по стране, привлекали огромное количество людей. В частности, билеты на диспуты с участием А.И.Введенского буквально рвали из рук, их раскупали по двойной, тройной цене. Следует отметить, что антирелигиозники шли на диспуты скрепя сердце.

«Вообще к устройству диспутов надо прибегать с крайней осторожностью, — писал известный в то время антирелигиозник А.Лукачевский. — Опыт показывает, что они дают обратный результат, например, разжигают религиозный фанатизм. Стоит только вдуматься в сущность религиозного диспута, и нам логически ясно будет видно, сколько предоставляется возможностей, чтобы диспут получил отрицательное значение. В каждом религиозном диспуте приходится оперировать понятиями и данными различных наук: гносеологии, сравнительного языкознания (например, по критике Библии), истории и археологии; критического отношения ко всему этому от аудитории, мало подготовленной, нельзя ждать… Вот почему Московский Комитет РКП в одном из своих циркуляров предлагает всем райкомам и укомам воздержаться от организации диспутов, допуская их лишь в исключительных случаях, не иначе как с согласия Агитотдела МК. Как правило, диспут можно организовать, коТда уже имеется подготовленная аудитория. Например, можно провести диспут при участии учащихся Совпартшколы в виде заключительной главы после лекции по истории материализма и религии». (Агитатор-пропагандист, Владимир, 1922, No 5, с. 12–13.)

Тем не менее тяга публики к диспутам была так велика, что приходилось их устраивать. Они повторялись снова и снова во всех крупных городах РСФСР. Все эти дискуссии развертывались на фоне, который никак нельзя было назвать идиллическим: «не облачки», как в повести Неверова, а черные тучи нависали над колокольнями.

По всей стране продолжалось изъятие церковных ценностей. Это будоражило массу верующих и травмировало духовенство. Дело осложнялось тем, что к Комиссии по изъятию ценностей примазались коррупцион-ные элементы. Наиболее характерным примером является процесс Павлиц-кого — бывшего контролера Гохрана, изымавшего ценности в Рогожско-Симоновском районе Москвы (Известия ВЦИК, 1922, 21 февраля, № 39, с. 5). Как выяснилось в процессе судебного следствия, большая часть ценностей, изымававшихся Павлицким и его товарищами, шла на черный рынок. Жулики в короткий срок нажили миллионное состояние. Если такие факты были возможны в Москве, то что говорить о провинции?

На протяжении зимы 1922/23 гг. по всей территории РСФСР проходили судебные процессы церковников. В это время выработался уже известный шаблон в этих делах: к суду за сопротивление изъятию обычно привлекался местный архиерей в том случае, если он не признавал обновленческого движения. Рядом с архиереем обычно сидело 10–12 человек (несколько почтенных священников и активных мирян).

2 ноября 1922 г. в Москве открылся так называемый «Процесс второй группы церковников», в которую входило 116 человек. Среди обвиняемых находился весь причт храма Христа Спасителя, прот. Арсеньев, настоятель, известный проповедник прот. Хатовицкий, профессора Борисов и Турский. С громовой речью выступил А.Я.Вышинский, который требовал смертной казни главным обвиняемым. Суд, однако, воздержался от смертных приговоров и присудил обвиняемых к кратким срокам заключения, которые, ввиду амнистии, равнялись фактически их освобождению.

Московский процесс дал тон: примерно так же прошли процессы епископов Агапита и Иоаникия в Екатеринославе, Уфимского епископа Бориса, Екатеринбургского Григория, Рыльского Павлина, а также епископов Софрония, Аверкия и Пахомия (Известия ВЦИК, 1923, 27 февраля, № 44, с.6, «Владыки перед судом народа»).

Весной 1923 года прошел процесс орловских церковников (священники оо. Всеволод Ковригин, Павел Светицкий и др.) и процесс калужского епископа Феофана (Орловская правда, 1923, 10 мая, М'102 с. 5; Калужская коммуна, 1923, 4 апреля, № 72, с. 4).

Все это, однако, было лишь увертюрой: весной должен был состояться процесс патриарха Тихона.

21 марта 1923 года в Москве началось слушание дела петроградских католических церковников во главе с архиепископом Цепляком. Этот процесс, по общему мнению, был генеральной репетицией процесса патриарха Тихона. Аналогия, действительно, напрашивалась сама собою: архиепископ Цепляк (после высылки из РСФСР митрополита Роопа) был официальным главой католической церкви в России. Ему, как и патриарху Тихону, инкриминировалось воззвание с призывом не отдавать церковные ценности в руки атеистов, причем католический архиепископ даже ссылался на те же канонические правила, что и патриарх Тихон. Так же, как и воззвание патриарха, послание архиепископа Цепляка повлекло за собою ряд острых инцидентов.

Разбирал дело Цепляка Верховный Суд РСФСР, и дело слушалось под председательством Галкина (судьи были, таким образом, те же самые, перед которыми в ближайшее время должен был предстать патриарх). Для довершения сходства обвинителем был Н.Крыленко, будущий обвинитель патриарха, а в качестве защитника Цепляка выступал Бобрищев-Пушкин, о котором было официально объявлено как о будущем защитнике патриарха.

В Колонном зале Дома союзов в 12 часов утра начался судебный процесс, о котором писала вся мировая пресса. Выпрямившись во весь рост, перед судом стоял величавый старик в фиолетовой сутане — архиепископ Ян Цепляк. Ровным, спокойным голосом давал он свои показания. Заявив, что, согласно католическому кодексу, все имущество костелов является собственностью Святого Престола, архиепископ показал, что он не имел права отдавать что-либо из костелов в руки гражданской власти.

Вслед за ним допрашивался прелат (протоиерей) Буткевич. Во время его допроса выяснилось, что он действовал, будучи советским гражданином, в тесном контакте с органами польского правительства.

После трехдневного допроса обвиняемых начались прения сторон. Н.Крыленко выступил с двухчасовой блестящей речью, в которой, однако, как обычно, эмоциональные мотивы заменяли серьезный юридический анализ. Бобрищев-Пушкин выступил в спокойной академической манере. Суд приговорил к расстрелу двух главных обвиняемых: архиепископа Цепляка и прелата Буткевича — настоятеля собора св. Екатерины в Петрограде.

На другой день Президиум ВЦИК заменил Цепляку расстрел длительным сроком заключения (через полгода он был выслан в Польшу). В отношении прелата Буткевича приговор был оставлен в силе, так как прелату инкриминировалась государственная измена.