Подземелье (СИ) - Мордорский Ваня - Страница 65

Изобразить маму так, как он помнил, было сложно. Потому что она вообще не вспоминалась одним только лицом, - она помнилась целиком: улыбкой, слезами, раздраженностью, криком, лаской — всем вместе. Да и он вдруг понял, что никогда специально и пристально не всматривался в ее лицо. И теперь вспомнить, как именно оно выглядело, как выглядели губы, глаза, щеки по отдельности — стало невероятно сложно. Любые детали смазывались и перед внутренним взором вставало лицо мамы, которое он тем не менее, не мог рассмотреть.

Я же не мог забыть ее лицо!

От злости он не раз колотил кулаками пол. Зур”дах никак не мог понять, почему не может вспомнить лицо матери так, чтобы нарисовать его. Несколько десяток попыток, и все неудачи.

Только еще через день, когда он подуспокоился и находился в необычном, отрешенном состоянии, получилось ровно то, что нужно. Линии выходили из под рук легко, и в том, что получалось, гоблиненок наконец узнал знакомые и родные черты матери. И вот когда эти черты всколыхнули память, мозг уже сам подкинул все остальное, все те мелкие детали лица, тени, полутени, которые до того отказывался вспоминать.

В какой-то момент он перестал добавлять что-либо на рисунок, боясь испортить то, что уже получилось.

Поднявшись с пола, он наконец взглянул на рисунок с высоты. Похоже…очень похоже. Он улыбнулся.

Если б сам Зур”дах не знал, что это его мама, то просто сказал бы, что на полу изображена невероятно красивая гоблинская женщина.

— Кто это? — пропищала выглянувшая из-за его спины Кая.

Гоблиненок вздрогнул.

Маленькая Кая везде и всегда пробиралась незаметно и тихо, как паук. Он не сразу ответил. Увидев что это всего лишь Кая, он на некоторое время вернулся мыслями к рисунку, отыскивая в нем неточности.

Чуть запоздало, он ей ответил:

— Это мама.

Кая промычала что-то в ответ.

— А где она? — спросила она затем.

У Зур”даха словно ком в горле застрял. Произнести, что мама умерла мешало что-то невидимое, незримое, что-то, сидящее внутри.

— Она…

— Умерла. — сказал, как отрезал, вернувшийся Драмар.

Зур”дах резко повернулся, как от неожиданного удара. Он не заметил старика, тот подошел, как обычно, бесшумно.

Кая ойкнула, и больше ничего не спрашивала, только молча и тихо рассматривала рисунок.

Теперь, сумев по памяти изобразить маму, Зур”дах думал что нужно бы чем-то покрыть рисунок, чтобы он сохранился.

Большинство из его рисунков, так или иначе расплывались, стирались, размазывались, потому что тут постоянно ходили дети, взрослые, и своими ногами уничтожали нарисованное, пусть и невольно.

Этот же рисунок был для него особенным, и гоблиненок не знал, сможет ли его повторить второй раз. Не хотелось его потерять как остальные.

Надо спросить у Драмара. Он должен знать.

Спустившись вниз, в пещерку, он спросил об этом растянувшегося на циновке старика. Существует ли метод сохранить изображенное на камне.

— Покрыть чем-то камень? — переспросил тот, и задумался на минуту, — Пожалуй есть. Можно кое-что попробовать. Существуют смеси которые наносят на кожу чтобы она покрылась прочной коркой. Может тут подойдет.

В тот же день гоблиненок выпросил такую смесь у Драмара, и тому пришлось куда-то уйти на час-другой, чтобы ее добыть. Зато, покрыв ею рисунок, Зур”дах больше не переживал о том, что ее кто-то случайно или намеренно сотрет.

В течении этого короткого времени кое-что изменилось.

Теперь у Зур”даха появилась компания детей-сверстников, с которыми часть времени он теперь и проводил, конечно же после того, как отзанимался с Драмаром, и после рисования. Дети продолжали показывать неизвестные ему места. И в этот раз пришел черед Пастбища.

О существовании этого места, раньше он даже и не догадывался.

— Пошли, — тянул его в сторону Кракх, — Придется немного поработать, зато получишь вкуснейший кусок слизня. — радостно продолжал болтать тот.

От слова слизень у Зур”дах пошел неконтролируемый рвотный рефлекс. После тех кормежек жуками, слышать без содрогания любое предложение о еде от детей-изгоев он не мог.

Сегодня гоблиненок вовсе не хотел куда-либо идти, хотел просто сидеть и рисовать. Остальные дети тоже подталкивали его вперед, так что он сдался. Отказать четверым детям он не мог.

Изгои повели его к тоннелю, одному из тех редких, которые никем не охранялись. Никакой стражи не было.

— А почему его не охраняют? — удивленно спросил он.

— Пастбище — тупик, — объяснил Скарик, — Так что никакого смысла охранять его нету. Там кроме слизней тварей нету. Не от кого охранять.

— А большие они, — все же поинтересовался Зур”дах, — эти слизни?

— Увидишь. — загадочно ответил Скарик.

Гоблиненок покачал головой. К чему такая таинственность в таких мелочах?..

По дороге им встречались пары гоблинов, - дети и взрослые. Некоторые только направлялись на Пастбище, некоторые возвращались. Впрочем, всех их было немного. И никого не удивляла компания из пятерых детей-изгоев без сопровождения взрослого гоблина.

Вел детей Кракх, как самый старший.

Десяток минут они молча шли по прямому тоннелю, прежде чем он начал спускаться вниз, сворачивать вбок и расширятся. Собственно, этот стремительно начавшийся спуск и привел их к пещере. Она была гораздо ниже уровня тоннеля.

Большая, — подумал Зур”дах, — больше тысячи шагов в длину, и не менее сотни в ширину.

По бокам пещеры располагались ниши-выступы на высоте полутора метров от пола, в которых и сидели гоблины. Десяток с одной стороны, и десяток со второй. Как дети так и взрослые, все вперемешку.

Внизу же…Внизу ползали огромные слепые личинки белого цвета, - размером с взрослого гоблина. Одни лежали, еле шевелясь, другие более активные иногда перекатывались, и, наконец, самые агрессивные кусали сородичей за хвосты, когда те оказывались в опасной близости к их ртам.

Клац!

Раздавался визг укушенного слизня, и он пытался барахтаясь, резко перевернуться, чтобы дать отпор обидчику.

— Смотри-смотри, драчуны! — показала ему пальцем Кая, тыкая в нескольких таких агрессивных слизней, не дававших жизни и покоя своим миролюбивым соседям.

Крак с Дракхом, так и вовсе покатывались со смеху от каждой подобной стычки слизней. Их компания пока лишь стояла у выхода, наблюдая.

Впрочем, эпизоды такой агрессии довольно быстро заканчивались. Если слизень продолжал донимать сородича, взрослый гоблин-надсмотрщик начинал тыкать длинной палкой в нарушителя, и тот почти всегда сразу переключался на палку, оставляя сородича в покое. Несколько минут в бесплодных попытках ухватить палку и он оказывался измотан до предела. После этого он уже просто лежал и отдыхал никого не трогая.

В определенные промежутки времени сверху, из ниш, в которых сидели как дети так и взрослые, сыпался корм, смесь тех неядовитых растений, которые были непригодны в пищу для самих гоблинов.

Собственно, задачей надсмотрщиков, как и всех остальных детей и взрослых находящихся здесь, было следить за состоянием слизней в пещере. Чтобы те не голодали.

Слизни очень быстро росли, а потому их нужно было постоянно кормить, - десятки раз на дню. Поэтому, как только ребенок сидящий на выступе видел, что слизень требовательно поднимает открытую пасть кверху, — верный признак что он проголодался, — то сразу бросал несколько больших горстей корма обжоре.

Слизни, наряду с грибными наростами и мелкими насекомыми, служили основной пищей изгоев и самых бедных гоблинов. Все потому, что разводить их было очень легко, что вкупе со стремительным ростом и неприхотливостью делало их идеальной и доступной пищей.

Удовольствия, правда, от такой пищи мало кто получал — слизень был ужасающе безвкусным. Но зато с такой едой, с голоду не подохнешь. Впрочем, даже мясо слизня нужно было заслужить или заработать — отдежурить смену кормежки, за это распределители из числа изгоев давали небольшой кусок уже умертвенного слизня.