Напролом - Френсис Дик - Страница 20

– Я вас сам отвезу после пятой скачки. То есть если это, конечно, вас устроит.

Она впилась глазами в мое лицо, и ее беспокойство растаяло, как снег на солнышке.

– Да, – сказала она. – Точно устроит.

Никогда не следует ничего назначать на день скачек...

– Ну я буду вас ждать у весовой после пятой скачки, – сказал я. Дорога хорошая. В Чизик успеем вовремя.

– Класс! – сказала Даниэль. Принцесса обрадовалась тому, что мы наконец-то можем заняться ее лошадью и ближайшим будущим.

– Как любезно с вашей стороны, Кит! – сказала она, кивнув мне.

– Пожалуйста.

– Ну как вы думаете, мой старик сегодня в форме?

– Он очень выдержанный, – ответил я. – Думаю, все будет хорошо.

Принцесса улыбнулась. Она прекрасно знала, что выражение "очень выдержанный" – это эвфемизм, означающий, что лошадь плохо умеет делать финишный рывок. Она не хуже меня знала, на что Айсберг способен, а на что нет, но, как и все владельцы, желала услышать от своего жокея что-нибудь утешительное.

– Вы уж постарайтесь!

– Хорошо, – ответил я. Я сел в седло и направил Айсберга к старту.

"А, к черту все эти суеверия!" – подумал я.

Глава 7

С Айсбергом у меня проблем не было. Он брал препятствия правильно, но без энтузиазма, ровным галопом прошел финишную прямую и пришел вторым, скорее благодаря удаче, чем чему-то еще.

– Ах ты, старая черепаха! – гордо сказала принцесса в загоне, где расседлывают лошадей, поглаживая его морду. – Ты у нас настоящий джентльмен!

Авария случилась в следующем заезде. Мой конь был опытным, но не слишком умным. На втором барьере лошадь, шедшая впереди и немного справа, задела препятствие на прыжке и при приземлении покатилась кувырком. И мой дурень аккуратно сделал то же самое.

Падение было не слишком тяжелым. Едва коснувшись земли, я покатился кубарем – искусство, которому обучается каждый жокей, участвующий в скачках с препятствиями, и остался лежать, сжавшись в комок, ожидая, пока пройдут остальные лошади. Вставать на ноги посреди скачущего табуна – самый верный способ получить серьезную травму, поэтому первое, чему учат любого жокея, оставаться лежать на земле, чтобы лошади могли перескочить через тебя. Но падать близко к старту барьерных скачек плохо потому, что лошади идут быстрее, чем в стипль-чезе, и не успевают растянуться. Поэтому они часто замечают лежащего человека, когда он уже под ними, так что им просто некуда наступить, кроме как на него.

Я уже давно привык к синякам в форме копыта. После того как лошади пронеслись и стало тихо, я медленно и неуклюже поднялся, добавив к своей коллекции еще несколько штук, и увидел, что второй жокей тоже поднимается.

– Ты в порядке? – спросил я.

– Ага. А ты?

Я кивнул. Мой коллега высказал самое нелицеприятное мнение о своем коне, и тут подъехала машина, чтобы забрать нас и отвезти в травмпункт, где нас должен был осмотреть дежурный врач. В былые времена случалось, что жокеи участвовали в скачках даже с переломанными костями, но теперь медицинский контроль ужесточился – не столько ради покалеченных жокеев, сколько ради тех, кто на них ставит. Главное – угодить публике.

Но синяки не в счет. Врачи никогда не запрещают жокеям участвовать в скачках из-за синяков. Тем более когда синяки совсем свежие, их не видно. Я доказал доктору, что у меня сгибается все, чему положено сгибаться, и не сгибается ничего, что сгибаться не должно, и меня сочли пригодным к дальнейшему участию в скачках.

В дверь постучали. Одна из двух добровольных помощниц отправилась посмотреть, кто там, вернулась несколько озадаченная и сообщила мне, что меня спрашивает женщина, которая называет себя принцессой.

– Да, конечно, – сказал я, поблагодарил доктора и повернулся, чтобы уйти.

– Это что, правда? – недоверчиво спросила девушка.

– Что она принцесса? Да. Вы часто бываете на скачках?

– Сегодня в первый раз.

– Она три раза была лучшим владельцем за прошлые шесть сезонов. Любимица публики.

Девушка улыбнулась.

– Просто голова идет кругом!

Я вышел и увидел, что любимица публики весьма озабочена. Увидев меня, она очень обрадовалась. У нее не было в обычае приходить в травмпункт справляться о моем здоровье, и сейчас она, конечно, тревожилась не о моем состоянии, а о том, смогу ли я отвезти ее племянницу на работу.

Племянница тоже была здесь. Она обрадовалась и посмотрела на часы. Я сказал, что только переоденусь и буду готов, и принцесса поцеловала племянницу, похлопала меня по руке и ушла, сказав: "До завтра". Мы должны были увидеться в Ньюбери.

Я переоделся. Племянница ждала меня у весовой. Я повел ее к своей машине. Она не находила себе места от волнения. Впрочем, волнение ее несколько поутихло, когда она увидела, что у меня "мерседес". Но она тотчас вновь забеспокоилась, увидев, как я поморщился, садясь в машину.

– С вами все в порядке? Вы не можете потерять сознание или что-нибудь в этом духе?

– Да нет, вряд ли.

Я завел мотор и выбрался с забитой машинами стоянки. Одновременно с нами со стоянки выезжало еще несколько машин, но не так много, чтобы забить выезд на дорогу. Доедем без помех – разве что случится что-нибудь непредвиденное.

– Я думала, вас затопчут насмерть, – сказала племянница без особых эмоций. – Как человеку удается выжить в таком столпотворении?

– Везет, – коротко ответил я.

– Тетя явно вздохнула с облегчением, когда вы встали.

Я хмыкнул в знак согласия.

– Я тоже.

– Зачем вы этим занимаетесь? – спросила она.

– Скачками?

– Угу.

– Нравится.

– Нравится, когда вас топчут копытами?

– Нет. Это бывает не так часто.

Мы съехали с верескового холма и спокойно двинулись по дороге, которая в летнее время вечно бывает забита машинами отпускников. Но сегодня на дороге не было ни перегруженных фургонов, ни остановившихся на обочине машин с детишками, которых укачало, ни несчастных жертв кораблекрушения, мрачно ожидающих прибытия помощи. В ноябре девонширские дороги были пустынными и свободными и без помех вели нас к большим трассам, по которым мы без проблем доберемся в Чизик.

– Нет, скажите честно, – настаивала она, – зачем вы занимаетесь этим?

Я посмотрел на нее и увидел в ее лице интерес, вполне уместный для работника прессы. Еще я увидел большие серые глаза, тонкий прямой нос и решительно сжатые губы. "Красивая, породистая, ухоженная", – подумал я.

Репортеры уже сто раз задавали мне этот вопрос, и я дал стандартный ответ:

– Я занимаюсь этим потому, что родился для этого. Я вырос в конюшне.

Я не помню времен, когда не умел ездить верхом. И я не помню времен, когда не хотел быть жокеем.

Она слушала, склонив голову набок и глядя мне в глаза.

– По-моему, мне раньше никогда не приходилось встречаться с жокеями, – задумчиво произнесла она. – В Америке вообще скачки с препятствиями распространены меньше, чем в Англии.

– Да, пожалуй, – сказал я. – В Англии скачек с препятствиями, пожалуй, даже больше, чем гладких. Во всяком случае, не меньше, это точно.

– Так все же, зачем вы этим занимаетесь?

– Я же вам ответил.

– Ага, – сказала она и отвернулась, глядя на проносящиеся мимо поля.

Я дал волю фантазии. Я подумал, что для меня скачки – все равно что для кого-то другого – игра на скрипке. Я тоже извлекаю мелодию из сочетания тренированных мускулов и интуиции. Я стал жокеем потому, что общение с лошадью заполняет мою душу совершенным ритмом и высоким восторгом объединения с конем; но разве этакую чушь можно сказать вслух?

– Когда я верхом, – сказал я, – я чувствую, что по-настоящему живу.

Она снова обернулась ко мне и чуть заметно улыбнулась.

– Тетя говорит, что вы умеете читать их мысли.

– Это умеет любой, кто близко общается с лошадьми.

– Но некоторые делают это лучше других?

– На самом деле не знаю.