Летун. Фламенко в небесах (СИ) - Воронков Александр Владимирович - Страница 17

Что-то я ёрничаю не в меру, хорошо, что не вслух. На нервной почве, наверное. Станешь тут нервным, если к тебе в палату заявляется солдат польским карабином и тащит тебя на допрос. Тащит в буквальном смысле: из меня пока что бегун никакущий, да и просто ходок — весьма условный. Так что практически весь путь по коридорам и лестнице пришлось провисеть, опираясь на плечо этого солдадо с въевшимися в кожу, как у всех шахтёров, следами угольной пыли. Ничего, дотащил, усадил меня на крепкий стул, сам встал, чуть позади, приставив «радом» к ноге. Почему «Радом»? А был такой телесериал в советское время про польских танкистов, в народе прозванный «Три рыжих поляка, грузин и собака». Там в одной из серий освобождённый из плена офицер возился с нашим карабином образца 1944-го года и сокрушался, дескать, «затвор стучит, а наш — сиречь польский — „Радом“ не стучал». Вот я и заинтересовался тогда, а со временем сыскал у приятеля толстенный справочник Александра Борисовича Жука «Винтовки и автоматы», где и обнаружил искомое — клон великого творения Пауля Маузера, принятый на вооружение в Войске Польском в двадцать девятом году. Он так и называется: «карАбинек ВЗ29». WZ29 — это «взор», по-русски «образец» 1929 года. А Радом — город, где этот карабин, как и многое другое стрелятельно-убивательное производится, а заодно и неофициальное прозвище. Здесь, в Испании с вооружением полный хаос, встречаются даже образчики девятнадцатого века, так что мужику досталось вполне приличное по нынешним временам.

Тентель по-английски не спикает, я эспанол тоже до сих пор толком не освоил — всё-таки месяца не прошло, как очнулся в теле Дениса в ньюаркском отеле для сильно небогатых граждан. Так что допрос — или беседа, но судя по парню с карабином за спиной, всё же допрос — идёт посредством переводчицы. Ладная такая евреечка лет «слегка за двадцать», одета в штатское: высокие ботиночки, юбочка, жакеточка — девочка-конфеточка. Инглишем владеет, но сильно хуже меня, потому приходится задумываться над некоторыми выражениями: то ли она имела ввиду, что мне понялось?

— Ваше имя?

— Денис Русанов. Испанские друзья зазывают Денисио Русо.

— Русо? А летаете с американскими волонтёрами?

— Я — гражданин Соединённых Штатов Америки, но по национальности — русский. В Америке живут люди многих национальностей.

— Хорошо. К какой партии принадлежите?

— Пишите: «беспартийный большевик» — последние слова произношу по-русски.

— Товарищ офицер не понял. Я тоже. «Bolshevik» понятно, что означает «bez-parti-ny»? Вы член коммунистической партии Соединённых Штатов?

— Я не принадлежу ни к этой партии, ни к какой-то другой и вступать пока не планирую. При этом поддерживаю большевистские преобразования на своей Родине — в Советском Союзе. Раньше у русских коммунистов был термин для обозначения таких людей: «сочувствующие», но теперь по действующему партийному уставу ВКП(б) остались только члены партии и кандидаты.

— Хорошо. Вы попали в госпиталь после того, как разбили доверенный военными властями Республики боевой самолёт. Это так?

— Я был ранен и попал в госпиталь из-за аварии, когда пытался посадить на аэродром подбитый в боевом вылете бомбардировщик. Фашистский истребитель пулями повредил торсионы управления.

— Что такое торсионы?

— На самолёте это такие натянутые тонкие тросы, при помощи которых пилот может поворачивать в воздухе влево и вправо, поднимать машину выше или опускать, а также выполнять ряд эволюций.

Ничего, мне пояснить «пешеходам» нетрудно, тем более, что беседуют со мной пока вежливо, хотя вопросик был с подвохом… Ну, да у «особистов» всех времён и армий подковырочки — дело обычное. Профдеформация, так сказать.

— Хорошо. Нашему командования известно, что Вы эмигрировали в США, спасаясь от русской революции, а теперь воюете за испанскую революцию. Почему Вы приплыли в Испанию и воюете на стороне законного правительства Республики?

— Тогда я был ещё несовершеннолетним. Уезжал вместе со старшим братом, который опасался самосуда из-за нашего происхождения. Русановы — старинный дворянский род.

— О, так к вам нужно обращаться не «камарадо», а «дон Русо»? — Тон стал язвительным.

— Нет необходимости. Все сословия и титулы в России упразднены в ноябре семнадцатого года. В Америке мы с братом были простыми рабочими-механиками.

— А где сейчас Ваш брат?

— Его убили как профсоюзного активиста в тридцать втором году.

— Сочувствуем. Но всё-таки: почему теперь воюете за испанскую революцию?

— Потому что знаю, что фашизм несёт людям страдания, геноцид и войны гораздо более страшные, чем любая из случившихся до сих пор, включая войну четырнадцатого-восемнадцатого годов. И те фашисты, которых я уничтожу в Испании, никогда уже не смогут прийти воевать и убивать ко мне на Родину. Это первое. Второе. Буду откровенен: США — империалистическое государство, а при капитализме простому рабочему честно заработать на жизнь не просто. Авиаторы зарабатывают, конечно, больше — но и работу лётчику найти сложно. Испанское правительство предложило достойную оплату нашего труда — я предложил свой труд. Как писал товарищ Ленин, каждый рабочий получит от общества столько же, сколько он ему дал. Я, пилот, выступаю именно в роли рабочего войны. Республика оплачивает мою работу.

— Понятно. Ещё вопрос. Вы производите боевые вылеты совместно с другими американскими пилотами. Вы давно знакомы со своими коллегами?

— Со всеми познакомился накануне отплытия в Испанию. Меньше месяца назад.

— Хорошо. Скажите, а как Вы полагаете: с какой целью они прибыли в нашу Республику?

— Хороший вопрос, на который непросто ответить. Знаете, у русских есть такое выражение: «чужая душа — потёмки». Оно означает, что нельзя быть уверенным в том, что даже если кажется, что знаешь переживания и намерения другого человека — это не обязательно так, как кажется. Поэтому сразу предупреждаю: в своих рассуждениях могу ошибаться. Предполагаю, что, если бы власти Республики не предложили американским пилотам выгодный контракт и хорошие премиальные, большинство лётчиков из нашего эскадрона осталось бы в США. Ещё когда мы плыли во Францию, Эдди Август Генри Шнайдер в приватной беседе рассказывал мне так: «Я был на мели, голоден, без работы… Тем не менее, несмотря на то, что я — авиатор со стажем, внесший свой вклад в развитие отрасли, я остались в стороне от программы администрации Рузвельта по созданию рабочих мест. Кто сможет вы винить нас за то, что мы приняли выгодное испанское предложение?»[3]. Берт Акоста, мне думается, тоже прибыл сюда в первую очередь оттого, что надеется заработать побольше денег. Нельзя его за это осуждать: от летает и воюет хорошо, честно отрабатывая каждую песету. Но, подозреваю, если бы мятежники предлагали значительно большие суммы — возможно, он так же честно воевал и за них. Он наёмник, кондотьер по своей сути. Он никогда не нарушит действующий контракт, но как только срок действия истечёт — посчитает себя свободным от обязательств и «предложит шпагу» другому нанимателю. Фредерик Айвз Лорд… Полагаю, он тоже наёмник. Но не кондотьер, а, скорее, ландскнехт — в том, изначальном значении понятия. Вы, полагаю, знаете, что германские ландскнехты в старину сражались почти исключительно против врагов германского же императора. Так и Фредерик воюет только на стороне так называемых «западных демократий». Он справедливо утверждает, что в Испании иностранные добровольцы борются за выживание дружественной демократической нации[4]. Но если бы власти США и Великобритании открыто и без ухищрений поддержали бы Франко — мы бы с Лордом встретились в небе как враги.

— Но лично Вы и сейчас враждуете с Лордом… — криво усмехнулся тентель.

— Нет. Я его не люблю за то, что во время русской революции он участвовал в попытке английской оккупации в России, воевал там и убивал русских людей, за что получил орден от марионеточного белогвардейского «правительства». У нас даже была стычка из-за того, что он в пьяном виде оскорблял всю русскую нацию. Но врагами мы не являемся: я всегда готов прийти к нему на помощь в бою, как и к любому сослуживцу-пилоту из «Янки» или других подразделений авиации Республики.