Рай-отдел (СИ) - Валин Юрий Павлович - Страница 25

— Вот он, голубчик! — сказали сбоку.

— Вы осторожнее, Владимир Сергеевич, неровен час… — испуганным басом заметили тут же.

Ванька обернулся.

В него целили из револьвера. Дырка коротенького рыльца ствола покачивалась, но все равно ощущать на себе взгляд железки оказалось на редкость гадостно. Оружие навел господинчик отвратительного вида: с ухоженной бородкой, ехидным прищуром, в пальто с бархатным воротником — ну сущая реакционная интеллигенция, всенепременный будущий троцкист. Рядом с ним топтался дворник — гигантские сапожищи, фартук, бляха вертухайская и толстенная оглобина-дубина в лапе.

— Я вам чего, утка, чтоб целиться как в тире? — мрачно спросил керст. — Иду и иду себе.

— Вот наглец! — все так же мерзко щурясь, воскликнул господинчик. — А скрути-ка ему, Ермолай, руки. Квартальному сдадим, а там уж…

— Помилуйте-с, Владимир Сергеевич, где же ныне тот квартальный, — бубнил дворник, пытаясь приглядеться к керсту. — Да и странен этот-с, с виду сущий мазурик. Может, бог с ним, выставим за ворота-с…

— Малодушен ты, Ермолай! — негодующе воскликнул стрелок. — И труслив! Вот из-за такого простодушного скудоумия и погибнет наша Русь! Мягкостью и уступками сами себя погубим…

— Погубите, — решаясь, подтвердил Ванька. — Рухнет ваша паршивая империя как трухлявый мухомор. Иная воспрянет Россия — трудовая, светлая, образованная! В церквях клубы откроем, в Кремле музей, а вы, буржуйские упыри, как крысы за границу драпанете. Ученье марксизма-ленинизма восторжествует! Да здравствует диктатура пролетариата!

— Да вы чего несете, сударь⁈ Из студентов, что ль? — испугался дворник.

— Хуже, Ермолай, хуже, — процедил господинчик, наводя «бульдог» в живот керсту. — Этот молодчик из закоренелых, из социал-демократов, идеалистов-хищников. Крути ему руки без жалости.

Дворник осенил себя широким крестным знамением, потянул из кармана грязноватую веревку и робко предположил:

— Может, он просто умом скорбен? Вовсе ведь заговаривается. Вытолкать взашей, да и…

— Немедля вяжи! — воинственно приказал зловредный Владимир Сергеевич.

— Вяжи, сатрапчик! — насмешливо сказал Иван, делая шаг навстречу оружию, и готовя-разминая запястья. — Да и то, что пустяками заниматься? Клади меня враз в лоб, без суда и следствия. Спускай курок, сука! Что, не дрогнет рука-белоручка, дырявя пустое пролетарское брюхо?

Слабы они, — твердо знал Иван. Духом слабы. Даром что Ермолай на две головы выше, да и этот близорукий барин не так уж хил в кости. Неправое их дело, потому с ними можно и голыми руками совладать. Но классовая борьба — дело суровое, потому и подпирает поясницу согретый небогатым керстовым теплом топорик. Загодя петлю там пришил, очень ловкая выдумка. Некоторые под мышкой топор приспосабливают, но то устаревшая манера, тогда рукой через карман нужно придерживать…

— Ты того, это вот… — опасливо заворчал дворник, крепче сжимая свою дровеняку.

— Вяжи! — Иван вытянул руки, подставляя их веревке. — Крутите, волочите к квартальному, к прокурорам и жандармерии. Только всех нас не перевяжете!

Ермолай оказался чуток — очень ему не хотелось приближаться. Воняло от обоих: от дворника страхом и валенками, от барина страхом, густо замешенным ненавистью.

— Да вяжи же его! — взвизгнул Владимир Сергеевич.

Ладони — широченные, считай с ту снеговую лопату — потянулись к рукам керста, Ванька сам схватил их за большие пальцы, рванул к себе. Ермалай охнул, уперся, керст тут же попытался подсечь дворника, пихая в сторону барина. Ударил носком сапога по валенку — точно как в самоучителе по джиу-джитсу. Куда там — валенок как броня, разве через него по костяшке попадешь? Перепуганный дворник сам шарахнулся вбок, сшиб с ног хозяина, отскочил еще дальше, замахнулся дубиной:

— Отпрянь, социлист!

— Порешу как фантомаса! — процедил Ванька, выхватывая топорик и взмахивая им на манер индейского тамогаука.

Одновременно керст не забыл наступить на револьвер, который тщетно пытался поднять со снега растяпа-барин.

— Злодей! — прошептал потрясенный дворник. — Караул! Грабют!

— Заорешь, всех в доме порублю! — зловеще предупредил керст.

Ермолай пятился к низеньким дверям дворницкой.

— Лапу убрал! — приказал Ванька барину, все еще пытающемуся выковырять из-под сапога «бульдог».

— Нет, не дам! Ты, мерзавец, людей погубишь! Не ведаешь что творишь! Человек ли ты⁈ — прорычал Владимир Сергеевич, тщетно пытаясь рассмотреть лицо керста.

— Человек, и знаю что делаю! Все равно наша возьмет! — крикнул Ванька, вскидывая топорик. — Да, через кровь и страданья победим! А ты как думал⁈

Неизвестно, что там думал барин, и на ногах-то не способный твердо устоять, а вот комсомольцу Ивану стало не по себе. Да неужели ж, неужели ж я и в самом деле стану бить по голове, размозжу этот редковолосый череп… потом оскользнусь в липкой, теплой крови, обтирая липкие руки, начну шарить по карманам, ища патроны?

Ох, черт, вроде такое уже случалось с кем-то или только мнится, что случалось?

Не имелось сомнений у Ивана, что классовая борьба будет разгораться все жарче, что непременно случатся революции, гражданские войны с их неизбежной кровавостью, террором против террора и прочими гадскими штучками. Но так ли нужно именно этот чистый двор кровищей заливать? Вон, Ермолай, пусть и глубоко замшелый труженик метлы, потом станет ту кровь вымывать-выскребать, браниться, и окончательно утеряет шанс уверовать в светлые идеалы революции и социальной справедливости.

Комсомолец Иван перекинул топорик в левую руку и кулаком врезал в барский подбородок. Отхватив наработанный «прямой» справа, Владимир Сергеевич хрюкнул и мигом запрокинулся на льдистые булыжники.

Вот она, буржуйская ущербность в кости.

Ванька подхватил «бульдог» — конечно, не трехлинейка или наган, но на безрыбье…

— Только дом не жги, — в ужасе взмолились из дворницкой.

— Не буду, — сдержано сказал керст. — Патроны у барина где?

— Так в левом кармане, кажись. А часы в жилете-с…

— Часы себе бери, — презрительно сплюнул Ванька.

Лазить по чужим карманам было все же неприятно. Запасных патронов оказалось всего пять штук. Тьфу, что за неимущий барин попался?

Владимир Сергеевич пришел в себя, пустил розовую слюну и простонал:

— Дикарь. Вандал. Гурон одичавший. Ирокез.

— Свободный семинол Замоскворечья, — поправил керст. — Патроны еще есть?

— Не дам, — просипел барин. — Пытай, стреляй, не дам!

— Я принесу! Только не губи, господин социст, — Ермолай выскочил из дворницкой, резво протопал к дверям дома…

— Не смей! — пытался сесть Владимир Сергеевич.

— Щас как врежу! — Ванька пихнул пленника топором.

— Да отчего ж по мелочам драться, господа хорошие. Сейчас я, сейчас-с, — урезонивал дворник, скрываясь в доме.

Через минуту, Иван, обогатившийся початой пачкой патрончиков, перелезал через ограду сада.

— Барыня уж в полицию звонит! — торжествующе заорал вслед осмелевший Ермолай. — Повяжут тебя, каторжника…

— А если вернусь щас? — откликнулся Иван.

Было слышно, как спешно запирают в доме двери.

Может и напрасно через дворы пошел. Напугал обывателей до усрачки, костяшки себе рассадил… Зато револьвер! В день восстания и без оружия — разве простительно? Паршивый, конечно, револьверчик, даже с виду ненадежный, но все-таки.

«Товарищество 'И. Д. Сытина и К°» на Пятницкой было ни какой-то там «типографией», а преогромным полиграфическим комплексом, включающим, кроме новенького четырехэтажного здания печатных цехов, еще и кучу складов, котельных, ремонтных мастерских, контор и прочего. Имелись здесь и дома-казармы для рабочих, прачечная, домовая церковь, и даже чайная с газетами. Недаром «Товарищество», выходящее фасадами на три улицы, занимало аж целый квартал. Мощное предприятие, чего говорить, оно многие российские читальни-библиотеки в свое время крепко поддержало. Лично Ванька считал своего знаменитого тезку-издателя личностью умной, хваткой, принесшей рабоче-крестьянским массам немало образовательной пользы, хотя и по-купечески двуличной. Миллионер он, понимаешь. Впрочем, под руководством Советской власти подобные рвачи оказались вполне способны работать во благо народа, недаром Сытин стал первым персональным пенсионером СССР.