Боярышня Евдокия (СИ) - Меллер Юлия Викторовна - Страница 54

Боярин Овин сжал губы в нитку, увидев, что московский сыскарь вновь рыщет, но ничего не сказал.

Волк обводил двор взглядом и приметил здоровенную бабу, угрюмо следящую за происходящим. В отличие от новых хозяев дома она не выглядела напуганной, а была в ней какая-то… злая насмешливость. Он подошел к ней, а баба отвернула от него лицо, изображая смущение и даже опустила глаза. Семён невольно ощерился, нутром почувствовав фальшь.

— Говори, куда боярышню дела! — зарычал он и надвинулся, норовя прижать её стене.

Баба расправила плечи, выставила грудь и отпихнув легковесного боярича, ожгла ярым взглядом и зашипела:

— Не жмись ко мне, а то схвачу и косточки посчитаю!

Не ожидавший отпора Семён, бестолково моргнул — и тут же поднёс к её носу кулак с зажатой плёткой.

— Видишь? — угрожающе спросил он.

— Вижу, — с хрипотцой ответила она.

— Попотчевать?

— А за что? — ничуть не испугалась жёнка.

— За боярышню скраденную, — теряя терпение, теперь уже зашипел он.

— Почём мне знать, что за дела были у хозяина? — намного тише буркнула она. — Мне никто не докладывает, скрадена она или в гости зашла.

— Значит, была здесь боярышня?! — воскликнул прислушивающийся боярин Овин и не сумел скрыть облегченного вздоха. Теперь никто не обвинит его в подстрекательстве к смуте.

Баба пожала плечами и попробовала уйти, но Семён резко подался вперёд и жёстко впечатал её в стену:

— Смотреть на меня, взгляд не отрывать, не моргать, не чесаться, не… короче, отвечать «да» или «нет»! — выпалил он.

— Чё? Дурной, что ли? — она перекрестилась, глядя на боярича с опаской и бросила умоляющий взгляд на своих новых хозяев. Но те подавленно слушали пришлого воина, рассказывающего о кознях бывшего хозяина двора. Челядинка попыталась вызвать жалость у солидного боярина, но тот хмурился, грозно сверкал очами, дул щёки и выжидал. Поняв, что никто ей не поможет, она гаркнула прямо в лицо бояричу:

— Не хочу спать, выспалась!

— Чё? — опешил Семен. — Тьфу, дура! — растерянно выругался он. — Ты чего несёшь? Какое спать?

— А того! — неожиданно обиделась и разъярилась жёнка. — Все вы московские больные на голову! И Тимофей Сергеич меня дурой обзывал. А за что? — резко оттолкнув Семёна, она выпрямилась и на весь двор заголосила:

— Откудова мне знать, надо смотреть или не надо, слушать или не слушать? Уж стараешься, не знаешь, как угодить, а всё одно броси-и-и-ил! — закончила она завыванием, да так, что весь шум смолк и народ дружно уставился на Семёна.

 А ему пришлось успокаивать бабу-дуру и дословно повторить, что же её так задело. Она и повторила. Достала ракушку с продетой в неё веревочкой и начала водить перед её носом Семена:

— Спа-а-ать, — протяжно завыла она, — ты хочешь спа-а-а-а-а-ать! — требовал её вой.

Мороз по коже шёл от призывных завываний. Все слушали её, раскрыв рты, крестились, пятились. Кто-то споткнулся, потянув за собой товарища, а баба продолжала угрожающе гудеть своим басом:

— Спа-а-а-ть!

Еле убрались, не потеряв достоинства. Народ первым смекнул, что дело нечисто и испарился, как не был. Служивые отступили, заняв позиции поодаль. Боярин Овин понёсся в церковь, чтобы скорее снять порчу после ведьминского ритуала, чтобы не успела въесться в душу.

А на Семёна снизошло спокойствие — уж Дунькины шуточки он всегда и везде узнает! Это хорошо ещё, что она не применила к этой бабе метод «кручу верчу запутать хочу», а то схлопотать могла от неё по своей умной головушке.

 Вызнав у условной преступницы и условно пострадавшей челядинки, в каком направление поехал Тимошка, отправился по следу.

 И вот, Волк идёт по следу, останавливаясь на каждом перепутье, чтобы определить, куда двигаться дальше, а служивые позади него ворчат. Рядом с Семёном держатся его холопы и Гаврилин дядька.

Семён уже несколько раз не смог найти на перепутье нужный отпечаток и приходилось наугад выбирать путь, идти по нему, ища след уже там. Не найдя, возвращались и шли в другую сторону. Всё это съедало время, но наконец-то упорство было вознаграждено, и Волк вывел всех к добротному подворью.

— Надо бы весточку Овину дать, что мы нашли, — озаботился Матвей Соловей и покраснел, вспомнив, куда сорвался посадник после завываний ополоумевшей бабы.

— Ты кому служишь? Овину или московскому князю? — озлился Семён.

— Знамо дело, Великому князю, да токмо здесь — не там, а примут нас за татей и из поруба мы ничего сделать не сможем, — спокойно ответил Матвей. Его речь, как и он сам, выглядели основательными, но боярич больше не желал ждать.

— Ты здесь для того, чтобы помогать мне! — отрезал он. — И я тебе приказываю никого не выпускать отсюда — махнул рукой на двор, — без моего ведома, — едва сдерживаясь, прорычал Семён.

И вновь он вспомнил Дуню, ругающуюся на местничество. Как же невовремя ему пришлось столкнуться с этим! Матвей Соловей по приказу князя приставлен к самой Кошкиной, а тут его прогибает худородный боярич! И вообще, Матвей московским князьям служит со времен Калиты, а тут понаехавшие! Как бы не вышло урона чести.

Семён мерился с Матвеем взглядами.

— Боярич, суета поднялась во дворе, — доложил Семёну его холоп. — Можа кто-то отъезжать вздумал?

Волк подобрался поближе, заглянул в щель. Дворовый пес залаял, но был обруган, посажен на короткую цепь, и никто не понял, из-за чего псина подняла шум.

— Войдем, когда ворота отроют? — спросил Семёнов холоп, недовольно глянув на приблизившегося дядьку Златовых. Тот точно так же прильнул к щели и неуверенно произнес:

— Я сам-то мельком как-то видел Тимошку, но, кажись, это он суетится. Собрался куда-то, гад. Поспешает!

— Хм. Бежит? Почуял опасность? — тихо поделился своими размышлениями Семён.

— По всему видно, что бежит, но налегке, — засомневался его воин. — Я так понял, что этот Тимошка из гнилых удалых. Такие всегда захоронки имеют.

— Хм, — Семён нервно обкусал губы. — Отходим. Даём выехать ему, ссаживаем, допрашиваем, а опосля проверяем дом.

Матвей дождался боярича и когда тот подошёл, вполне мирно переговорил с ним. Договорились, что отряд Матвея продолжает следить за двором, пока Волк поохотится за Тимошкой. В зависимости от того, что у него узнают, будут действовать дальше.

Перехват Тимошки Сергеева прошёл быстро, а допрос ещё быстрее.

Вот когда Тимошка запел про Селифонтова, рассказывая о похищениях, работорговле и убийствах, тогда Матвей повинился перед Семёном и обещал во всем помогать ему. Но главное они узнали: Дуняшка Доронина и Гаврила Златов были тут, пока не сбежали. Семён воспринял эту новость достойно, а вот Матвей ругался.

Пока обсуждали, куда могла бежать боярская парочка, холоп Волка оттащил Сергеева подалее и продолжил допрос, вызнавая про спрятанные богатства. Вот тут Тимошка проявил силу воли и изворотливость, но боевые холопы в семье Григория Волчары были под стать своим боярам. Всё вызнали.

— Скользкий человечишка, — шепнул воин, вернувшись к Семёну.

— Он жив? — поинтересовался боярич.

— Обижаешь, — возмутился тот и показал головой направление, где остался привязанным Тимошка, — обосрался только, а так даже не заикается.

— Хорошо, нам надо будет оформить бумажный допрос, чтобы князю было что предъявить посадникам. Не оставляй его там, давай сюда.

 Во двор вошли без проблем; всех, кто там был, повязали, всё обыскали. Нашли даже тот лаз, куда спрыгнули Евдокия и Гаврила. Еле дядьку Златова удержали, чтобы не полез туда без подготовки.

А потом началось многочасовое брожение по подземным ходам и когда уже сами не знали, как выбраться, Семён увидел любимых Дуней улыбающихся колобков на стенах и земле. Она рисовала их пальцем на пыли, царапала камнем, выкладывала мелкими камешками. Видно, в какой-то момент стала опасаться заблудиться и придумала помечать места, где путь расходился в разные стороны.

Дальше поиски пошли легче. Всех обрадовала находка склада контрабандного товара. Каждый загрузился, как вол. Ход служивых замедлился, но скитающихся по подземелью ребят они явно догоняли.