Открывашка и пробой - Смолин Павел - Страница 6

Еще на карте есть Великая Япония, под шумок отожравшая себе Китай, обе Кореи, Сахалин (непростительно! Отомстим!) с Курилами, Индонезию, Филиппины, Малайзию, Тайланд, Вьетнам, Камбоджу и Мьянму. Выжившие малочисленные китайцы ушли в горы Тибета и Непала, и теперь живут там почти изолированно под руководством Далай-Ламы. Обижать их не дает Единый Совет – местный ООН – он тут типа наднациональный орган с большими полномочиями. Считай – маршалы и генералы решают судьбы мира в открытую. Ядерное оружие контролирует оно же – применялось в этой реальности активнее, по Австралии и Африке, с целью «дезинсекции». Порталам, увы, плевать – они неуничтожимые. «Перманентный» портал Австралийский, он в приоритете был последним – изолировали защитным периметром совсем недавно, в 82-м году.

Уцелела и Индия – от япошек они при помощи соседей с Запада отбились, теперь у них с арабами отдельное государство.

Прямо оторопь берет от таких политических сдвигов – почему бы не объединиться окончательно, раз такая пьянка? Полагаю – угроза ослабла, а значит настало время грызни между собой и с ненавистными соседями. Но мне-то какая разница? Я ужин жду.

Скрип открытого окошка в двери заставил задумавшегося меня подпрыгнуть от неожиданности. Обернувшись, увидел как рука в резиновой перчатке ставит на пол тарелку с рисовой кашей – булочки нет, не повезло – и возвращает задвижку на место.

Через час придет и будет просить тарелку вернуть. Я вчера попробовал немного поспрашивать «а зачем?» и получил мощный подзатыльник от хмурого санитара, который лично зашел объяснить «зачем».

Какого черта меня держат здесь как зэка?

Глава 3

Кабинет, в который меня отвели на пятый день пребывания в Центре, навевал тоску своей безликостью: деревянное, многократно крашенное и оттого местами потрескавшееся окно показывало расположенную с той стороны решетку, за которой расположилась грунтовая накатанная дорога и трехметровой высоты, покрытый колючей проволокой забор.

Перед окном, за потертым письменным столом, на скрипучем стуле сидел дядька в форме армейского лейтенанта. Лет тридцати, стриженный «под бокс», гладковыбритый и довольно-таки тощий. Лицо – нормальное, человеческое, даже вроде как немного сочувствия ко мне испытывает. Если не притворяется, конечно. Если не притворяется, конечно.

Я сижу напротив, на железной табуретке. Слева от меня – картотечные деревянные шкафы, справа – ничего кроме стены и двери выхода из кабинета. За моей спиной – еще один шкаф, с нормальными полками, а над головой лейтенанта висит фотография незнакомого улыбающегося русоволосого мужика средних лет с приятными чертами лица. Местный правитель, президент Михаил Васильевич Данилов. Служащий ему фоном флаг – красный, с серпом и молотом. От СССР сохранился.

– Меня зовут Александр Сергеевич, – представился лейтенант.

– Как Пушкин? – не удержался я.

– Как Пушкин, – поморщился он.

Видимо много кто так шутит.

– Извините.

– Хорошо, что великого русского поэта помнишь, – великодушно простил он меня и открыл лежащую на столе перед ним картонную папку. – Тебе – семнадцать лет, это ученые установили точно.

Он поднял на меня глаза, я кивнул – понял, мол.

– Найти на тебя хоть какие-то документы у нас не получилось. Родственников и знакомых – тоже.

– А что мне теперь делать? – без особой надежды на что-то хорошее спросил я.

Сейчас в детдом засунут, придется там с неблагополучными детьми драться, выгрызая себе право на нормальную жизнь.

– Родина тебя не бросит! – «обрадовал» он меня. – Прежде всего – вот, – он открыл ящик стола и вытащил оттуда красную книжечку. – Паспорт твой – больше не теряй, а то точно в тюрьму посадим! – подвинул мне, снабдив классической угрозой – я за эти дни столько наслушался, что на запугивания уже не реагирую.

– Спасибо, – поблагодарил я.

Фотка на месте – сразу по приезду в Центр и анфас, и профиль отсняли. Данные – упорно мной повторяемые, поэтому ФИО записано правильно. А вот местом рождения указан адрес Центра – тут на стенах кое-где служебные бумажки висят, адрес я узнал из них. Пролистав документ дальше, вздохнул на отсутствие прописки.

– Правильно! – одобрил лейтенант. – Ты у нас получаешься бездомный несовершеннолетний гражданин. А гражданин бездомным быть не может – в этом случае при мобилизации мы не сможем его найти и отправить защищать Родину от насекомых, – ухмыльнулся. – Будь ты на год старше, мы бы тебя отправили сразу в войска, пять лет крыши над головой и трехразовое питание гарантируется.

Пять лет армии!

– Будь ты просто семнадцатилетним бродяжкой – мы бы отправили тебя на годик в детский дом. Но ты – «открывашка», – развел он руками. – И ладно бы функционирующая – тебя бы забрали в спецучилище-интернат для «открывашек». Но ты, как посчитала комиссия, выгоревший, – горько вздохнул он, закончив описывать насколько сильно о меня спотыкается бюрократия.

– Извините, что столько проблем доставляю, – на всякий случай покаялся я.

– Ты – не виноват, Андрей, – изобразил он почти человечную улыбку. – С «открывашками» такое случается – только в этом Центре тридцать восемь задокументированных случаев, очень похожих на твой – «бахнул» на всю катушку, и половина мозгов сгорела, – хмыкнул. – Радуйся, что органических повреждений не получил. Может и найдется еще родня твоя – жизнь длинная. И память вернется нормальная, а не фантазии про телефон из одного экрана. Шизофрении у тебя тоже нет – нормальный, разумный пацан. И пристроим мы тебя в приемную семью, на год. Вот тебе, кстати, приписное, – вынул из ящика стола книжечку синюю. – Не теряй, в день восемнадцатилетия в военкомат как штык чтоб нарисовался, понял? У нас без уважительной причины не служить нельзя – за это пять лет тюрьмы, а в тюрьме – плохо. Понял? – придавил взглядом, подчеркнув серьезность сказанного.

– Понял, – уныло кивнул я.

Придется пять лет в армии казенные сапоги стаптывать.

– Вот оно, новое поколение, – расстроился от моей реакции лейтенант. – Нихрена Родину защищать учиться не хочет. Ничего, ты просто молодой, – тут же простил. – Вот срочную отслужишь, потом возвращаться не захочешь, контракт подпишешь. Чего тебе на «гражданке» делать, если ты, считай, обнулился? А там – настоящая мужская работа с перспективами. Но это только если не дурачок, а ты же не дурачок? Вон коэффициент интеллекта какой насчитали, – потыкал пальцем в папку. – У меня, скрывать не стану, поменьше, так что перспективы у тебя есть, – он поднялся со стула и протянул мне руку, снабдив рукопожатие улыбкой и советом. – Выбирай службу по контракту, Андрей, Родина тебя не забудет!

– А… – попытался спросить я.

– Сейчас опекун твой приедет, можешь тут подождать, – перебил он, направляясь к двери.

– Спасибо, – от всей души поблагодарил я.

– Насиделся в камере-то? – сочувственно спросил лейтенант.

– Насиделся, – поморщился я.

– Больше не попадайся, – гоготнул он и закрыл за собой дверь.

Давящее ощущение неизвестности впервые после момента «попадания» пропало, избавившаяся от гнёта душа взлетела к потолку, по всему телу пробежали приятные мурашки. Меня не будут держать в лаборатории до конца моих дней! Меня не разберут на кусочки, силясь постичь природу «попадания»! На меня вообще всем, кроме военкомата, плевать! Армия? Нет, на контракт я не хочу, а срочную пять лет потерпеть будет даже полезно – сейчас в приемной семье поживу, чуть освоюсь в этом мире, а потом вообще, считай, в тренировочный лагерь, где знания о мире будут вдалбливать по уставу. Демобилизуюсь и пойду работать, параллельно получая заочное образование. А дальше – по старому плану, в деревенскую школу! Хуже, чем в моей реальности – пять лет жизни выпадает – но все еще вполне рабочая стратегия.

Мама…

Настроение полетело в помойку – даже не представляю, насколько им с сестрой сейчас плохо. К черту – мне-то явно хуже: они хотя бы в своем мире, они могут друг друга поддержать, а я – приемный ребенок в чужом мире. И мне что, почти год болтаться без дела? А мне хоть какую-то бумажку о том, что я вообще-то одиннадцать классов на медаль закончил, дадут? Я же сейчас по документам вообще неграмотный!