Гибель титанов. Часть 2 (СИ) - Чайка Дмитрий - Страница 45

Ведро! Только оно! Сюда не пронести оружия. А если и пронести, то спрятать его негде. Служители ходят в одних лишь легких хитонах. Миха схватил ведро за ручку, и когда император подплыл к краю бассейна, подбежал и ударил его по голове.

— Аллаху Акбар! Сдохни, неверный! — закричал он, а евнухи, которые готовили простыни для выходящего из купальни повелителя мира, на секунду застыли столбом.

— Проклятье! — выругался Миха.

Драгоценное время утекает, а молодой и крепкий Констант лишь водил ошалевшими глазами по сторонам. Он был оглушен, и из рассеченной головы текла кровь. Евнухи завизжали и бросились на Миху. Впрочем, нет. Один из них побежал звать на помощь, оглашая термы дикими воплями.

— Да чтоб тебя! — расстроился Миха и прыгнул в воду.

Он потащил Константа на дно, сжимая его горло, и отпустил только тогда, когда тот перестал пускать пузыри. И даже евнухи, которые прыгнули за ним, помешать ему не смогли. Теперь ходу! Грязно вышло! Но кто же знал, что у него такая башка крепкая! (2)

Миха выскочил из бассейна и двумя ударами сбил с ног визжащих слуг, которые заступили ему дорогу. Он побежал, оглашая бани истошными воплями.

— Убили! Государя убили!

Но это не помогло. Евнух, который убежал за подмогой, вернулся с десятком схолариев и прямо сейчас показывал на него пальцем. Заветная дверь, которая вела в лабиринты дворцового подвала, располагалась прямо за спинами воинов. Миха должен был нырнуть именно туда, но ему не хватило совсем немного…

Вот черт! Не быть мне боярином, — подумал Миха, чувствуя, как острия копий входят между ребер. Мир вокруг него стал серым, а потом потух.

— Убили! — кричали люди на улицах. — Исмаильтяне проклятые государя нашего убили! На ипподром все!

Сначала на ристалище повалили «зеленые», а за ними, видя, что происходит, и «синие». И знать, и население пребывали в полнейшей растерянности. Единственным носителем высшей власти оставалась императрица Григория. Но она же женщина, а не государь-воин. Провозгласить василевсом малолетнего Феодосия, последнего потомка дома Ираклия? Но ведь он совсем мальчишка, а город в осаде. Римский император стоит у его стен. И тогда «зеленые» заявили прямо, что никаких выборов не будет. Они потребовали открыть ворота, угрожая бунтом. Ремесленники и купцы нищали, не имея сбыта. Им не интересны разборки знати. Они хотят спокойствия и хлеба для своих семей. А кто дает этот хлеб? Вот то-то! И вся эта свара привела к тому, что еще до заката в стан императора Само пошел патриарх Павел, который взял на себя ведение переговоров. Он, регент при особе императора, был не в силах сдержать разбушевавшуюся чернь. И он, как служитель божий, хотел мира…

— Так что отец, мы победили? — спросил Берислав, когда старец-патриарх ушел, оговорив сдачу города множеством условий.

— Наверное, да, — ответил Самослав. — Мы получили то, что хотели.

— Ты пообещал патриарху пощадить сенаторов и евнухов, — вопросительно посмотрел на него княжич. — И что мы будем делать с этим?

— Ничего такого я не обещал, — засмеялся Самослав. — Я сказал, что мой суд будет справедлив и милостив. А это совсем не означает пощаду. Жизнь тоже может быть крайне неприятной. И короткой…

— Ты останешься править здесь? — спросил Берислав. — Ведь ты так и не открыл нам все свои планы. Почему, кстати?

— Это не мой план, — поморщился император. — Все, что произошло, задумала и спланировала императрица Мария. Наш брачный договор говорит о том, что ее сын станет королем в землях за пределами Словении. Я предлагал ей Лангобардию, но она отказалась. Я останусь здесь на год, чтобы навести порядок, а потом вернусь в Братиславу.

— Но ведь центр империи здесь! — удивился Берислав. — Почему ты хочешь посадить на трон Владимира?

— Потому что он потомок императоров и по линии матери, и по линии отца, — терпеливо объяснил Самослав. — А я бывший раб, лесной варвар. Но, на самом деле, важно не это. Если я останусь здесь, мы потеряем Словению.Пока я буду воевать за Каппадокию или Армению, аварские ханы и владыки племен, оставшись без моего глаза, разорвут страну на куски. И тогда мы лишимся соли, железа и серебра. Я не могу себе этого позволить. Как ни странно, но настоящее сердце империи именно там, на севере, а не в многолюдном Египте или в Константинополе. Оттуда мы получаем лучших воинов. Там наши мануфактуры. Там наш тыл. Восток и Запад уже разошлись слишком далеко. Империя останется единой лишь на бумаге, а Константинополь всегда будет вариться в своем котле. Так уже идет несколько столетий, и этого не изменить одним росчерком пера. Ведь я никогда не приму законов Юстиниана, а они не примут мои. Мы обречены жить порознь, но будем делать вид, что едины. Потому что империя — это охраняемые торговые пути, и ничего больше. Так уже было после смерти Феодосия Великого, который разделил империю пополам.

— А поставить цезарем Словении меня ты не можешь, — грустно сказал Берислав.

— Если бы ты был таким, как Святослав, — ответил Самослав, — я без колебаний остался бы здесь. Но ты не таков. Ты в чем-то слабее Святослава, но во многом его превосходишь, сын…

— И…? — непонимающе посмотрел на него Берислав.

— Ты останешься в Братиславе. И тебе придется сделать многое, пока меня не будет. Но год — это все, что я могу себе позволить. Потом мне придется вернуться.

— Что я должен сделать? — напрягся Берислав.

— Твоя мать очень сильно помогает мне, — начал император после раздумья. — Вера в Богиню проникает в самые дальние веси и заменяет тамошних богов. Но твоя мать стала слишком сильна. И она отрастила зубы… Ты вырвешь их… Сделаешь это так, чтобы никто ничего не понял.

— А если мне придется для этого устранить Горана? — княжич вскинул изумленный взгляд на отца. — Ты взваливаешь на меня эту ношу, потому что не можешь сделать этого сам?

— Не могу, — Самослав опустил плечи, он как будто потух. — Я очень люблю этого человека, и он мой друг. Если сможешь сохранить ему жизнь, то прошу, сохрани. Сделай так, чтобы он просто ушел на покой. Все нужно пресечь именно сейчас, иначе будет поздно. Я знаю, что случится потом, когда я умру. И дело уже не в твоей матери, и не в этом человеке. Они лишь выражают мысли людей, которые цепляются за старое. А их много, и они очень богаты и сильны. Они оторвут Север от Юга, потому что никогда не примут веру в распятого бога. Для них это унижение. Они воины по духу, и считают Иисуса слабаком. А раз так, то разрыв с христианскими землями неизбежен.

— Править Словенией будет Кий? — спросил Берислав.

— Думаю, да, — кивнул Самослав. — Они сделают ставку на него. Он легко отринет крещение. Он такой же, как они. А потом начнется война всех против всех. Кровь польется рекой, Кий одержит множество побед, но он обессилит страну. Так всегда бывает после великих и победоносных походов. Великий Рим перемолол в войнах своих лучших сынов и покорился варварам. Сын Кия будет слабее, чем он, а внук еще слабее. А лет через сто германцы снова пойдут на восток. И тогда они могут победить.

— А когда я уберу Горана, — спросил Берислав, — кто встанет на его место? Не так-то просто его заменить.

— Вот ты и встанешь, — спокойно ответил император. — Если это будет кто-то другой, то его просто не примут, и тогда все посыплется еще до моей смерти. А если я поставлю его сына, то он продолжит дело отца.

— Но я же христианин! — задумался Берислав.

— Выкрутишься как-нибудь, — отмахнулся Самослав. — Знал бы ты, как мне сейчас дерьмово! Я поменял бы этот сраный Константинополь на то, чтобы всего этого не делать. Да только у меня выбора нет. Дело ведь даже не в вере. Ханы и словенские владыки хотят настоящей власти, а то, что делаю я, этой власти их лишает. Император — не первый среди равных, как князь или король у франков. Он сродни богу. В этом настоящая суть проблемы. Твоя мать лишь инструмент в этой игре. Она проводник воли языческой знати. Они получили от меня многое, но им нужно намного больше. Им нужен государь-символ, который объединяет людей. Но этот государь должен быть слабее, чем они сами. Они смотрят на франков и хотят жить так, как они. Со своей собственной землей и с личной дружиной. Они хотят стать императорами в своем уделе. И если это случится, все, что я делал, рухнет.