Драконы Кринна - Уэйс Маргарет - Страница 70

— А скажите мне, ваша милость, у вашей деревни есть название? — поинтересовался по дороге Аурэль.

— Она называется Лозлания, — ответил Мойн Ранкель и добавил про себя: «А может, когда-нибудь станет называться Ранкелия».

— Какое благозвучное имя, — отметил юноша.

Менестрель с жадностью накинулся на еду, и некоторое время оба ели молча.

— У вас хорошее настроение, ваша милость, — наконец сказал Аурэль, глядя, как Мойн Ранкель запивает ужин несколькими хорошими глотками эля.

— Да, сейчас у лозланцев счастливые времена. Через несколько дней в деревне состоится ежегодное празднество в честь нашего чудесного спасения — благодаря мне — от страшной опасности, — Он прожевал особенно жесткий кусок мяса. — В мои намерения входит, чтобы ты выступил на этом празднестве.

— Весь в предвкушении, ваша милость.

— Более чем уверен, Аурэль, что ты окажешься самым лучшим развлечением в этих местах за многие годы, — сказал Мойн Ранкель, заново наполняя их кружки и делая еще один хороший глоток, — И, скорее всего, ты будешь последним.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил юноша.

— Наша деревня одна из нескольких деревень, затерянных глубоко в этих лесах, далеко от остального мира, далеко друг от друга. Мы специально стремились к полной изоляции для того, чтобы ничто не отвлекало нас от нашей важной работы. Два поселения были разрушены неописуемым ужасом. — Мойн Ранкель остановился, чтобы опять промочить горло. — Благодаря мне с нами все хорошо. Вскоре мы достигнем нашей цели, и люди разойдутся по всему Ансалону, распространяя наши изделия. Тогда эта середина ничего вновь станет серединой ничего. Что ты об этом думаешь, менестрель?

— Странная мелодия, — последовал ответ.

— Ты сможешь ее сыграть? — со смехом спросил Мойн Ранкель, слегка опьяневший.

— Конечно, ваша милость, — сказал Аурэль и потянулся к инструменту.

И опять музыка, казалось, разговаривала с Мойном Ранкелем, пробирая до глубины души. Молодой менестрель, вплетая свой голос в замысловатый узор звука, пел о далеких людях и местах, хотя с таким же успехом мог петь и о Лозлании. Очевидно, во всех маленьких деревушках есть похожие люди в похожих ситуациях. Но прозорливый предводитель знал то, чего парнишка знать не мог, — кое-что делало Лозланию единственной в своем роде.

Когда песня закончилась, несколько строчек припева задержались в памяти Мойна Ранкеля:

Так было давно решено, мужество нам дано, коль успеха не суждено, так было давно решено.

Казалось, слова что-то предвещают Мойну Ранкелю. Теперь он был уверен, что выступление Аурэля окажется именно тем, что деревне необходимо услышать.

— А чем именно занимаются люди в Лозлании? — спросил Аурэль, продолжая разговор с того места, где он прервался.

— Мы делаем то, что должны, — уклончиво ответил Мойн Ранкель.

— Как и все мы, ваша милость. Я не собираюсь навязываться.

Мойн Ранкель с улыбкой поднялся:

— Ты должен простить старика за подозрительность. К нам редко заглядывают незнакомцы. Мы — деревня переводчиков и писцов.

— А что вы переписываете?

— Древние книги, малоинтересные для большинства людей.

— И скоро задача будет выполнена, ваша милость?

— Надеюсь дожить до того дня.

— А о чем эти книги? Кто их написал? — Мелодичный голос Аурэля успокаивал и расслаблял, как и его музыка.

— День был долгим, а рано утром у меня дела. Время ложиться спать, — ответил лукавый политик. Мойн Ранкель был не из тех людей, которых легко расслабить.

Мойн Ранкель остановился перед входом в архив. Он знал, что ждет его внутри. Это был день выплаты Лозлану процента от доходов деревни. Деревенские старейшины всегда присутствовали при вручении кожаных мешков Мойну Ранкелю, который в свою очередь относил их магу. Годы шли, и старейшины постепенно забывали о том, что на них тоже лежит ответственность за принятое всеми семнадцать лет назад решение, поэтому количество оскорблений, обрушивавшихся на того, кого все винили в непосильном финансовом бремени, увеличивалось. Мойн Ранкель вдохнул побольше свежего воздуха и распахнул большую деревянную дверь.

— А, вот и он, — пробормотал один из них.

— Пришел отнести своему волшебнику наши заработанные потом и кровью денежки, — последовало еще одно замечание.

— Вы были бы грудой пепла, если бы не эти деньги, — откликнулся Мойн Ранкель, как обычно защищаясь.

— Может, человеку лучше превратиться в пепел, чем всю жизнь трудиться в поте лица, а получать какую-то жалкую долю своего заработка! — не остался в долгу Сморг.

— Тогда, может, стоит тебе пойти вместо меня и объяснить Лозлану, что вы решили больше ему не платить?

Теперь был черед Гликора нанести удар.

— Люди утратили веру в тебя, Мойн Ранкель. После праздника мы спросим у людей, по-прежнему ли они хотят выбрать тебя для того, чтобы вести нас в будущее.

Впервые за все время на памяти присутствующих Мойн Ранкель не нашелся что ответить. Он знал, учитывая состояние дел, что ему никогда не выдержать этого голосования. И всем в зале это было известно. Мойн Ранкель взвалил кожаные мешки на плечо и посмотрел своим недругам в глаза.

— Посмотрим, — сказал он, отвернулся и направился к двери.

— Мойн Ранкель! — раздраженно выкрикнул Гликор. — Ты сам напросился.

— Да, такова цена спасения неблагодарных глупцов, — спокойно ответил Мойн Ранкель.

Он вышел из здания, трясясь от злости, и направился по хорошо знакомой тропе в лес. Он совершенно не представлял, как ему вывернуться из ситуации.

«Скоро я уже не смогу удерживаться у власти. Но должен же быть какой-то выход!» — Мойн Ранкель, погруженный в размышления, шел вперед, к своему дому.

Недалеко от дома Мойна Ранкеля извивался журчащий ручеек, пробираясь через лес в поисках моря. У ручья Мойн Ранкель застал Аурэля, сидевшего на бережку. Юноша, сжимая в руках свой странный инструмент, пристально вглядывался в тихие водовороты у ног. Когда озабоченный лозланский предводитель подошел ближе, менестрель заиграл самую обворожительную мелодию:

Сила тому не верна, кто не вершит дела, запомни эти слова, коль победа не суждена.

И внезапно Мойн Ранкель как бы прозрел. Он понял, как ему следует поступить.

— Восхитительно, просто восхитительно! — воскликнул он.

— Самому мне больше нравится журчание ручья, — заметил Аурэль.

— Да… Полагаю, оно очень похоже на музыку.

— Но, в отличие от музыки, которая только дает, ручей еще и забирает, — прозвучал странный ответ менестреля.

Мойн Ранкель — не большой любитель философствовать — перешел к насущному для него вопросу:

— У меня есть к тебе предложение. Дело в том, что наша деревня многие годы страдает от невыносимой ситуации. Жадный старый маг несправедливо наложил на деревенских жителей дань. Если поможешь мне разделаться с этим сумасшедшим чародеем, я озолочу тебя, дам тебе больше, чем можно представить даже в самых смелых мечтах.

— Если таково желание вашей милости, — скромно ответил любезный юноша.

— Да, таково, — подтвердил Мойн Ранкель. — И непременно захвати свой инструмент. По дороге я все объясню.

Молодой человек без слов перекинул уникальный инструмент через плечо и последовал за Мойном Ранкелем по заросшей тропе, ведущей на север, к жилищу Лозлана.

После того как Мойн Ранкель объяснил свой план, они шли молча. Каким-то образом у этой мало подходящей друг другу пары получалось понимать друг друга без слов. Казалось, Аурэль излучает некую ауру спокойствия. Оно снизошло и на Мойна Ранкеля и дало ему крайне необходимую передышку от гнета треволнений последних лет.

«Как удачно, — думал Мойн Ранкель, — что этот замечательный молодой человек вошел в мою жизнь».

Они вышли на открытое место перед жилищем Лозлана. Обиталище старого мага больше не было окутано туманом, лишь кое-где виднелись обрывки прозрачной дымки. Мойн Ранкель и Аурэль почти подошли к дверям, когда те распахнулись и в них появился Лозлан.