Предварительный заезд - Френсис Дик - Страница 28

Мишины голубые глаза светились от восхищения собственной смелостью.

Они глядели живо и совершенно бесхитростно.

– И о чем вы говорили? – поинтересовался я. – Конечно, о лошадях.

И о Гансе Крамере. Немецкий конюх его терпеть не мог. Он называл его...

Стивен кратко перевел эпитет, который употребил Миша, как "ублюдок".

– А в чем же было дело?

– Крамер очень хорошо обращался с лошадьми, но обожал устраивать всякие гадости людям.

– Да, мне говорили об этом, – подтвердил я, вспомнив о Джонни и мальчике-девочке с розовым боа. – Продолжайте, пожалуйста.

– Он был еще и вором.

Я недоверчиво взглянул на рассказчика. Миша подтвердил свои слова энергичным кивком.

– Миша говорит, – продолжал Стивен, – что Крамер украл чемоданчик из машины ветеринара. Тот приезжал осматривать лошадей английской команды перед началом соревнований.

– В чемоданчике были наркотики? – уточнил я.

– Да, наркотики, – коротко подтвердил Миша.

– У докторов и ветеринаров то и дело крадут чемоданчики, – сказал я. – Им следовало бы приковывать их цепями, как велосипеды на стоянках, или, по крайней мере, не оставлять в автомобилях... Ладно... Так вы считаете, что Крамер был наркоманом?

Лично я сомневался в этом. Наркоман просто не был бы в состоянии постоянно участвовать в соревнованиях и показывать результаты мирового класса.

Но Миша не знал об этом ничего определенного. Немец-конюх всего лишь рассказал ему, какая поднялась паника, когда ветеринар обнаружил пропажу. Естественно, чемоданчик Крамер спрятал.

– А откуда конюх узнал об этом?

– Он обнаружил его в конюшне, среди вещей Крамера. А через четыре дня, когда Крамер умер, парень притащил чемоданчик на чердак, и они с Мишей разделили содержимое между собой.

– О Боже! – воскликнул я.

– Получилось так, – сказал Стивен, выслушав довольно длинный монолог. – Немец забрал себе чемодан и все, что можно продать, вроде барбитуратов, а Мише отдал всякую ерунду. Ничего удивительного. Наш Миша по большому счету невинный младенец.

– И что Миша сделал со своей долей?

– Привез в Москву вместе с другими мелочами... Просто как сувениры.

На память о дружеских беседах на пустом сеновале.

Я рассеянно смотрел в окно с двойной рамой, но видел перед собой не черный квадрат без штор, а старинный английский коттедж.

Джонни Фаррингфорд, думал я, не хотел, чтобы его хоть в чем-то связывали с Крамером. Он не хотел, чтобы я искал и нашел Алешу. Он хотел, чтобы заглохли слухи, и отрицал наличие скандала. Предположим, холодно думал я, что случай с Алешей был сам по себе незначительным, а то, что Джонни пытался скрыть, было связано не с половыми извращениями, а с наркотиками.

– У Миши сохранились сувениры из Англии? – спросил я.

– Да.

– Вы позволите мне взглянуть на них?

Миша не возражал, но сказал, что они находятся не здесь. Он сходит за ними утром.

– Это важно? – осведомился Стивен.

– Только для очистки совести, – вздохнул я. – Чемоданчик находился у Крамера четыре дня. Конечно, он мог вынуть из него все нужное. А потом к чемоданчику приложил руку немецкий конюх... Так что Мише досталось только то, что не потребовалось Крамеру. Вот то, что ему не досталось, могло бы что-то прояснить... Ветеринары носят с собой не только барбитураты. Например, лидол. Это болеутоляющее, но думаю, что оно вызывает эффект привыкания, и, несколько раз попробовав, можно серьезно пристраститься к нему. Или бутадион... стероиды...

– Да будет вам, – прервал меня Стивен и обратился к Мише. Они довольно долго переговаривались и, очевидно, пришли к соглашению.

– Миша говорит, что все эти сувениры в квартире его матери, а у него самого есть комната при конюшне. Там живут и другие конюхи. Он должен вскоре вернуться туда, а завтра утром уедет. К матери попасть он не успеет. Там живет его сестра – та самая, которой предстоит переехать сюда. Завтра утром он позвонит ей по телефону и попросит принести вам все, что нужно. Но она не сможет прийти в гостиницу, чтобы не заметили, что она встречается с иностранцами. Поэтому вы встретитесь у главного входа в ГУМ. На ней будут красная вязаная шапочка с белым помпоном и длинный красный шарф. Миша на прошлой неделе подарил их ей на день рождения. Она учила английский в школе и может на нем немного разговаривать.

– Отлично, – сказал я. – А она может прийти туда пораньше? В десять я должен встретиться с Шулицким у гостиницы "Националь".

Миша считал, что она вполне сможет подъехать туда к половине десятого. На том мы и порешили.

Я поблагодарил Мишу за предоставленные сведения и искренне пожал ему руку. Он выглядел довольным.

– Все в порядке, – сказал он. – Вы спасли лошадь. Николай Александрович велел помочь. Вот я и помогаю.

К ресторану "Арагви" мы прибыли с десятиминутным опозданием. Такси на окраине не было, автобусы ходили редко. Конечная станция метро оказалась в трех милях от Мишиного дома. Миша вместе с нами доехал до центра города, но держался в стороне и не заговаривал с нами. Добравшись до нужной ему станции, он вышел, не взглянув на нас. Его лицо было таким же бесстрастным, как и у всех остальных.

– Не говорите Малкольму Херрику о том, что Миша только что рассказал нам, – предупредил я Стивена, пока мы торопливо шли последнюю сотню ярдов.

– Он газетчик. А я должен сохранить все в тайне и ни в коем случае не допустить, чтобы вся эта история была напечатана в "Уотч". Если это появится в печати, то у Миши будет куча неприятностей.

– Буду нем как могила, – пообещал Стивен таким тоном, каким старушка ответила бы нахалу, пытающемуся обучить ее жарить яичницу.

"Арагви" оказался всего в полумиле от гостиницы "Интурист": вверх по улице Горького, второй перекресток справа. Малкольм и Йен поджидали недалеко от входа. Малкольм ворчал, что ему пришлось торчать на холоде. Впрочем, журналист говорил негромко, что было совершенно не в его духе.

У входа в ресторан стояла короткая очередь из дрожащих людей.

– Идите за мной и не раскрывайте рта, пока не окажемся внутри, скомандовал Малкольм.

Он обошел очередь и распахнул плотно закрытую дверь. После коротких переговоров швейцар неохотно впустил нас.

– Я уже заказал, – сообщил Малкольм, пока вся компания снимала пальто. – Я частенько здесь бываю. А вам, наверно, это и в голову не приходило?

Ресторан был полон, откуда-то доносилась музыка. Нас провели к свободному столику, и через пять секунд на нем возникла бутылка водки.

– В Москве всего два приличных ресторана, – заявил Малкольм, – но мне больше нравится этот.

– Два? – переспросил я.

– Именно так. Что вы будете есть? – Он глянул в большое меню. Это грузинский ресторан, и кухня здесь грузинская. Да и большинство посетителей из Грузии.

– Грузия в Советском Союзе то же самое, что Техас в США, – пояснил Йен.

Меню было написано по-русски, поэтому пока трое моих спутников выбирали блюда, я рассматривал посетителей. За соседним столиком сидели три человека, а рядом с ними, спиной к стене, еще двое. Женщин было очень мало. Я заметил, что лица у большинства присутствующих были живые и яркие. Двое сидевших у стены, например, были совершенно не похожи на москвичей: у них была смугло-желтоватая кожа, выразительные темные глаза и черные курчавые волосы. Они были полностью поглощены едой.

А трое за ближайшим к нам столиком всецело отдавались истреблению спиртного. Стол был так уставлен полными и пустыми бутылками и бокалами, что не было видно скатерти. Люди, один огромный, другой среднего роста и третий маленький, то и дело опустошали большие бокалы с шампанским, формой напоминавшие тюльпаны.

– Грузины, – сказал Малкольм, проследив за моим взглядом. – Они пьют, как бездонные бочки.

Я с восхищением смотрел, как троица соседей хлебала золотистое вино так, словно это было пиво. У маленького уже остекленели глаза. Огромный же казался совершенно трезвым. Йен, Малкольм и Стивен, как знатоки, быстро сделали заказ. Я попросил Стивена заказать мне то же самое, что и себе.