Испытай себя - Френсис Дик - Страница 5

На моем чердаке, когда-то являвшемся убежищем для младшей дочери тетушки, имелся толстый розовый ковер, стены же были оклеены кремовыми обоями с рассыпанными здесь и там красными розами. Обстановка состояла из кровати, комода, небольшого платяного шкафа, двух стульев и стола; повсюду лежали мои сумки, коробки, чемоданы, набитые пожитками, собранными со всего света. Одежда, книги, домашняя утварь и спортивный инвентарь — все высшего качества и в хорошем состоянии. Все добро было куплено еще в годы моей беспечной молодости, когда у меня водились деньги. В углу стояли пары дорогих лыж в чехлах. В футлярах покоились универсальные фото — и кинокамеры со сменными объективами. В постоянной готовности у меня хранилась ветро — и пыленепроницаемая, защищающая от насекомых палатка, которая раскрывалась автоматически в считанные секунды и весила всего три фунта. Время от времени я проверял свое альпинистское снаряжение и видеокамеру. Электронная пишущая машинка с лазерным принтером, которой я пользуюсь, большую часть времени стояла в плотной бумажной упаковке. В ящике стола лежали права на управление вертолетом; срок их годности давно истек, поскольку уже больше года я не садился за штурвал. Бродячая жизнь, подумал я. Вечная неопределенность.

Иногда я думал: продай я что-нибудь, питался бы лучше. Но я никогда не получу, предположим, за лыжи столько, сколько в свое время за них отдал. Кроме того, мне казалось глупым проедать те вещи, которые когда-то доставляли мне немало удовольствия. В моей бывшей работе они сослужили мне хорошую службу и в любой момент могут понадобиться опять. Это своего рода моя страховочная сеть. В туристическом бюро мне сказали, что всегда готовы взять меня назад, если я выкину из головы свою нынешнюю блажь. Знай я раньше, что мне придется заниматься сейчас тем, чем я занимаюсь, я бы заранее все рассчитал и, может быть, остался в значительной выгоде, однако между моим окончательным неудержимым порывом и его воплощением лежало всего шесть недель. Этот неосознанный порыв вызревал во мне долгие годы, почти всю жизнь.

Воздушный шар, наполненный гелием...

Вторую часть авторского гонорара за «Долгую дорогу домой» я получу только после выхода книги, а ждать этого еще целый длинный год. Деньги, которые я распределил на каждую неделю, явно закончатся раньше, но я представить себе не мог, как можно жить на сумму еще меньшую. Заплаченных вперед за мое жилище денег хватит лишь до конца июня. Эх, думал я, разделаться бы мне с этим воздухоплавателем к тому времени, и если бы в издательстве от него не отказались, да еще заплатили бы мне такой же аванс, как и в прошлый раз, то тогда, возможно, мне удалось бы протянуть целых два года.

Если же книга окажется неудачной, я сдамся и отправлюсь назад, к уже преодоленным мною не раз трудностям дикой природы.

В ту ночь в Лондоне еще больше похолодало, и к утру дом тетушки совершенно промерз.

— В доме нет воды, — с отчаянием в голосе сказала она, когда я спустился вниз. — Центральное отопление отключилось, и все трубы замерзли. Я вызывала слесаря, он говорит, что все мы здесь в одинаковом положении, а еще он сказал, что нельзя пользоваться электричеством. Сейчас он ничего не может сделать. Когда же потеплеет, он придет, чтобы исправить все неполадки и протечки. Мне очень жаль, дорогой, но я собираюсь жить в гостинице до тех пор, пока все это не кончится, дом же я закрываю. Ты сможешь найти себе какое-нибудь пристанище на недельку-другую? Естественно, я продлю срок уплаты; в деньгах, дорогой, ты ничего не потеряешь.

Беспомощность — слишком слабое слово, чтобы отразить то, что я тогда почувствовал. Я помог ей закрыть все краны, которые смог найти, и убедился в том, что она отключила все водонагревательные колонки; в свою очередь, она разрешила мне воспользоваться ее телефоном, чтобы попытаться найти другую крышу над головой. Я связался с ее племянником, по-прежнему работавшим в туристическом агентстве.

— У тебя есть еще тетки? — поинтересовался я.

— Боже милостивый, а что ты сделал с этой?

Я объяснил.

— Нет ли у тебя свободного угла, где бы я мог переночевать?

— А почему ты не услаждаешь жизнь своих родителей в их доме на том острове в Карибском море?

— Кое-какие проблемы с оплатой проезда.

— Если ты уж в таком отчаянном положении, то можешь провести у меня пару ночей, — сказал он. — Но ко мне приехала Ванда, а ты знаешь, какая у нас маленькая квартирка.

Ванда мне не очень нравилась. Я поблагодарил его и уведомил о том, что подумаю.

Я тут же переключился и начал размышлять о каком-нибудь другом варианте.

То, что я мысленно вернулся к предложению Тремьена Викерса, было просто неизбежным.

Я позвонил Ронни Керзону и напрямую все ему выложил.

— Ты сможешь запродать меня тому тренеру скаковых лошадей?

— Что?

— В свое время он предлагал мне стол и жилье.

— Не части, расскажи все по порядку.

Я выполнил его просьбу, но он все равно был против.

— Будет лучше, если ты продолжишь работу над своей новой книгой.

— Гм, — промычал я, — чем выше поднимается воздушный шар, чем разреженней становится воздух и чем ниже давление, тем больше этот баллон распухает, поднимаясь все выше и выше, и распухает он до тех пор, пока просто не лопнет.

— Что?

— Сейчас слишком холодно для того, чтобы заниматься сочинительством. Как ты думаешь, я смогу выполнить то, о чем просит Тремьен?

— Думаю, что нечто сносное у тебя должно получиться.

— Сколько времени это может отнять?

— Не берись за это, — вновь посоветовал он.

— Напомни ему, что я, в конце концов, блестящий писатель и могу начать работу без проволочек.

— Ты сошел с ума!

— Я ничуть не хуже других сумею разобраться в скачках. Почему нет? Я обыграю это в книге, а к тому же я езжу верхом, скажи ему об этом.

— Твои необузданные порывы как-нибудь сведут тебя в могилу.

Мне бы стоило прислушаться тогда к его мнению, но здравый смысл проиграл.

Я так никогда и не узнал, что именно сказал Ронни Тремьену, но, когда днем я перезвонил ему, его голос звучал торжественно, как на похоронах.

— Тремьен согласился с тем, что ты сможешь написать для него книгу. Похоже, что вчера ты понравился ему, — пессимизм Ронни так и вибрировал в телефонной трубке.

— Он согласился гарантировать тебе, — продолжал Ронни, — твой гонорар. — Ронни назвал сумму, которая позволила бы мне прокормиться этим летом.

— Гонорар будет заплачен в три приема, — уточнил он. — Четверть суммы через месяц работы, еще четверть — после того как он одобрит всю рукопись, и половина — после публикации. Если я смогу найти тебе официального издателя, который возьмется ее напечатать, то заплатит он, в ином случае сам Тремьен. Он также согласился на то, чтобы ты работал из сорока процентов авторского гонорара, а не из тридцати. Он согласен оплачивать все твои расходы за то время, пока ты будешь изучать его жизнь. Это означает, что если тебе понадобится отправиться к какому-нибудь его знакомому за интервью, то за транспорт будет платить он. В общем-то, это довольно неплохие условия. Ему показалось странным, что у тебя нет автомобиля, но я напомнил, что у людей, живущих в Лондоне, довольно часто не бывает собственных машин. Он говорит, ты сможешь пользоваться одной из его. Ему было приятно услышать, что ты умеешь сидеть в седле. Он сказал, тебе следует взять конноспортивную форму, а также захватить смокинг, поскольку Тремьен бывает в гостях и хочет, чтобы ты сопровождал его. Я сообщил ему, что ты профессиональный фотограф, поэтому он просил, чтобы ты захватил свою камеру. Полное и абсолютно ясно различимое отсутствие энтузиазма в голосе Ронни могло бы остудить мои порывы ничуть не хуже, чем это удалось тетушке, когда она поставила меня в тупик своим требованием оставить ее дом в трехчасовой срок.

— Когда Тремьен ждет меня? — задал я вопрос.

— Мне показалось, он был трогательно рад, узнав, что кто-то хочет с ним работать, особенно после того, как все наши писательские шишки отказали ему. Он также добавил, что будет счастлив видеть тебя как можно скорее, даже сегодня. Ты поедешь сегодня?