Боярышня Евдокия (СИ) - Меллер Юлия Викторовна - Страница 22

— Ну и кто тут дикарь? — надменно бросила Кошкина, заставив Олехно Судимонтовича резко повернуться к ней. — Не понимаешь философии, не умеешь видеть красоты в простом, не хочешь слышать об опыте предков.

— Я закончил Краковскую академию! — вспыхнул литовец. Он хотел сказать что-то оскорбительное, но его прервал итальянец:

— Признаю сеньориту победительницей! — воскликнул он на латыни и медленно повторил на русском, чтобы все поняли:

— Она права! — вновь перешёл он на латынь, и тут новгородский владыка дал знак своему спутнику и тот начал быстро переводить итальянца:

— Истинная красота содержится в простых формах. Мне потребовалась целая жизнь, чтобы понять это.

Фиорованти склонил голову перед Феофилом и с явным облегчением продолжил:

— Но мне, как и всем остальным, не терпится узнать и другие доводы, — он показал рукой на бильярдный стол.

Дуня кивнула и сразу же продолжила:

— Это игра, оттачивающая ум и тело. Я бы сравнила её с шахматами, но кое в чём шахматы уступают.

— И как же она называется?

Дуня замешкалась, не зная, какое название дать бильярду, но её выручил спутник владыки.

— Похожий стол есть у короля Людовика. Он каменный и на нем гоняют шары молоточками на длинных ручках, а игру называют карамболь.

— Спасибо, — поблагодарила Дуня, — игра пришла в наши земли с востока, и я думаю, что мы можем придумать ей своё название, как это сделали франки.

Боярышня быстро высыпала шары из котомки, сложила их в рамку и осторожно подняла её.

— Сеньор Фиорованти, составьте мне пару, — она протянула ему кий и больше ничего не говоря, разбила шары.

Они начали поочередно бить, но как только освоились, Дуня пальцем провела кривую, подсказывая Фиорованти, как можно заставить прокатиться следующий шар.

Будучи математиком, итальянец сразу же оценил подсказку, замер, потом сузил глаза и ударил так, что его шар дважды отскочил от борта, при этом загнав сторонний шар в лунку. Зрители ахнули. Кому-то понравилась удача фрязина, а до кого-то дошло, каким образом задействован ум в этой игре. Итальянец же перенёс весь свой восторг на юную боярышню:

— Сеньорита, это великолепно! Я даже не думал, что можно так… — он не находил слов и беспомощно взмахнул руками.

— Чему досточтимый инженер радуется? — недовольно высказался ганзеец и переводчик тут же озвучил его слова, заменив слово «инженер» на «розмысла».

— О, герр Ханау! — лучась радостью воскликнул Фиорованти. — Моё сердце поёт, когда я вижу работу истинных мастеров, а здесь её много. Великолепный стол, математически выверенные шары, идеальные ударные палки — и всё это имеет смысл! Я люблю красоту, но когда она полезна, то для меня вдвойне привлекательна.

Переводчик владыки быстро повторял слова итальянца, и новгородцы тут же обсуждали их.

— Так о чём спорили-то? — возмущенно воскликнули в толпе. — Уж как только не поносили московских боярышень, а они лицом чисты и остры умом. Вона какую игру показали! Любо-дорого глядеть!

И после этих слов стало шумно. Все стали делиться тем, что услышали в городе.

Дуня незаметно выдохнула и с удовольствием уступила своё место брату Кошкиной. Боярин Овин с радостью приступил к игре.

Она отошла в сторонку и постаралась прислушаться к разговорам. Теперь на неё смотрели дружелюбно, а пара молоденьких боярышень даже улыбнулись ей и пригласили в свой кружок.

Но тут она натолкнулась на испепеляющий взгляд Селифонтова. Была бы его воля он своими руками удавил бы её. Рядом с ним стояла горделивая боярыня. Точнее, по всему видно было, что это староста стоял подле властной женщины. Она была в возрасте, но не растеряла женской привлекательности. Взгляд её был оценивающим и недовольным, а уж когда эта боярыня встретилась взглядом с Кошкиной, то в её глазах полыхнула ненависть.

«Вот те раз!» — отступила на шаг назад Дуня, поддавшись инстинкту самосохранения.

— Дурно то игрище! — громко произнесла эта боярыня и повернувшись к владыке, презрительно молвила: — Кощунство поощрять сие!

Народ притих, лицо Феофила закаменело, а женщина неспешно развернулась и с гордо поднятой головой направилась к выходу. Перед нею торопливо расступались, кто-то успевал склонить голову, выражая своё почтение, а до Дуни только что дошло, что она видела Борецкую.

Глава 10.

«Ну ничего себе! — изумленно подумала Дуня. — А мадам-то считает себя владычицею морскою… тьфу, новгородской!»

В зале на пару мгновений установилась гробовая тишина, а потом Дуня с удивлением отметила, что одна часть собравшихся возмущенно запыхтела, а остальные транслировали радостно-злорадное воодушевление.

Оказывается, не только Дуня умела молча выражать свои эмоции! Но Борецкая выдала! Она ж не столько игру осудила, сколь усомнилась в здравом уме владыки. Сильна!

Боярышня знала, что Феофил всего лишь полгода как стал архиепископом, задвинув протеже Борецкой, но какой же надо быть, чтобы настолько бесцеремонно выступить при нём! И сколько же власти у этой женщины? Но не успела вдова посадника сделать пару шагов, как её догнали слова Феофила:

— Начало гордости, — громко произнёс он, — удаление человека от Господа и отступление сердца его от Творца его; ибо начало греха — гордость…

Все вновь стихли, боясь упустить хоть слово, а Борецкая остановилась и развернулась. Владыко же продолжал:

— …и обладаемый ею изрыгает мерзость; и за это Господь посылает на него страшные наказания и вконец низлагает его.

Дуня вместе со всеми внимательно слушала короткое наставление владыки Феофила и видела, что хотя многие одобрительно кивнули и перекрестились, большинство не прониклось, и это было плохо.

Марфа высказалась ярче и понятнее. Её слова запомнят и передадут дальше, а Феофила никто цитировать не будет. Он образованный умничка, но здесь это скорее во вред.

Борецкая ответила священнику высокомерным взглядом и чувствуя себя победительницей, величественно повернулась к выходу собираясь продолжить свой путь.

Дуня не могла не восхититься её самообладанием и внутренней убежденностью в собственной правоте, но уступать даже не думала:

— Ну что ж, — счастливо улыбаясь, воскликнула она, — раз боярыня Марфа осудила игру, — тут Дуня состроила комичную рожицу и неожиданно для всех закончила: — то игра эта зело полезная и надо играть!

Она чуть не рассмеялась, увидев опешившие лица. В головах новгородцев никак не состыковались начало высказывания и вывод. Зато Дуня полностью завладела всеобщим вниманием.

— А что? — эмоционально всплеснула руками она и обводя новгородцев задорным взглядом, погрозила им пальцем, произнося: — Я ведаю, что боярыня не терпит соперничества и её гнев свидетельствует только о том, что ей обидно, что такую замечательную игру придумали без неё.

Все зашушукались, поглядывая на остановившуюся Борецкую. Кто-то осуждающе покачивал головою, не одобряя дерзкие слова юной боярышни. Кто-то растерянно стоял, до сих пор не зная, как реагировать на резкие слова Марфы Семеновны, на отповедь владыки, а тут ещё обидные речи московской гостьи. А кому-то было радостно видеть, что Борецкой дали отпор. Эти скалились, чуть ли не потирая от удовольствия руки.

С разными эмоциями на лицах лепшие люди Новгорода повернулись к боярыне, ожидая её ответа, а та сочла ниже своего достоинства на виду у всех соперничать с девчонкой. А может, ей помешали устремленные на неё жадные до новостей взгляды. Но скорее всего она прислушалась к своему богатому опыту управления людьми и не стала дальше обострять ситуацию.

Но это не означало, что ответа не будет. Дуня прочитала это в глазах Марфы Семеновны. А ещё ей стало ясно, что информационная война тут идёт намного изощреннее и жёстче, чем в Москве. Это не любительское распространение слухов, а продуманное и скоординированное движение, имеющее конкретные цели и задачи.

— Сеньорита, — позвал её итальянец до сих пор сжимавший в руках кий, — примите мою капитуляцию!