Слово и дело (СИ) - Черемис Игорь - Страница 28

Формально всё это было ненаказуемо — ну ошибаются товарищи, не всё учитывают, приводя статистические данные, надо бы им разъяснить, они поймут и осознают. Вот только непонятно, кто будет разъяснять — подобные настроения, насколько я помнил, имелись не только среди студентов или служащих низшего ранга вроде того же товарища Макухина, но и на самом верху. В будущем что-то писали про засилье украинцев на киностудии имени Довженко, через которых с трудом прямо сейчас пробивается Леонид Быков, в издательствах и редакциях журналов и газет. На виду они все за советскую власть, машут красными флажками на демонстрациях, а потом, собравшись тесной компанией, жалуются друг другу, как эти «москали» грабят их прекрасную «нэньку».

И вот эти пьяные откровения, которые бьют неофитов по мозгам не хуже дозы кокаина, никаким иноагентством не заткнуть. И вообще — любое вмешательство государства в этот негромкий процесс будет раздут на международном уровне до небес, поскольку именно там больше всего «щирых украинцев», осевших в Канаде и США после разгрома их «Галичины» и ОУН-УПА. По-хорошему, надо бы заканчивать с украинством, как с классом, объявлять эти области русскими, перемешивать население и надеяться на то, что за пару поколений ситуация худо-бедно исправится. Но я в это не верил абсолютно. За следующие двадцать лет никто из руководства СССР даже не почесался на тему национального вопроса — и вряд ли это возможно даже при моём непосредственном вмешательстве.

Я ещё раз перечитал записку Сухонина, потом подвинул поближе большую железную декоративную чашу, оставшуюся мне в наследство от майора Воронина, разорвал листки на мелкие куски и поджег их. Потом встал, подошел к окну и распахнул его, давая неприятному запаху горелой бумаги спокойно улететь на улицу.

— Спасибо, Григорий Степанович, — не поворачиваясь, сказал я. — Дальше я сам… честно скажу — не знаю, что именно, но что-то сделать постараюсь. С этой отравой нужно обязательно бороться, и я этого запрета не понимаю. Но выясню.

* * *

Моя работа в этот день свелась к подкидыванию завалявшегося в кармане пятачка, который в полном соответствии с теорией вероятности выдавал поровну «орла» и «решку». Занятие это было утомительным и бессмысленным — я так и не придумал, какая сторона за что отвечает, и кропотливо ведущийся на листке бумаги счет не значил ровным счетом ничего. К тому же я понимал, что рано или поздно мне придется дойти до Чепака и напрямую спросить у него, что за херня тут творится — другого варианта просто не было. Предупреждение Денисова о «полном завале» вертелось у меня в памяти, и я уже точно знал, что оно относится не к двум сотрудникам в штате пятого отдела управления КГБ по Сумской области, а к общей обстановке в союзной республике.

Где-то в час мой взгляд упал на настольный календарь, мне пришлось напрячься, чтобы расшифровать сделанные утром записи, побороть желание наплевать на эту художественную самодеятельность — и всё-таки протянуть руку к телефону внутренней связи. Но телефон зазвонил первым, и на том конце был полковник — вернее, его помощник, который равнодушным тоном попросил меня явиться в кабинет начальника. Я расценил это как знак судьбы, поправил сбившийся галстук — и двинулся в недолгий путь на эшафот.

По дороге я ещё раз подумал о том, чтобы свернуть к лестнице, на улице поймать машину — и в темпе вальса отправиться в Москву, чтобы нажаловаться на украинских гебешников своему непосредственному начальству, не пожалев черных красок для своего отчета о месячном пребывании в Сумах. Но я напомнил себе, ради чего страдаю — и решительно зашел в кабинет Чепака.

Полковник был там не один, так что серьезный разговор откладывался. За присутственным столом сидел молодой, примерно моего возраста сотрудник в форме старшего лейтенанта, которого можно было назвать «красавчиком». Я его не знал. Он чему-то улыбался — возможно, они с Чепаком перед моим приходом обменялись шутками, и схлынувшее напряжение вновь вернулось ко мне.

— Капитан Орехов по вашему приказанию прибыл! — отрапортовал я, остановившись в дверях.

— А, Виктор, проходи, проходи, — полковник был само радушие. — Знакомься — это Рудольф, он по семейным обстоятельствам перевелся к нам из Николаева, и я решил назначить его в пятый отдел.

«Рудольф?»

Мы обменялись рукопожатиями, я сел напротив новичка и посмотрел на Чепака, ожидая дальнейших вводных.

— Рудольф работал по другому направлению, — сказал полковник, — но у нас все вакансии в отделах заняты, зато в пятом есть свободные ставки. Думаю, ты сможешь ему показать, что там у вас происходит, и направлять первое время.

Забота начальника управления о комплектации «диссидентского» отдела выглядела очень трогательно — если, конечно, не знать, что он собственными руками оставил от этого отдела рожки да ножки.

— Рудольф, чем ты занимался в Николаеве? — поинтересовался я.

— Курировал судостроительный завод, правда, не боевые корабли, а рефрижераторы, — лаконично ответил он.

— А образование?

— Киевский политехнический, факультет приборостроения.

Я ненадолго задумался, пытаясь представить, каким образом человек с таким дипломом оказался среди кораблестроителей, но потом понял, что ничего необычного в этом нет — в КГБ попадали самыми причудливыми путями, и естественнонаучное образование вместо юридического тоже приветствовалось.

— Понятно… — сказал я. — У нас кораблей нет, речка мелкая, только для катеров, но чем заняться — найдем.

Чепак, молча слушавший наш диалог, выглядел довольным, как дорвавшийся до сметаны кот, — и это меня слегка напрягало. Начальники не должны быть такими довольными, когда облегчают подчиненным жизнь.

— Познакомились — и хорошо, — полковник поднялся, а вслед за ним встали и мы. — Виктор, передаю Рудольфа в твои руки.

Я кивнул, молча вытянулся по стойке «смирно», краем глаза заметил, как Рудольф с небольшой задержкой повторяет моё движение, четко развернулся и вышел из кабинета. В коридоре, правда, пришлось задержаться, чтобы подождать чуть замешкавшегося нового подчиненного.

— Пойдем, познакомлю тебя с коллективом, — сказал я.

Почему-то обращаться к нему на «вы» пока не хотелось. Уже на лестнице я притормозил и спросил:

— А фамилия твоя как?

— Макухин, — ответил он — и я слегка потерялся в пространстве.

«Ну и сволочь ты, Чепак…», — с тоской подумал я. Мой внутренний пацифист и так находился при последнем издыхании, а этот удар окончательно отправил его в нокаут.

— Макухин Иван Яковлевич из нашего обкома вам, случаем, не родственник? — как можно более нейтрально поинтересовался я.

— Это мой дядя, — «ну да, было бы слишком жирно рассчитывать на однофамильца». — Вы его знаете?

— Встречались, — уклончиво ответил я. — Где мы, а где обком, баловство всё это. Идём.

До «Митьков» оставалось лет десять, до их «Евангелия» — двадцать, так что я даже не надеялся, что Рудольф проникнется цитатой.