Очерки по истории русской церковной смуты - Краснов-Левитин Анатолий Эммануилович - Страница 131

— Но весь секрет полишинеля, — продолжает Введенский, — заключается в уверенности бывших людей, что старое вернется.

— Нас уверяют, что мы красные, — продолжает Введенский, — в таком случае, тихоновцы вдвойне красные.

Однако, несмотря на все перекрашивания, он остается той же самой фигурой, вокруг которой группируются те же графы и князья, правда, несколько вылинявшие и загоревшие. Поэтому мы не можем питать доверия ни к Тихону, ни к тихоновцам.

В прениях по докладу Введенского приняли участие две группы. Первая в подавляющем большинстве выразила сочувствие положениям докладчика, а другая предлагала выискать пути примирения с тихоновщиной.

В заключительной речи Введенский указал на всю несостоятельность выдвинутого положения «шатающихся обновленцев», мотивируя тем, что тихоновщина неразрывно связана с Тихоном, а сам Тихон — с Карловацким Собором, Антонием Храповицким и Кириллом Владимировичем, «А обновленцы, — говорит Введенский, — не питают любви к идеологам реакционных вожделений, и ничего общего между ними быть не может».

Далее Введенский, ввиду обращения к нему членов Совещания с просьбой характеризовать личность Красницкого, дал ему следующую оценку:

— Красницкий — бывший член «Союза русского народа». Во время дела Бейлиса он заявил, что евреи пьют кровь христиан. Будучи студентом Духовной академии, он написал доклад на тему «Социализм — от дьявола». И теперь нет ничего удивительного, если один бывший член «Союза русского народа» подал руку другому.

По докладу А.И.Введенского Предсоборное Совещание постановило обратиться ко всей Православной Церкви с воззванием…»

(Известия ЦИК, 1924, 13 июня, № 133.)

После того как было прочитано и принято длинное, блестящее по форме и отвратительное по содержанию воззвание — настоящий политический донос на тихоновскую церковь, Совещание перешло к второстепенным вопросам. В полупустом зале профессор-канонист Покровский читал по конспекту доклад «О соборности, митрополитанском строе и патриаршестве».

«Предсоборное Совещание должно заявить, — предлагал профессор, — что в основу строительства церковного должно быть положено в качестве его незыблемого догматического канонического фундамента соборное начало, которое, будучи построено по принципу активного участия всех элементов церкви (епископата, клира и мирян), должно последовательно и открыто проникать во все церковно-правительственные органы, начиная с «малой церкви» в пределах одного уездного викариата и кончая Поместным Собором целой Русской Церкви.

Исходя из этого, Предсоборное Совещание считает необходимым восстановить древнеканонический митрополитанский строй с его регулярными ежегодными соборами, требуемыми церковными канонами».

Далее предлагалось отменить навсегда патриаршество, как институт, восходящий своими историческими корнями к идеалам языческого Рима, и «коросту на теле церкви».

Члены Предсоборного Совещания остались, однако, довольно холодными к митрополитанскому строю, так и к «коросте на теле церкви» и большую часть доклада в подавляющем своем большинстве провели в прогулках по Москве, так что когда дело дошло до голосования резолюции, в зале осталась столь ничтожная кучка делегатов, что митрополит Евдоким объявил резолюцию принятой без голосования, ввиду отсутствия возражений.

Несколько больший интерес вызвал доклад проф. Попова «О каноничности Собора 1923 г. и Синоде».

По этому докладу разгорелись очень жаркие прения, и здесь выступили с открытым забралом представители различных группировок. Ленинградский протоиерей о. Евгений Запольский (из Казанского собора), иде-лог «умеренных обновленцев», выступал с пламенным призывом к миру и говорил о необходимости использовать все возможности для ликвидации раскола.

Идеологами крайне левого направления оказались сибиряки — Петр Блинов и Георгий Красноярский. Сибиряки упрекали членов Предсоборного Совещания в реакционности по отношению к Собору 1923 года и поедлагали членам Совещания быть более решительными, так как «обновленческое движение подготовлено историей».

Наконец, наступили последние дни Совещания: 16 июня выступил архиепископ Александр Введенский с докладом «О борьбе с атеизмом». Стенограмма этого доклада — одного из самых сильных произведений русской апологетики, к сожалению, не уцелела, как и многие другие произведения (ненапечатанные) Александра Ивановича — стенограмма исчезла в недрах МГБ в 1937 году во времена Ежова, при аресте В.З.Белоликова, который был хранителем и редактором произведений А.И.Введенского.

Исходной точкой концепции знаменитого апологета была система Анри Бергсона. Как и модный тогда французский философ, русский богослов усматривал в основе мира творческий импульс, который познается через интуитивное «знание». Самое понятие «творческого импульса» было у Введенского шире и глубже, чем у Бергсона.

Вселенная является сплетением противоположных, действующих с лихорадочной быстротой, перекрещивающихся и отталкивающихся токов. Сумма этих многообразных токов есть динамика бытия. Оперируя общей и частной теорией Эйнштейна, Александр Иванович математически (в высшей математике он также был представителем своеобразной концепции) показывал, как из переплетения многоразличных энергетических лучей созидается материя. Основой науки является поэтому высшая математика — она вскрывает высшую закономерность, лежащую в основе природы. Пифагорейство, с его знаменитым тезисом «в основе мира лежит число» — оживало и наполнялось у А.И.Введенского новым содержанием. Высшая математика, по Введенскому, это промежуточное звено между творческим импульсом, который познается лишь интуитивно, и его реалистическим отражением, каким является эмпирическая наука. Математика — не эмпирика и не метафизика — это пограничная область человеческого знания — она имеет дело не с материей и не с духом. Число это нечто среднее между чистой абстракцией и конкретным понятием. Символ и реальность, динамика и статика. Далее идут естественные науки, которые вскрывают оболочку видимого мира, препарируют ее относительность, бренность.

Соприкасаясь с Шопенгауэром, Введенский рассматривает природу как покрывало Майи — светлую лазурь, покрывающую внутренность океана.

С огромной эрудицией, на бесчисленном количестве примеров из физики, химии, биологии (причем привлекались все разделы этих наук, и работы крупнейших ученых Европы Введенским к этому времени бьт проштудированы, как это видно из его конспектов, — около 2000 работ четырех европейских языках) Введенский показывает, как естественны науки в конечном итоге упираются в «число» — в нематериальную закон мерность — в высшую математику.

«Именно в силу своей всеобщности, универсальности понятие «Бог безгранично. Всякое логическое определение Бога, — говорил Введено кий, — мы отвергаем потому, что оно было бы ограничением Бога».

«Всюду и везде мы упираемся в бесконечность — и бесконечность есть Бог. Однако, если нельзя логически расшифровать идею Бога и дать логическое определение (логически можно лишь подойти к идее Бога) — то возможно глубинное, интуитивное познание Бога. Богословие, как математика и музыка, является пограничной областью между абсолютной статикой и динамикой бытия, и дальше начинается сама высшая динамика бытия, которая открывается человеку лишь в религии».

Человеческое сознание бессильно проникнуть в эту сферу — туда ведет лишь религиозная интуиция. Бессмысленно отрицать религию, говорил А.И.Введенский, так же как бессмысленно отрицать музыку. Можно опровергать логическое определение — нельзя опровергать интуицию — она является высшей несомненной реальностью.

И далее Введенский переходит к христологии. Иисус Христос есть перекрестная точка Вселенной: живое воплощение Бога. Все пути сходятся в нем: Божественное и человеческое, бесконечное и конечное, абстрактное и конкретное, интуиция и сознание, религия и философия.

И закончил свой грандиозный доклад А.И.Введенский мастерским изложением всех доказательств историчности Иисуса Христа, не оставив буквально камня на камне от «мифической теории».