Они принадлежат всем. Для диких животных места нет - Гржимек Бернгард - Страница 47

Известен случай, когда крупная самка носорога пошла навстречу машине одного из охранников парка, сунула голову под радиатор и с легкостью стала приподнимать и опускать машину. Делала она это, видимо, без всякой злобы, просто из озорства. Охранник, сохраняя удивительное присутствие духа и хладнокровие, вылез из машины и ударил своим ремнем, на котором висела пара наручников, по голове животного. Удивленный неожиданной атакой, носорог отступил на несколько шагов, а охранник бросил ему вслед свой ремень, который, зацепившись наручниками за рог, повис у животного на носу. Не на шутку испуганный таким исходом дела носорог бросился наутек, гремя наручниками, пока пояс не упал на землю.

Редко встречающиеся белые носороги еще недавно считались недоступными для зоопарков экспонатами. Но в 1947 году возле мертвой самки носорога нашли маленького детеныша, который яростно бросался на грифов, со всех сторон обступивших его мертвую мать. Детеныша удалось отловить и привезти в зоопарк Претории. Вскоре он сделался совершенно ручным. Счастливый случай помог отловить и другого осиротевшего детеныша носорога и даже желаемого пола. Однако доставка его в зоопарк стоила немалых хлопот. Чтобы сохранить маленького найденыша во время долгого пути, проходящего местами через суровые горные местности, где по ночам даже подмораживало, зоопарковским работникам пришлось захватить с собой не только матрацы, набитые сеном, но и молочную корову. Однако, поскольку в той местности, где был пойман носорог, скот был почти поголовно заражен какой-то болезнью, ветеринарная служба не разрешала вывозить из этого района ни одной коровы. Поэтому молочную корову пришлось на границе зарезать.

Правда, в сороковых годах пара белых носорогов впервые была доставлена живыми из Африки в зоопарк Антверпена. Но эти животные происходили не из Бельгийского Конго, как можно было бы предполагать, а из английского Судана. Стоимость обоих животных, включая транспортировку, составила тогда примерно 80 тысяч марок. Что же касается других зоопарков, то для них белые носороги еще долго оставались недоступными.

Разведение носорогов в неволе до сих пор редко кому удавалось. Из европейских зоопарков этого сумели добиться только в нашем, во Франкфурте-на-Майне. Но то были черные носороги.

Глава седьмая

Страна Азанде

Как сильно может измениться страна даже в течение одной человеческой жизни! Когда первый европеец Георг Швейнфурт в 1869 году попал в ту местность, по которой мы сейчас проезжаем на машине, моему отцу было еще только 13 лет…

Когда в прошлом веке караван Швейнфурта продвигался к югу по этой дороге, он не мог не заметить вывешенных на веревке поперек тропы початка кукурузы, куриного пера и стрелы. Смысла этого предостережения нельзя было не понять: если кто-нибудь сорвет в нашей стране початок кукурузы или зарежет курицу, тому грозит неминуемая гибель. Почти на подобное же предупреждение наткнулся уже 2 тысячи лет тому назад великий персидский царь Дарий, когда проник на земли скифов.

В турецком Судане экспедиция Швейнфурта присоединилась к каравану одного арабского торговца слоновой костью по имени Мохамед, который с целым отрядом нубийских солдат и африканских носильщиков, продвигаясь к югу, намеревался добраться до тогдашнего «конца света» — Центральной Африки. Там он собирался завязать торговые отношения с племенами азанде.

Уже в Судане об этой народности, живущей на водоразделе между Нилом и Конго, рассказывали страшные истории: были они наполовину дьяволами, произошедшими от брака ведьм с лешими. (Здесь нелишне упомянуть о том, что у нас в Германии последнюю «ведьму» сожгли на костре тогда, когда Гёте уже написал свой знаменитый роман «Страдания молодого Вертера».) Однако эти слухи не помешали арабу Мохамеду подружиться с одним из вождей племени и завязать с ним оживленную торговлю. Еще больше ему удалось сдружиться с королем народности мангбету, живущей еще дальше к югу, отличающейся более светлым оттенком кожи и, пожалуй, наиболее высокой культурой из всех центральноафриканских народностей.

Эти азанде (Швейнфурт наверняка завысил их численность, считая, что их тогда уже было около 2 миллионов человек) являли собой удивительное смешение дикости, воинственной решимости и вызывающей доверие детской откровенности. Ширина носа у них соответствовала ширине рта, туловище было длиннее ног, и все они были склонны к некоторой полноте. Кожа их своим матовым блеском напоминала плиточный шоколад, а мужчины оттачивали себе передние зубы в виде треугольников, что облегчало им во время рукопашных боев прокусывать гладкую, скользкую кожу плеч противника. Воины носили пестрые шкуры леопардов, сервалов, пятнистых гиен, а не ткани, на шею вешали себе не бусы, а нанизанные на нитку зубы убитых зверей и врагов.

Большой оригинальностью отличались прически азанде. Одна из них состояла из цилиндроподобной соломенной шляпы с перьями наверху. Из-под этого головного убора выпускались волосы, заплетенные в бесчисленное множество тончайших косичек, концы которых прикреплялись к свободно вращающемуся вокруг головы обручу — получалось нечто вроде нимба или широких полей. И все это роскошное убранство безжалостно обрезалось в случае траура по близкому другу.

Азанде метали во врагов бумерангоподобными железками. Они уже 80 лет назад умели варить прекрасное, прозрачное красновато-бурое пиво, в то время как бражные напитки других африканских народностей напоминают на вкус прокисший клейстер. У каждой семьи имелись три амбара с зерном, из которых два содержали необходимое для мучных блюд зерно, а в третьем хранился солод для изготовления пива.

Азанде прежде приветствовали друг друга при встрече поднятием руки. А теперь, между прочим, азанде приветствуют чисто по-военному, прикладывая руку к виску. К этому бельгийцы приучили по-солдатски вымуштрованных охотников на слонов, а у тех этот жест переняли все остальные.

В прежние времена жены азанде сохраняли своим мужьям необычайную верность: измена каралась смертью. Бездетные же женщины приобретали профессию, распространенную, по-видимому, у любых народов и в любых государствах. У народности азанде подобные женщины назывались «нсанга».

Надо сказать, что и мужья азанде бывали иногда трогательно привязаны к своим женам. Так, когда однажды экспедиция Швейнфурта решила отомстить азанде за дерзкое нападение и захватила нескольких женщин, лес без конца оглашался стенаниями и криками их мужей, выкликающими имена похищенных.

Вот чего уж не скажешь о женщинах живущего несколько южнее племени мангбету! Te отличались безудержным любопытством и навязчивостью. Так, по всей округе шептались как об удивительном чуде — о ботинках, которые носил Швейнфурт. Люди были уверены, что у него козьи копыта и эти кожаные штуки напрочь срослись с его ногами… Ему без конца приходилось снимать ботинки, чтобы опровергнуть эти нелепые россказни, да к тому же еще расстегивать рубашку, чтобы все могли подивиться, какое у него белое тело. При этом зрелище толпа издавала вопли восхищения и удивления. Волосы на его голове постоянно сравнивали с шерстью козла. Постепенно все это начало Швейнфурту надоедать. А поскольку он отказывался снять ботинки, когда его об этом просили, легенда о том, что они, словно копыта у зебры, приросли к его ногам, получила новое подкрепление.

Художественные способности Швейнфурта приводили людей племени мангбету в полнейшее изумление: ведь они никогда в жизни не видели никаких картинок или рисунков! Даже сам король мангбету, лицо которого обычно носило выражение застывшей жестокости, досады и пресыщения, издал возгласы удивления, впервые увидев свой карандашный портрет.

Король этот жил в сплетенном из прутьев дворце величиной с вокзальный зал ожидания — примерно 50 метров в длину, 12 в вышину и 20 в ширину. «Мебель» в его спальнях была размалевана тремя единственными известными этому народу красками: черно-красной, изготовляемой из крови, желтой — из железистой охры и белой — из собачьего помета.