Штангист: назад в СССР - Март Артём - Страница 5

На эти его слова я только пожал плечами. Еще раз спросил про ножик.

Дед Фомка кивнул.

– Есть, но перочинный только.

– Давай какой есть.

Дед Фомка вынул из кармана коричневую пластиковую рукоять складного ножа. Сунул мне. Рукоять была очень красивая, выполненная в форме прыгающей белочки. С одной ее стороны, под беличьей мордочкой я прочитал: «Ц 1Р 60К». То есть «цена один рубль шестьдесят копеек».

Нож, очевидно, был советский. Точно такой, какой был у одного моего одноклассника, имя которого уже давно вымылось из памяти. К двадцать четвертому году, если такие и найдешь, то точеные-переточенные. А этот был почти новый, как вчера из магазина.

Я вынул лезвие за когтевой шлиц на клинке, оно щелкнуло и зафиксировалось под прямым углом от рукояти. В памяти тут же всплыли воспоминания о том, за что мы в детстве ценили такие ножи. Ими, открытыми вот так, наполовину, очень удобно было играть в ножички.

Я хмыкнул, раскрыл лезвие до конца.

– Чего такое? Да острый-острый. Только вчера наточил, – сказал дед Фомка.

– Да вижу, – попробовав на палец наточенное острие, сказал я. – Ладно, пойду. Ты, дедушка, если надо, иди к своим удочкам. Дальше я сам.

– Сам? – Нахмурился дед Фомка. – Точно?

– Точно. А что тут такого? – Я улыбнулся.

Дед Фомка не ответил, только удивленно заморгал.

– Ты что, никогда не видел, как пацан ходит с ножиком в лес? – Спросил я с улыбкой.

– Нет, Володя, – поторопился он покачать головой. – Я никогда не видел, чтобы в лес с ножиком ходил ты.

– Все когда-то бывает в первый раз, – пожал я плечами и потоптал по подросшей почти по щиколотку зелененькой травке.

Дед Фомка потащился за мной, я, впрочем, был и не против. Рощица вымахала совсем недалеко и от дороги, и от одинокой абрикосы.

– А чего ты хочешь тут сделать, Володя? – Спросил дед Фомка, пробираясь за мной по зарослям.

– Сейчас дедушка. Подожди минутку, – сказал я, примеряясь к молоденькой и тонкой, но уже высокой акации. – Вот, эта подойдет.

– Рагатину вырезать. Чтобы снять рюкзак, – догадался дед Фомка. – Ну ножиком ты будешь долго возиться.

– За неимением других инструментов будем исходить из того, что есть.

– Давай я, – подошел дед Фомка – Вдруг форму попортишь. Мамка ж тебя тогда заругает.

– Да не, я разберусь, дедушка, – улыбнулся я, обернувшись к Фомке. – Но если хочешь помочь, то подержи деревце. Что б сподручней было резать.

Я опустился где потолще, чтобы ровная часть стволика получилась подлиннее, а потом принялся резать мягкую сочную кору, делая выемки по обе стороны ветки. Надо сказать, физическое состояние Вовы оставляло желать лучшего. Уже минуты через две работы, я покрылся испаренной и почувствовал, как майка под рубашкой липнет к телу. Мышцы на слабых руках мальчика просто горели огнем.

Когда акация поддалась, мы с дедом Фомкой, остерегаясь молодых иголок, сняли деревце с аккуратного пенечка. Стали очищать от лишних веток и игл. Срезав шарообразную, едва-едва отросшую крону, оставили самые крепкие палочки рогаткой.

Так, вооружившись своим кустарным инструментом, я и пошел под абрикос.

– Давай помогу, Володя, – дед Фомка тоже взялся за стволик, когда я потянулся им к лямке портфеля.

Мы стали пытаться поддеть лямку, чтобы отцепить мою сумку от сучка. Не сразу, но это у нас получилось.

– Лови! Лови, Володя! Щас рухнет! – Крикнул задравший голову дед Фомка.

Потревоженный портфель зашатался, а потом соскользнул с сучка и упал прямо мне в руки.

– Сняли, – улыбнулся старик, откладывая рогатину. – Ну ты молодчина, Володя. Вон как придумал.

Потом дед недоуменно посмотрел на то, как я тут же опустился на корточки, открыл золотистый нажимной замок сумки, стал рыться в учебниках. Тут же достал учебник русского языка за пятый класс. Так, ясно. Значит, я заканчиваю пятый класс. Выходит, мне одиннадцать или двенадцать лет.

Торопливо раскрыв учебник, я извлек хранящуюся в нем зеленую тетрадку. Стал читать. Лицевая ее сторона гласила: «тетрадь по русскому языку. Ученика пятого "Д" класса Медведя Владимира Сергеевича.

– Медведя, – произнес я задумчиво. – Вот так фамилия мне досталась.

– Володя, а ты чего? – Услышав, как я бормочу себе под нос, спросил дед Фомка.

– Да ничего-ничего. Проверяю, не потерялось ли чего.

Торопливо развернув тетрадь, я дошел до первого пустого листа. Прочитал: «Двенадцатого мая. Классная работа».

Значит, сегодня двенадцатое мая. Пятница. Закрыв тетрадку, я обратил ее задней стороной. Там меня встретили Законы Пионеров Советского союза. Что ж, ситуация обрисовывалась все яснее и яснее. Я умер и очнулся в теле мальчика Вовы Медведя из пятого «Д» класса. Мне двенадцать лет, и живу я в… А какой это город? На мой родной Курганинск совсем не похоже.

Я вернул тетрадь в учебник, сунул книжку обратно в сумку. Потом достал дневник.

– Слышь, Вов, – опустился рядом дед Фомка. – Так, может, все-таки расскажешь, чего у тебя такого в школе твориться?

– В каком это смысле, дедушка? – Спросил я, не отрываясь от поисков.

– Да в таком. Этих троих ребят я знаю. Они вполне нормальные, не раздолбаи. Гриша вообще отличник, первый спортсмен в твоем классе. А они так с тобой поступают.

Я извлек дневник. Бледно-малиновая книжица несла на себе своей шершавой обложке надпись с моим именем, фамилией и номером школы. Школа, к слову, была девятая. Но главное я увидел отметку об учебном году: тысяча девятьсот семьдесят второй – семьдесят третий учебный год… Значит… Я в СССР в семьдесят третьем году.

До чемпионата мира по тяжелой атлетике два года… До олимпиады восемьдесят – семь лет. Черт… Может быть, даже… успею.

– Ты мне, Вова, расскажи. Что ты такого сделал, что на тебя эти мальчишка взъелись? Просто так они бы не стали тебя так шпынять. А тут… Какой это раз? Третий? Пятый?

– Я не знаю, – отвлекшись от дневника, сказал я.

– Не знаешь, какой раз?

– Нет, дедушка. Не знаю, за что.

Дед Фомка нахмурил кустистые брови, но промолчал. Я же вернулся к дневнику. На обложке я прочитал и город, в котором нахожусь: Усть-Кубанск. Что ж. Город, на Кубани. Я в нем не бывал, но это Краснодарский край. Все же, как ни крути, а места знакомые, даже родные. Вот только неплохо было бы теперь отыскать, где я живу. Очевидным способом было попросить деда Фомку. Раз уж он так хорошо со мной знаком, просто не может не знать, где я живу.

– Странно как, – старик нахмурил брови глубже к переносице.

– Слушай, деда, – сказал я, вернув дневник на место, – проводи меня домой, пожалуйста.

– А. Боишься, что эти ребята к тебе опять пристанут?

Конечно же, я не боялся. Я еще в детстве привык стоять за себя. Папа мой был офицером, и мы часто переезжали туда, куда пошлет его Родина. Мне же, всякий раз приходилось менять круг знакомств. И не все пацаны в новом кругу бывали ко мне дружелюбны. Часто случалось все совсем наоборот. Однако на вопрос старика я промолчал. Пусть думает, как ему удобно.

– Конечно, Володя, – согласился старик. – Путь, правда, неблизкий. Но я тебя провожу. Удочки только смотаю.

Как только старик сложил свои удочки-бамбуки и убрал их в чехол от охотничьего ружья, мы отправились в путь. Обойдя озеро, пошли к городу. Быстро попали в низкоэтажный пригород, состоящий в основном из низеньких хат, да небольших кирпичных домов с приусадебными участками.

Потом мы вышли на проезжую улицу. Потопали вдоль нее по свежеуложенному бетонному тротуару. Автомобильный поток был, хоть и не чета тому, к которому я привык к две тысячи двадцать четвертому году, но все же оставался отнюдь не скромным.

Мимо нас проносились москвичи, жигули, большие груженые самосвалы ГАЗ и новенькие КаМАЗ.

Вот, мимо проехал белый ИЖ-412. А тут и вовсе важно едет белая Волга. Видимо, везет она серьезного человека из горсовета или начальника какого-нибудь завода.

Город Усть-Кубанск был, как я потом узнал, небольшим. Старый центр его, низкоэтажный и состоящий в основном из маленьких многоквартирных домов-жактов, соседствовал с «новым», построенным преимущественно из пятиэтажных хрущевок. Дальше, ближе к Кубани, возводили новые, высотные «брежневки».