Адмирал Империи – 36 - Коровников Дмитрий - Страница 4

– Сейчас нельзя быть добрым или злым, правым или виноватым. Сейчас каждый из нас – и тех, кто с нами, и тех, кто против – делает то, что считает единственно верным. Кто-то встал на сторону закона, кто-то поверил посулам Самсонова. Но все мы – граждане одной страны, одного народа. И убивая друг друга, мы убиваем самих себя. Свое прошлое, настоящее и будущее. Неужели вы не понимаете этого?

Адмирал с мольбой посмотрел на первого министра. Он отчаянно надеялся, что сумеет достучаться до разума и сердца этого расчетливого царедворца, пробудить в нем ту искру милосердия и благородств.

– Вот именно – это война, – холодно заметил Птолемей Граус, – и поэтому я поступлю с ними, как с врагами. Приказываю умертвить все команды противника, сдавшиеся сегодня нам в плен!

Эти слова упали в напряженную тишину мостика подобно камню. Офицеры, до сих пор старательно делавшие вид, что не слышат разговора командиров, замерли, боясь поверить в услышанное. Адмирал Дессе побледнел как мел, пошатнулся, словно от удара. Ему показалось, что кто-то выкачал из рубки весь воздух – так трудно вдруг стало дышать.

– Но… Господин первый иинистр… Вы же не можете всерьез?!.. – сорвавшимся голосом пролепетал он. – Там же тысячи людей! Наши вчерашние боевые товарищи! Да, они ошиблись, заблуждались, но они же не звери какие-то! Их можно убедить, перевоспитать, обратить на путь истинный! Зачем эта бессмысленная жестокость?!

Павел Петрович готов был умолять Птолемея, лишь бы образумить его, отвести от пленных незаслуженную и ужасную казнь. Но, встретившись взглядом с первым министром, адмирал понял – все слова, мольбы и доводы бесполезны. Перед ним был не человек, а машина для убийства.

Глаза присутствующих при этих словах первого министра адмиралов и старших офицеров, находившихся сейчас на мостике «Агамемнона», расширились от ужаса и непонимания происходящего. В одно мгновение напряженная тишина, висевшая в рубке, взорвалась взволнованным гулом. Люди переглядывались, перешептывались, не веря своим ушам. Неужели Птолемей действительно отдал такой чудовищный приказ? Неужели он готов хладнокровно отправить на смерть тысячи безоружных пленников?

На лицах командиров читалось смятение, страх, отвращение. Никто не осмеливался открыто возразить своему главнокомандующему, но все понимали – он перешел черту. То, что еще утром казалось немыслимым, стало реальностью. Птолемей Граус, блестящий царедворец и стратег, оказался безжалостным палачом, готовым залить Империю кровью во имя своих амбиций.

Адмирал Дессе стоял бледный и потрясенный. Великий князь Михаил и вице-адмирал Трубецкой застыли с непроницаемыми лицами. Но даже по их бесстрастным маскам было видно – происходящее повергло их в шок. Эти надменные, гордые аристократы всегда считали себя солью земли, цветом нации. Но сейчас они вдруг осознали – рядом с Птолемеем они лишь пешки, марионетки в руках безжалостного кукловода. И от этого осознания им стало по-настоящему страшно. Козицын, Котов и Хромцова еле сдерживались, чтобы не разорвать сейчас этого чертового первого министра на куски…

– Можно я скажу несколько слов, господин командующий, – после недолгого молчания, произнес я. В напряженной тишине мостика мой голос прозвучал неожиданно громко и уверенно. Я вышел вперед, встав напротив Грауса, глядя ему прямо в глаза. В груди клокотала ярость, отвращение к человеку, который еще утром был моим командиром, а теперь собирался стать убийцей тысяч.

– Как вы знаете, в сражении сегодня я потерял почти половину кораблей своей 34-ой «резервной» дивизии, почти все с экипажами…

– Да, я сожалею о ваших потерях, Александр Иванович, – нехотя бросил Птолемей, – мы видели, как вы практически один остались в строю второй «линии» и храбро сражались все это время в полном окружении. А еще ранее, как вы смелым рейдом вышли из стен «вагенбурга» и организовали его деблокаду… 34-я «резервная» показала себя с лучшей стороны в отличие от многих других.

Первый министр строго посмотрел на Трубецкого и великого князя Михаила. В его взгляде читался откровенный упрек, даже презрение. Все мы знали – эти двое оставили позиции едва ли не первыми, кинувшись спасать свои драгоценные шкуры. И теперь Граус с удовольствием тыкал носом знатных трусов в их позор.

– Мы ценим вашу храбрость, контр-адмирал Василькова и храбрость ваших экипажей. К сожалению, таких отважных командующих, как вы, немного в моем… нашем союзном флоте.

Птолемей снова с укоризной посмотрел на сидящих рядом князей, которые оставили свои позиции в самом начале сражения. Те молча снесли упрек в свою сторону, лишь наградив Птолемея, а также меня, ядовытыми взглядами. Я видел, как в их глазах разгорается бессильная ненависть. Как аристократическая спесь мешается с завистью и страхом. Эти двое ненавидели Грауса а заодно и меня сейчас едва ли не больше, чем врага. Ненавидели за то, что первый министр своими словами заставил их почувствовать себя ничтожествами, выскочками, недостойными своих громких имен и титулов.

Все понимали причину нарастающего конфликта, но никто пока не хотел его начинать. Птолемей был слишком силен, слишком вознесся над остальными.

– Так вот, в связи с тем, что у меня не осталось дивизии, – продолжал я, не обращая внимания на бросаемые в мою сторону взгляды остальных, – я хотел бы попросить у вас, господин командующий, разрешения набрать мне новый состав как раз из этих самых военнопленных «черноморцев».

Мои слова прозвучали, словно разорвавшаяся бомба. Адмиралы вокруг застыли, боясь поверить своим ушам. Козицын и Юзефович недоуменно переглянулись, пытаясь понять – не послышалось ли им. Дессе судорожно вздохнул, в его глазах промелькнула безумная надежда. И лишь Птолемей остался невозмутим. Он смерил меня долгим, изучающим взглядом, словно увидел впервые.

– Вы в своем уме, Александр Иванович? – тихо, почти ласково спросил он. – Хотите набрать экипажи из предателей и убийц? Из тех, кто еще вчера стрелял в вас, жег ваши корабли, убивал ваших друзей? Вы настолько наивны или безумны?

Первый министр говорил спокойно, но я кожей чувствовал исходящую от него угрозу. Он явно не ожидал от меня такого.

– Это очень смелая, но, по-моему, неразумная идея, адмирал…

В голосе Птолемея звучала снисходительная насмешка, как если бы он разговаривал с неразумным ребенком. Он смерил меня долгим, изучающим взглядом, словно пытаясь понять – не помутился ли мой рассудок от пережитого. В его представлении, враг всегда оставался врагом, и даже плен не мог этого изменить. Те, кто один раз предал и поднял оружие против Империи, никогда уже не смогут искупить своей вины, заслужить прощение.

– Позволю с вами не согласиться, – ответил я на это. Мой голос звучал твердо и уверенно, хотя внутри все дрожало от напряжения. Я понимал, что иду по лезвию бритвы, рискуя не только своей карьерой, но, возможно, и жизнью. Но отступать было некуда. Слишком много жизней зависело сейчас от моих слов и действий.

– Как уже сказал Павел Петрович Дессе, пленные – это лишь обычные космоморяки, обманутые диктатором Самсоновым. Да и служили они, если говорить честно, не Самсонову, а императору Ивану Константиновичу, как и положено им по уставу.

Я обвел взглядом напряженные лица адмиралов вокруг. Многие из них согласно кивали, явно разделяя мою точку зрения. В конце концов, большинство присутствующих еще недавно сражались бок о бок с теми, кого сейчас Граус обрекал на смерть. И мысль о том, чтобы расстрелять безоружных товарищей, претила им не меньше, чем мне.

– По сути, «черноморцы» и примкнувшие к ним экипажи гарнизонных групп не нарушали никакой клятвы, а только исполняли приказания своего высшего начальства. Когда мы схватим диктатора и освободим столичную звездную систему, все эти люди готовы будут снова честно служить Российской Империи, – я говорил горячо и убежденно, стараясь достучаться не только до разума, но и до сердец своих слушателей.

– Никогда они больше не будут служить нашей Империи! – отрицательно покачал головой Птолемей Граус. Его лицо исказила гримаса отвращения и ненависти. – Позже, я наберу в ВКС по-настоящему верные присяге экипажи…