На полголовы впереди - Френсис Дик - Страница 55

– Может быть, увидимся, – сказал я.

– Может быть.

Я улыбнулся ей:

– Если случится что-нибудь необычное...

Она кивнула:

– То вы в шестьдесят втором номере.

– А после Ванкувера? – спросил я. – Что потом?

– Сразу после скачек у меня забронировано место в самолете обратно в Торонто – красноглазый рейс.

– Что значит – красноглазый?

– Ночной.

– Так скоро?

– Откуда я знала, что мне не захочется уезжать?

– Ну, пока и на том спасибо, – сказал я.

– Не подумайте ничего такого, – степенно возразила Нелл. – И помните о своем скромном общественном положении.

Бросив на меня озорной взгляд, она пошла прочь, а я довольный отправился на шестой этаж того крыла, где не жили владельцы, и обнаружил, что отведенный мне номер находится в конце коридора, рядом с номером Зака.

Его дверь была открыта настежь, и в ней, не входя в номер, стояли Донна и Пьер.

– Заходите, – сказала Донна, увидев меня. – Мы как раз прогоняем сегодняшнюю вечернюю сцену.

– И у нас чертовски большая неприятность, – добавил Пьер. – Нам позарез нужны любые советы.

– Но, может быть, Зак не захочет...

Тут к двери подошел он сам.

– Зак готов выслушать советы даже от шимпанзе, – сказал он.

– Хорошо, я только сниму плащ. – Я указал на свою дверь. – Я в соседнем номере.

Я зашел в свой номер, из которого открывался такой же прекрасный вид на горы, озеро, леса и ледник, и отсюда, сверху, это выглядело, пожалуй, еще эффектнее, чем из вестибюля. Я снял плащ и форменную одежду, которая была под ним, надел спортивный костюм и кроссовки и вернулся к Заку, на поле битвы.

Неприятность состояла в отсутствии одного актера, который должен был приехать, но вместо этого прислал телеграмму с извинениями.

– Он извиняется! – бушевал Зак. – Сегодня утром этот гад сломал руку и не может приехать. Как вам это нравится? Нашел себе оправдание – руку сломал!

Все остальные члены труппы тоже придерживались мнения, что это не оправдание.

– Он должен был играть мужа Анжелики, – сказал Зак.

– А как же Стив?

– Стив был ее любовником и деловым партнером. Их обоих убил Джайлз они только что обнаружили, что он присвоил весь капитал и их конный завод обанкротился. Теперь на сцене появляется муж Анжелики и спрашивает, где ее деньги, потому что она не изменила своего завещания и он оказался наследником. Он решает расследовать ее убийство сам, потому что считает, что ни конная полиция, ни я не сделали всего, что нужно. А теперь его здесь нет!

– Ну а почему бы вам не обнаружить, – сказал я, – что на самом деле муж Анжелики – Рауль и что это он наследует ее деньги? У него будет достаточный мотив, чтобы убить ее, потому что он еще не знает, что Джайлз присвоил деньги, верно? Этого никто не знает. А Рауль теперь, когда Анжелики нет в живых, может жениться на Донне, отчего Брикнеллы бьются в истерике. А что, если Рауль скажет, что это Брикнеллы сами подсыпали яда своим лошадям, а не Рауль, но они будут это отрицать и очень радоваться, когда его признают во всем виновным, потому что теперь будут знать, что он не сможет жениться на их дочери, раз он и есть предполагаемый убийца и должен сесть в тюрьму? И что, если окажется, что украсть собирались как раз лошадь Брикнеллов, только это хотел сделать Джайлз – обнаружить это вы можете позже, чтобы продать ее и на эти деньги удрать из страны, как только он попадет в Ванкувер?

Они только рты разинули.

– Не уверен, что во всем этом есть хоть какой-то смысл, – сказал через некоторое время Зак.

– Неважно, я думаю, они не заметят.

– Ах вы, циник этакий...

– А я не вижу, почему бы и нет, – сказала Донна. – И у меня будет прекрасная слезливая сцена с Пьером.

– Ну и что? – спросил Зак.

– А я такие люблю.

Все взялись за дело и вскоре придумали драматическое разоблачение (по информации, полученной Заком "из посторонних источников") – будто Рауль женился на Анжелике еще пять лет назад, но на вокзале в Торонто они в этом не сознавались, потому что, как не слишком убедительно объяснил Рауль, оба не ожидали увидеть там друг друга: он собирался заняться Донной, а она – Стивом.

Через некоторое время они разошлись переодеваться к выходу, и намного позже в тот же вечер я узнал от Зака, что сцена, разыгранная с большим подъемом, произвела настоящий фурор. Он пришел ко мне, держа в руках по бутылке – виски для себя и красное вино для меня, – и в изнеможении рухнул в кресло с видом человека, который отважно принял на собственные плечи все мировое бремя и все же остался жив.

– Вы ужинали? – спросил он, зевая. – Я вас не видел.

– Я заказал себе кое-что в номер.

Он взглянул на экран телевизора, который я включил, чтобы скоротать время.

– Плохой прием здесь, в горах, – заметил он. – Посмотрите на этого идиота. – Он уставился на экран. – Играет, как козел на гитаре.

Мы дружно выпили, и я спросил, как чувствует себя вся компания в отсутствие Даффодил Квентин.

– А, этой милашки в кудряшках? Прекрасно. Все в отличном настроении.

Тот мужчина, который все время был с ней, теперь изо всех сил очаровывает Бемби Лорримор, а этот псих, ее сын, ни разу рта не раскрыл. Австралийцы все еще наверху блаженства...

Он рассказал, как реагировали на сегодняшнюю сцену некоторые другие зрители, и потом сообщил, что рассчитывает на меня – надо придумать еще один такой же блестящий и запутанный сюжетный ход для завтрашней сцены. Не говоря уж, добавил он, о развязке и финале послезавтра – в последний вечер, который нам предстояло провести в поезде. Разгадка тайны должна была состояться перед парадным ужином из пяти блюд, которые собирался извлечь из рукава фокусник Ангус.

– Но я все это выдумал тут же, на ходу, – сказал я.

– Это вполне нас устраивает. – Он зевнул. – Сказать по правде, нам нужна свежая голова.

– Ну... хорошо.

– Сколько вы с меня возьмете?

Я удивился:

– Мне не нужны деньги.

– Не говорите глупостей.

– Хм-м, – сказал я. – Я ведь зарабатываю побольше, чем Томми.

Он взглянул на меня поверх своего стакана:

– Не скажу, чтобы вы меня удивили.

– Так что благодарю вас, – сказал я от души. – И спасибо, не надо.

Он кивнул и больше к этой теме не возвращался: предложение было по-честному сделано и по-деловому отклонено. Все, что он мог бы мне заплатить, пошло бы из его собственного кармана, и согласиться я никак не мог.

– Да! – сказал он, вдруг что-то вспомнив. – Нелл просила меня передать вам вот это. – Он полез в карман и вытащил запечатанный конверт, который протянул мне. На нем было написано: "Нелл Ричмонд" и еще – "Фотографии, не сгибать".

– Благодарю, – сказал я с облегчением. – Я уже начал думать, что оно не дошло.

Я вскрыл конверт и обнаружил там только три одинаковые фотографии без всякой записки. Фотографии были четкие, хорошего качества и черно-белые, потому что в свой бинокль-камеру я обычно заряжал сверхчувствительную пленку с высоким разрешением. Человек, снятый с верхней точки, смотрел вверх и в сторону, куда-то чуть ниже объектива, так что глаза его были видны плохо, но костлявые торчащие скулы, тонкий нос, глубокие глазные впадины, угловатую челюсть и залысины на висках можно было узнать с первого взгляда. Я дал одну из фотографий Заку, который с любопытством вгляделся в нее.

– Кто это? – спросил он.

– В этом-то весь вопрос. Кто это? Вы не видели его в поезде?

Он еще раз посмотрел на фотографию, на которой были видны, кроме головы, еще шея и плечи – меховой воротник теплой куртки поверх какого-то свитера и клетчатой рубашки с расстегнутым воротом.

– Крутой парень, – сказал Зак. – Он что, агитатор из воинствующего профсоюза?

Я встрепенулся:

– Почему вы так решили?

– Не знаю. Вид у него такой. Сплошное напряжение и агрессия. Я бы дал ему как раз такую роль.

– И сами вот так сыграли бы агитатора из профсоюза?