Они принадлежат всем. Для диких животных места нет - Гржимек Бернгард - Страница 49

И хотя трипанозомы попадают одинаково в кровь как к домашним, так и к диким животным, дикие от этого не заболевают — у них природный иммунитет. Так что спасибо мухе цеце: благодаря ее стараниям в некоторых местах Африки пока еще сохранились дикие животные. Это ненавистное насекомое своими прозрачными как стекло крылышками защищает большие области Африки от уничтожения их человеком, от превращения их в безрадостную пустыню.

Ho и это ненадолго. Вот эти три лошади, на которых мы трусим по саванне, наилучшее тому доказательство. Им впрыснули новое химическое средство — антрицид, недавно изобретенное англичанами. Животные, которым его вводят, становятся в течение одного года невосприимчивыми к болезни нагана.

— Co мной два года назад как раз здесь, в этих местах, чуть не случилось несчастье, — рассказывает наш провожатый Маринос, когда мы наконец после двухчасовой скачки делаем привал.

Он вытаскивает рубашку из штанов и показывает нам три глубоких шрама у себя на боку. Маринос тогда отправился на охоту в сопровождении четырех африканцев, чтобы подстрелить буйвола. Ему повезло — он подстрелил молодую буйволицу. Однако раненому животному удалось спрятаться в небольшой рощице. Хотя Маринос и знал, что подранки могут стать чрезвычайно опасными и наделать много неприятностей, он все же решил, что подстреленное животное протянет недолго. Поэтому он велел африканцам идти к роще, растянувшись цепочкой, но приказал им строго-настрого сейчас же лезть на деревья, если животное покажется из кустов. Сам же он стал пробираться по следу буйволицы в рощу. Первое, что он встретил, был бычок-подросток, по-видимому детеныш этой буйволицы. Бычок кинулся бежать из рощи, но по дороге несколько раз останавливался и оглядывался на своего врага. Внезапно появилась раненая буйволица и кинулась на обидчика. Маринос успел дважды второпях выстрелить, но буйволица была уже в двух шагах. (Раненые буйволы ведут себя совсем иначе, чем другие животные. К примеру, слон, раненный в голову, поворачивается и пускается наутек, а буйвол борется до последнего, пока не рухнет мертвым на землю. Львы, между прочим, поступают так же.) Итак, Маринос понимал, что дело идет о его жизни. Он побежал, но споткнулся, упал, и разъяренный зверь подбросил его рогами в воздух. Маринос упал на голову животного, и оно подбросило его снова. Второй раз Маринос приземлился на шею буйволицы, соскользнул вниз и ухватился обеими руками за рога. Раненый зверь рухнул на человека и лежал теперь шеей поперек его груди. Оба тяжело дышали. Маринос позвал на помощь. Когда его люди отозвались и стали осторожно приближаться, буйволица вскочила и убежала. Но пока африканцы причитали, окружив Мариноса, взбешенное животное вернулось назад. Все в мгновение ока исчезли на деревьях, кроме Мариноса, которому едва удалось доползти до ствола и спрятаться за ним. Но в тот момент, когда буйволица направилась в его сторону, чтобы снова им заняться, один из африканцев двумя выстрелами прикончил ее. В общей сложности в зверя всадили семь пуль.

Маринос лежал почти недвижимый на земле. Его правая рука не повиновалась ему. Что делать?

— Сейчас ты помрешь, а что тогда будет с нами? — вопили африканцы.

Маринос понимал, что от того, сумеет ли он собрать всю свою силу воли, зависит его жизнь: ему надо как можно скорее добраться до врача. Он велел африканцам срубить длинный сук, привязать к нему наподобие гамака сетку, наскоро сплетенную из лиан. Туда его вложили и понесли, меняясь по очереди. Здоровой рукой он придерживался за сук, чтобы не вывалиться из качающегося хлипкого сооружения, а под мышкой держал над собой ветку с листьями, закрывавшую ему лицо от солнечных лучей. Таким образом за три часа проводники донесли его по самому страшному полуденному солнцепеку до машины. К несчастью, ни один из них не умел водить автомобиль. Поэтому Мариносу пришлось самому сесть за руль и править одной рукой, а сидящий рядом с ним африканец поддерживал его сбоку и осторожно нажимал на газ.

— Как видите, меня спасла только машина! — улыбается Маринос. — Случись это двадцать лет назад, моим проводникам пришлось бы тащить меня два-три дня до госпиталя, и по дороге я, конечно, успел бы умереть.

Дело в том, что в больнице выяснилось, что у него проткнуто легкое. Длинный буйволовый рог проник глубоко в его тело, продырявив диафрагму, и в брюшной полости накопились воздух и кровь. Однако благодаря пенициллину он за три недели настолько поправился, что смог покинуть госпиталь.

А череп той буйволицы висит сейчас в комнате Мариноса, и я его задумчиво разглядывал. Это было отнюдь не какое-то крупное животное: головы самцов кафрских буйволов с их широкими почти непробойными лобными костями куда внушительнее!

Маринос, грек по происхождению, очень дельный и при этом весьма рассудительный человек. Он состоит в должности егеря на службе у конголезского правительства. Превосходно говорит по-французски: он был единственным человеком, который во время этой поездки по моей просьбе согласился поправлять мои ошибки во французском языке.

Наши лошади за это время уже дважды совершенно взмокали от пота и снова высыхали под палящими лучами солнца. А буйволов все не видать. Но наконец Маринос останавливается возле кустарника и указывает вдаль, где среди колышущегося зеленого моря, от которого рябит в глазах, виднеется несколько черных точек. Буйволы!

Шагом, очень осторожно, описывая большую дугу, приближаемся к небольшому стаду буйволов — здесь их, наверное, не больше двадцати, насколько можно сосчитать в высокой граве.

Опять эта щекочущая нервы игра! Скорее снимать, «крутить» фильм, потому что в следующее мгновение они могут убежать и тогда мы опять будем огорчаться, что их нет в нашем «ящике»…

После второй или третьей съемки начинает казаться, что мы стоим слишком далеко и жалко тратить пленку, снимая на таком расстоянии. Подходишь на несколько шагов ближе, чтобы животное вышло резче, более крупным планом, или на более выгодном фоне, или в наиболее выгодном освещении. Если животные ничего против этого не имеют, опять огорчаешься: почему не подошел еще ближе, и игра начинается сызнова. Все время находишься между страхом и «фотодерзостью». Ноги уже хотят повернуть назад, а вместо этого делают еще и еще пару шагов вперед. Таким образом нам все же удалось заснять на многие тысячи метров пленки и мирно настроенных, и недовольных нами, и весьма нелюбезных животных.

— He так уж они опасны, эти черные дьяволы, — успокаивает Маринос. — То, что один из них меня пропорол, нельзя ставить им в вину. Я думаю, что точно так же поступил бы любой домашний бык, если в него немного пострелять!

Я любуюсь тем, сколько белых цапель окружает стадо и сидит на спинах этих животных. Два буйвола издали выглядят от этого совершенно пятнистыми. Между прочим, мне удалось заполучить нескольких таких маленьких белых цапель во Франкфуртский зоопарк. Они хорошо прижились. А Венскому зоопарку удалось их даже вывести из яиц, которые один зоолог привез с собой из Африки. Я часто задумывался над тем, почему эти птицы в зоопарке никогда не хотят мне доставить удовольствия — усесться на спину какому-нибудь крупному животному? Может, они чураются наших зебр, антилоп и носорогов, потому что у нас в зоопарке мало мух и прочих насекомых, и еще потому, что этих птиц и так достаточно хорошо кормят?

Кафрские буйволы удивительно трогательно помогают друг другу в беде. Даже видавших виды охотников каждый раз умиляет, как они стараются помочь своему подстреленному собрату: подталкивают носами упавшего под бока, пытаются его подпирать сзади. Когда это не удается и подстреленный буйвол остается лежать на земле, они стоят подле него часами, не позволяя охотнику приблизиться к своей жертве. Впрочем, подобным образом ведут себя и слоны.

Когда мы жили возле озера Эдуард, то не раз наблюдали, как в полуденный зной кафрские буйволы спускались с обрыва к воде и заходили в нее на такую глубину, что над водой оставались только одни их головы. По всей вероятности, так им меньше всего досаждают кровососущие насекомые, да и рыбы под водой обирают со шкуры паразитов. Часто буйволы лежат совершенно мирно прямо среди бегемотов: по-видимому, два этих вида животных хорошо ладят между собой.