Испытай себя - Френсис Дик - Страница 30

Я задал этот вопрос Ди-Ди, после того как Тремьен и Сэм ушли контролировать тренировку второй смены; спросил я ее об этом в конторе, куда зашел, чтобы проверить по старым формулярам кое-какие факты.

— Уживаются? — с иронией в голосе переспросила Ди-Ди. — Нет, они не могут ладить друг с другом.

Она замолчала, раздумывая, стоит ли продолжать, пожала плечами и добавила:

— Сэм недолюбливает Нолана за то, что в его распоряжении слишком много лошадей из наших конюшен. Нолан выступает практически на всех скакунах, принадлежащих Фионе. С этим бы Сэм еще смирился, но Тремьен заявляет к скачкам любителей большее количество лошадей, чем остальные тренеры. Это приносит ему, естественно, большее количество побед. Владельцам, которые делают крупные ставки, это нравится. Ведь Нолан, как бы мы к нему ни относились, прекрасный наездник. Он возглавляет список лучших жокеев-любителей уже много лет подряд.

— Почему он не хочет перейти в профессионалы?

— Сама мысль об этом нагоняет на Сэма страх, — спокойно ответила Ди-Ди. — Но я не думаю, что это когда-либо произойдет. Сейчас же это совсем маловероятно из-за обвинения. Нолану нравится его статус любителя. На Сэма он смотрит свысока — как белый воротничок на голубой. Именно поэтому...

Она осеклась на полуслове, как будто на пути от головы до языка поставили преграду. Я сразу же заинтересовался, но постарался не подать виду:

— Поэтому что?

— Нечестно выбалтывать чужие секреты.

— Продолжайте, пожалуйста, — попросил я, но без особого нажима. — Я буду нем как рыба и не проболтаюсь.

— Это не поможет вам в ваших писательских трудах.

— Но это поможет мне понять всю здешнюю систему работы и отгадать секрет успеха без учета таланта Тремьена. Предположим, частично его можно объяснить соперничеством двух жокеев, не желающих уступать друг другу пальму первенства.

— А у вас изворотливый ум, — взглянула она на меня. — Никогда бы не подумала.

Ди-Ди размышляла, мне же ничего не оставалось, как ждать ответа.

— Дело не только в скачках, — наконец произнесла Ди-Ди. — Дело в женщинах.

— Женщинах?

— На этом поприще они тоже соперничают. В тот вечер, когда Нолан... я имею в виду вечер, когда Олимпия умерла...

Я заметил, что все они говорят «когда Олимпия умерла» и никто еще до сих пор не сказал «когда Нолан убил Олимпию», впрочем, Ди-Ди была близка к этому.

— Сэм положил глаз на Олимпию, — каким-то отрешенным тоном сказала Ди-Ди. — Нолан привел ее на вечеринку, и, естественно, Сэм начал к ней клеиться.

В ее спокойном голосе я уловил какие-то нотки снисхождения к Сэму и явного осуждения Нолана, несмотря на то что именно последний оказался в проигрыше.

— А Сэм... э-э... знал Олимпию?

— До того вечера — нет. Никто ее не знал. Нолан придерживал ее для себя. Когда же он ее привел и она бросила первый взгляд на Сэма, то сразу начала хихикать. Я там была и сама это видела. На женщин Сэм производит такой эффект, — Ди-Ди подняла брови. — Не удивляйтесь. Я тоже подвержена его влиянию. Ничего не могу с собой поделать. Он веселый.

— Это заметно, — согласился я.

— Заметно? Немудрено. Как только Нолан отошел, чтобы приготовить ей коктейль, она сразу же кинулась на шею Сэму. А когда тот вернулся, их с Сэмом уже не было. Я же говорила вам, в какую оранжевую дрянь она была одета... в самый раз для визита по письменному приглашению. Нолан, видимо, решил, что они уединились в конюшнях, быстренько рванул туда, но безрезультатно. — Она снова замолчала, обуреваемая сомнениями в необходимости всех этих откровений, но, по всей видимости, закончить ей было труднее, чем начать. — Нолан, изрыгая проклятия, в бешенстве вернулся в гостиную и сказал мне, что он задушит эту... э-э... суку. В принципе он обвинял ее, а не Сэма в том, что остался в дураках. Он, Нолан, белый воротничок — ив дураках! Поскольку он не хотел, чтобы эта история стала достоянием остальной публики, то быстренько заткнулся, хотя и кипел от гнева. Ну вот и приехали — все произошло именно так.

— Именно так, — медленно повторил я. — В суде об этом никто не рассказал.

— Естественно, нет. Я имею в виду, что об этом мало кто знал, и это давало Нолану мотив.

— Да, давало.

— Но это не означает, что он собирался ее убить. Это всем известно. Если бы он набросился на Сэма и убил его, было бы совсем другое дело.

— А это не вы заявили в суде, что слышали слова Нолана о том, что он удушит эту суку?

— Нет, естественно, не я. Прежде чем он подошел ко мне, его слова успели услышать другие, но они не знали, почему он их говорит. В то время это не имело значения. Естественно, никто меня с тех пор не спросил, знаю ли я причину этого высказывания, вот так все и покрыто мраком неизвестности.

— Но обвиняющая сторона должна была спросить Нолана о мотиве этих слов?

— Да, конечно, но он ответил, что взбесился из-за того, что не мог ее найти, и ничего более. Просто экстравагантная фигура речи, и никакой угрозы.

— Сэм тоже не ответил на вопрос почему. Видимо, из-за того, что откровенный ответ не лучшим образом отразился бы на его и без того шаткой репутации.

— Именно. Но в любом случае он не допускал, что Нолан всерьез намеревался убить ее. Он сам сказал мне об этом. Он также поведал мне, что они с Ноланом не в первый раз спят с одними и теми же девушками, что Нолан иногда уводил девушку у него из-под носа, что делалось это все забавы ради и об убийстве не могло быть и речи.

— Сэм чаще выходил победителем, — предположил я.

— Возможно, — пожала плечами Ди-Ди. — У меня уйма работы.

— Часть ее вы уже сделали. И моей тоже.

— Надеюсь, это не попадет в книгу? — ужаснулась она.

— Обещаю, что нет, — заверил я.

Я ретировался в свою комнату и, поскольку жизненный путь Тремьена начал обретать какие-то осязаемые формы, стал прикидывать построение своей книги — разбивку на главы и заголовки.

До сих пор я не написал еще ни строчки, и меня приводила в ужас лежащая передо мной пачка бумаги. Мне приходилось слышать о писателях, которые не могут оторваться от пишущей машинки, как от своей любовницы. У меня бывали дни, когда я прокручивал в голове свои мысли, но так и не брался за перо, ибо чувствовал, что не смогу отразить их на бумаге.

Мне самому не верилось, что я выбрал такое неблагодарное занятие, — лучше бы себе сидел и глазел в одиночестве на звезды.

Я вспомнил расхожий постулат о том, что следует делать то, к чему лежит душа, и решил отложить все дела до завтра. Если все будет в порядке, я решу свои проблемы без особых усилий.

В глухом лесу старший инспектор Дун угрюмо смотрел на груду костей, а патологоанатом докладывал ему о том, что эти останки принадлежат явно молодой девушке и что они лежат здесь почти год. Пока фотограф щелкал своим аппаратом, лесник отметил на крупномасштабной карте это место. Патологоанатом сказал, что без детального исследования невозможно определить причину смерти и даже этот анализ может не дать определенного результата.

С определенным почтением к праху погибшей эксперт уложил череп и кости в ящик, по форме напоминающий гроб, отнес в машину и увез эти останки в морг.

Старший инспектор Дун, видя, что искать следы автомобильных шин, отпечатки пальцев или окурки бесполезно, оставил с собой двух констеблей, поручив им порыться в траве в поисках возможно сохранившихся обрывков одежды, обуви и тому подобных, не успевших сгнить вещей; именно таким образом под слоем опавших листьев были найдены мокрые грязные джинсы, бюстгальтер маленького размера, трусы и блузка с выцветшей надписью на груди.

Старший инспектор Дун наблюдал, как констебли упаковывают эти жалкие остатки одежды в пластиковый пакет, и думал о том, что ни один из этих предметов не был найден на месте, где лежали кости, и даже поблизости от них.

Девушка, заключил он, в момент смерти была раздета догола.

Он глубоко вздохнул. Он терпеть не мог таких дел. У него у самого были дочери.