Рассказы - Агнон Шмуэль Иосеф - Страница 13

Так прошло несколько лет. Тело его согнулось в бараний рог, и кашель замучил. Уксус разъел его легкие и дышать не давал. Все больше постился он, и уж не осталось от него и плоти наполнить одежды. Но каждым субботним вечером добавляет он зарубку на жбане. И жбан уже лопается от зарубок. И уже говорит себе: настало время мне взойти на Землю Израиля, когда просовывал я монеты в прошлую субботу, торчали уже монеты из кружки. Но пока цел жбан, трудно с ним расстаться. Однажды разливал он уксус, и треснул жбан. Продал ли еще уксусу, не слыхал я, но слыхал, что пошел он к образу Того Человека и взял камень, чтобы разбить кружку и вынуть серебро. Слыхал я, что в тот день пришли румские мнихи открыть кружку. Застали его у кружки с камнем в руках. Схватили и заперли в узильницу, и весь город ходуном ходит. Одни говорят: испортился народ, недобрым промышляют, и доверять некому. Другие говорят: каково ремесло, таков и ремесленник. Вот уксус – вино, что стало мерзким, так и старик этот сделался злодеем. Те и эти прячут взоры в землю и горюют о позоре Израиля и приговаривают: о Уксус, сын Вина! Сидит старик в узильнице, окованный железными оковами. Но руки его тонки, как тростник, и железо не жмет их. Когда Святой, да благословится Он, насылает кары на человека, смягчает Он удар, чтобы легче переносил муки. Сидит старик в узильнице. Раз тряхнул оковами – разбежались полчища ползучей твари и нечисти. Побоялся и кости свои положить на пол. Уронил голову меж колен, как путник в коляске, и так сидел, пока не привели его пред судью. Сказал ему судья, признаешься, что собирался взломать кружку? Сказал ему старик: собирался я сломать кружку, затем что деньги… Не успел окончить, как рявкнул на него судья и сказал: обвиняемый признается, что собирался взломать кружку. Хотел старик объяснить ему, судье этому, что все судно делал, ибо деньги в кружке – его и не хватают человека за его же добро. Но так уж наказал нас Господь, что множащий правдивые речи мнится ложным показчиком. Кликнул судья показчиков – зашли мнихи и вынули свою веру из-за пазухи и поцеловали ее и побожились, что в такой-то день такого-то месяца в такой-то час подошли к такой-то кружке, дабы открыть ее, и нашли там еврея с камнем в руках, что собирался ее взломать. Сказал им судья, сказал свидетелям: признаете ли вы этого старика, что именно он намеревался взломать кружку? И они отвечают следом: свидетелями мы тому, что этот старик собирался взломать кружку. Стоит старик и недоумевает, почему эти достойные люди божатся, когда божиться не требуется. Тряхнул руками, и загремели оковы со страшным грохотом. Сказал ему судья: не хочешь ли ты сказать, что эти достойные показчики ложно показывают на тебя? Не дай Бог, и мысли такой у старика не было: ведь и впрямь собирался взломать копилку. С чего взял судья, что собирался он солгать? Но он не солжет, он хочет лишь получить свои же деньги. Руки и ноги его закованы в железные оковы, и что изо рта вылетит – ему же на беду вылетит, но глаза все еще во власти его. Возвел оба глаза свои, посмотрел на лица судьи и показчиков. Чудеса в решете, все говорят правду и судят по правде, а суда правого все нет. Глянул старик одним глазом на оковы, а другим глазом посмотрел поверх судейских голов. Глянул и увидел икону Того Человека – висит на стене суда – и воскликнул в сердце своем: еще и улыбаешься ты мне! Ударил руками по столу, и зазвучал звук оков от конца и до края суда. И закричал он: отпустите меня и верните мое серебро. Побили его и вернули в узилище.

Сидел старик на соломе и плакал: Владыка вселенной, ведомо Тебе, сколько лет я маялся на чужбине, сладкого куска не едал, бархатной одежды не нашивал, в каменных хоромах не живал, и все годы мои протекли горьким уксусом: и все я принимал с юбовью – лишь бы взойти на Твою Святую землю. А сейчас, когда пробил мне час взойти, пришли пленители и отняли мое серебро и заключили меня в узилище. И так сидел он и плакал, пока не задремал от слез. Как пробило полночь, пробудился. В узильнице нет мезузы и нет жбана. Стал греметь оковами в лад и напевать грустным голосом те песни да гимны, что обычен был петь по ночам, и так пел и гремел, пока вновь не задремал. Открылась дверь узилища, и явился облик человека с каменной кружкой в руках и улыбкой на устах. Отвел старик от него глаза и попытался задремать; поднял его Тот Человек на ноги и сказал ему: держись за меня, и отнесу тебя, куда хочешь. Поднял старик оба глаза на Того Человека и сказал ему: как мне за тебя держаться, ведь руки мои окованы железными оковами? Сказал ему: все равно. Простер старик руки и обнял ими шею Того Человека, и Тот Человек улыбнулся ему и сказал: сейчас я отнесу тебя в Страну Израиля. Обхватил старик шею Того Человека, и тот повернулся ликом к Иерусалиму. Пролетели они один перелет – и исчезла улыбка[99] Того Человека. Пролетели второй перелет – и охладели руки старика. Вылетели в третий перелет – и почуял он, что обнимает лишь холодный камень.[100] Оборвалось сердце его, и ослабли руки. Сорвался и упал на землю. Наутро вошли пленители и не нашли его.

В ту же ночь раздался стук в мидраше «Колель» в Иерусалиме. Вышли и увидели – ангелы летят из стран изгнания, несут[101] образ человека.[102] Взяли его и схоронили[103] в ту же ночь, затем что не оставляют мертвых до утра в Иерусалиме.