Рай-отдел (СИ) - Валин Юрий Павлович - Страница 9

Пересек кухню, повозился с замком внешней двери — ощущение безнадежности только окрепло. Тяжелая дверь распахнулась, в морду ударил холод и снежный вихрь. Вьюжит, мать его…

Подняв воротник бушлата, Игорь постоял на пороге. Наружные ступени исчезли: снег и темнота, как не вглядывайся, больше ничего. Лесостепь, тундра или еще какая пустыня. Изредка казалось, что во мгле раскачивается фонарь. Та самая позабытая деревня, снежный мираж или еще что — проверять не хотелось. Глубоко чуждая дикость, и так понятно.

Игорь вернулся, прошел через цивилизованную столовую, полную заоконных теней, огней и уличных шумов — здесь час-пик продолжался. Закрыл и запечатал дверь.

Проходя мимо бойлерной, потерянный инспектор хозотдела прислушался:

…— На Финском заливе там волнение особое — такая меленькая зыбь. Осталось еще? Давай-ка по маленькой…

Можно ли жрать несчастную курицу вечность? Почему нет? Видимо, не худшая судьба у подвального пролетариата…

В «офисно-складской» стояла полнейшая тишина. Сосед себя не проявлял, мешок с загаженной клавой завоняться не успел. Куда, кстати, его девать?

Игорь тронул мышь, успокоительно заурчал кулер системного блока, зажегся экран монитора. «Динамо» сыграло вничью. Иные новости… А к чему нам иные новости?

На столе стояли две гильзы, пахли порохом. Интернет подсказал: безфланцевый 7,63×25 миллиметров Маузер. Третью гильзу хозяин склада отыскивать не решился. Но ведь была та гильза, которую логичнее считать первой-основной, да?

Еще стакан, до краев… До чего же отвратительно теплое пойло. Игорь открыл холодильник, сунул в рот ломтик подсохшего сыра. Не, сыр пошел еще хуже спирта…

Ночевать в офисе Игорю приходилось частенько: вместо матраца слегка раскатанный клубный занавес — ткань добротная, мягкая, просторная. Бывали в «Межкниге» сытые времена с самодеятельностью, концертами и любительскими спектаклями. Времена ушли, а занавес хранится. Случалось, запирались с Викой, бесстыдничали на мягком брусничном ложе…

Игорь застонал, швырнул на импровизированную постель бушлат, служащий по армейской привычке любимым одеялом. Собственный стон в тишине прозвучал дико. Лучше уж помалкивать…

Глава 4

Взгляд сверху и коробок спичек

Кровельное железо — отличное ложе. Особенно нагретое прямыми лучами летнего солнца. Лежи себе как на сковородке и ни о чем не думай.

В безоблачной бездне голубого неба и солнца парил яркий месяц июль. А может, начало августа. Внизу, на улице, пошумливали 50-е беспокойного двадцатого века: движение не слишком оживленное, но клаксоны на редкость противные.

Игорь поморщился очередному резкому вою звукового сигнала. Мля, мамонт писклявый.

Смотреть на улицу, думать и вообще шевелиться совершенно не хотелось. Инспектор-хозяйственник подсунул под голову бушлат, и продолжил греться в благоденствии прокаленного железа, жаркой смеси ароматов асфальта и голубиного помета. Интересно, насколько голову нужно выжарить, чтобы остатки мозга насовсем сгинули?

Эти дни (часы? месяцы? года? а, без разницы) не насовсем умерший гражданин Любимов провел в отвратительном безделье. К начальству не заходил, спал, иногда что-то ел, пялился в монитор, пытался играть в «Противостояние», вновь слонялся по подвалу и этажам. О попытках убраться из «Межкниги» лучше не упоминать. Их было много, тех попыток, но за дверью Игоря охватывал такой малообъяснимый мистический страх, что удалиться от здания более, чем шагов на двести, не удавалось. Времена за дверью оказывались глубоко чуждые — в лучшем случае восьмидесятые, да и то трудно идентифицируемые из-за полнейшего смятения чувств естествоиспытателя. Песец какой-то — вроде уже и сдох, чего бояться-то, а ужас накатывал такой, что… Как ни теоретизируй, «Межкнига» оставалась единственным островком старого, живого мира, за который еще можно было уцепиться. Последняя надежда на возвращение.

Нет, возвращения не будет — это Игорь знал твердо. Но как не хвататься за глупую надежду? Больше ничего и нет.

Страх тоже постепенно бледнел. Игорь выходил за дверь, смотрел на избы и тянущиеся по дороге возы. Порой вокруг дымили трубы, густо воняло углем и навозом. Звонили колокола, ругались извозчики, вдоль тротуара гулял полицейский при огромных усах и длинной шашке. Назавтра все менялось: петляла едва заметная тропинка, брел по ней косматый человек с клюкой — то ли паломник, то ли нищий, но, если судить по запаху, — однозначно просветленный, не здешнего мира человечек.

Ни вонючим юродивым, ни извозчикам, ни дамам в пролетках, не было никакого дела до стоящего на пороге человека. Игнорировали. Как-то Игорь в слабом и нездоровом приступе любопытства поздоровался с полицейским — страж закона вежливо поднес ладонь в белой перчатке к козырьку фуражки. Видит, слышит, но не замечает, словно нудный инспектор хозотдела на этом пороге уже столетие торчит. Может, так и есть?

Мелькнула мысль врезать по затылку «фараону» гвоздодером, забрать из желтой огромной кобуры револьвер и…

Вот что «и»? Еще разок башку себе прострелить? Засесть в окне и устроить пальбу в стиле американо-ёпнутых стрелков? Ай, заметьте меня, господа и товарищи, окажите милость, застрелите как настоящего живого? Глупо…

Что ж, умного и разумного вокруг имелось мало. Может и вообще не имелось. Игорь смотрел в корму тормозящего у остановки автобуса: «пятый» номер, тупо-округленький, тот самый, с пышными мягкими сидениями. Сейчас двинет к мостам и «Ударнику», потом дальше, к площади Дзержинского. Сесть и уехать? И что будет? Нет, нынче не мракобесный и незнакомый девятнадцатый век с величественными полицаями и надутыми дамами в безумных шляпках. Это шестидесятые-семидесятые вполне знакомых времен. Определенно можно устроиться, найти работу. Или сдаться властям и заделаться «лабораторным кроликом». Пусть изучают и впредь не допускают этаких паршивых парадоксов. Но как же жить неживым?

Игорь подошел к задней двери «пятого».

— Да помогите же, товарищ! — пропыхтела женщина с двумя объемистыми чемоданами.

Игорь помог поднять видавший виды багаж по узким ступенькам. Черт, что у нее там такое тяжеленное, едва удержал чемоданище.

— Сам-то поедешь, слабосильный? — прохрипел дедок из автобуса, дыхнув вчерашним перегаром.

Игорь отступил от двери, те со скрежетом закрылись и «пятый» двинулся по маршруту. Мелькнули озабоченные лица: галантный дедок помогал размещать фанерные чемоданы-чудовища, тетка всплескивала руками. Никто не оглянулся…

Они живые, а ты… То ли есть ты, то ли нет тебя…

Игорь вернулся в «Межкнигу». Внутри было душновато, Валерик мучился над загадочным «однородные предметы, явления, собранные воедино?»

У себя Игорь махнул полстакана чистого — сейчас шло легко, а раньше страшно было и подумать. Спирт еще помогал — не опьянением, но ощущением прижигающей медицинской чистоты. Жевать-закусывать желания не возникало, хотелось или окончательно сдохнуть, или вернутся в жизнь. Игорь падал на постель, вгонял себя в сон. Забытье — короткое или нет — не понять. Часы носить не имело смысла — нет, они шли, но как-то причудливо, вовсе не в лад с внутренними ощущениями организма. Собственно и во «внутренних ощущениях» не оставалось никакой уверенности…

А снаружи вдруг ударяла весна, по талому снегу и булыжникам, лязгая полозьями, проползал обоз. Игорь застегивал бушлат, смотрел на прихваченные веревками лыковые кули, на усталых лошадей. Чуждый мир благоухал влагой и лошадиным потом…