Прелюдия (СИ) - Горохов Александр Викторович - Страница 23

Боря немного помялся, но решил выложить.

— Понимаете, Иван Степанович, американцы своим спутником сняли Чебарскульский полигон, и у них возникли какие-то непонятки в отношении того, что там происходит. Вот они и попросили у руководства страны направить компетентную комиссию на полигон, чтобы она внимательно присмотрелась к нашей деятельности там.

— А что им может не нравиться? Боевая техника, как они того требуют, уничтожается. Акты об этом уничтожении мы вам направляем еженедельно. Да они и сами со своего спутника могут убедиться в том, насколько уменьшилось число техники на полигонных стоянках.

— Не знаю, Иван Степанович. Они считают, что что-то у вас там не чисто, вот и хотят, чтобы наша сторона прислала им подробный отчёт о всём процессе утилизации.

— Ну, знаете ли, Борис Яковлевич! Мы — коммерческая структура, и ни перед кем не хотим раскрывать наше ноу-хау. В общем, так: постарайтесь нажать на нужные педали, чтобы эта комиссия отправилась к нам не раньше, чем через месяц.

— Это будет нам дорого стоить, Иван Степанович. Несколько дороже, чем обычно: американцы ведь требуют!

— Насколько дороже?

— Думаю, процентов на десять.

Рассказывай мне сказки! Сам, поди, собрался дополнительную «маржу» состричь с того, что будешь «заносить». Ты еврей, а я армянин. А там, где армянин прошёл, еврею делать нечего. Раз наглеешь, значит, мы тебя сейчас тоже огорошим.

— Хорошо. Пусть будет так. Но срок в один месяц требуется строго выдержать. А ещё лучше — полтора. И ещё, Борис Яковлевич. Как идут дела с закупкой золота?

— Я занимаюсь этим, Иван Степанович. Только я не понимаю, зачем нам столько золота? И где вы его там, на Урале, собираетесь хранить в таком количестве?

— А вы не в курсе, что здесь, всего-то в десятке километров от нашего полигона, находится одно из российских хранилищ золотого запаса? Вот мы и договорились с местными военными, что наш золотой депозит некоторое время полежит в их подземелье. У меня, знаете ли, имеются дальние родственники в Нью-Йорке, которые сообщили о предполагаемом росте цены на золото в течение ближайшего года. И поэтому мы с Владимиром Михайловичем приняли решение увеличить вам заявку на приобретение золота на 15%.

Уманского, кажется, в задницу шилом ткнули, так бурно он отреагировал на мои слова.

— Да вы что, не понимаете, что этим решением вы практически полностью лишаете компанию оборотных средств!

— Ничего страшного. К тому сроку, когда это золото окажется в хранилище — а это должно произойти в течение месяца — контракт на утилизацию боевой техники будет полностью выполнен, и можно будет получить не только окончательный расчёт за выполненные услуги, но и авансовый платёж на следующую её партию.

— Да разве вы не знаете, что в бюджете нет денег⁈ Рабочим государственных предприятий и государственным служащим приходится задерживать зарплаты! А вы говорите — авансовые платежи.

— Ну, разве вы, Борис Яковлевич, с вашими талантами не сумеете добиться, чтобы деньги на авансовый платёж по статье, в которой так заинтересованы американцы, появились? Окончательного расчёта по предыдущему контракту как раз должно для этого хватить. Да и вообще: почему ваши друзья «наверху» не могут попросить у американцев оплатить эту утилизацию? Американцам же это важнее, чем нам.

Секунд десять думал наш «бывший хозяйственник», но согласился с предложенным решением.

А вот нам с Бабушкиным придётся интенсифицировать переброску техники в прошлое. В первую очередь — сокращать интервал движения машин через «прокол» между мирами, а то и в определённые часы задействовать для переброски сразу обе колеи используемой нами дороги. Благо, боеприпасы, ради которых приходится гонять грузовики туда и обратно, вывезли процентов на девяносто.

22

Дмитрий Новиков, 13 июня 1939 года

Фух! Отстрелялись! И в прямом, и в переносном смысле.

В прямом — это закончили демонстрацию возможностей оружия, которые мы передаём Красной Армии. Поэтому и гремели выстрелы и разрывы на полигоне целых два дня. Палили из всего, что есть: пистолетов, автоматов, пулемётов и пушек, включая 130-мм зенитные монстры, один из которых заслал снаряд на высоту в двадцать вёрст, чтобы продемонстрировать мощу советской послевоенной зенитной артиллерии. Неприцельно бабахнули: откуда в этом времени самолёты-мишени, способные забраться на такую высоту? Помню по книжкам, даже разведчиков из Группы Ровеля, летающих на восьми-десяти километрах, наши «ястребки» не могли перехватить: высотности не хватало.

После того, как закончили палить из разнообразных стволов (включая, кстати, ещё редкую в этом времени «сорокопятку» «хозяев», носившую в войну грустное прозвище «Прощай, Родина») по многострадальному корпусу «тридцатьчетвёрки», приговорённому стать мишенью, на него смотреть было жалко. Сквозные дыры в броне, разошедшиеся по сварным швам бронелисты, рытвины от рикошетов на наклонной лобовой броне и башне, вырванные с корнем опорные катки ходовой. Ну, и аккуратные прожжённые дырочки от попаданий кумулятивных снарядов и гранат РПГ-7. Сбегали мы к этой «мишени» после того, как всё закончилось, «полюбовались». Интересно, её отвезут «на ту сторону» для распилки на металлолом, или оставят в качестве «тренировочного пособия» следующим «поколениям» противотанкистов?

К ночи второго дня наконец-то заработал «покол между мирами», и высокие гости поутру, говорят, успели поглазеть на то, как организована переброска и складирование техники. Полюбовались, загрузились в «литерный» поезд, к которому прицепили ещё несколько вагонов с БМП, БТР и автотехникой, и укатили на запад. Но, говорят, не все. По крайней мере, комбрига Кривошеина, обходящего наши площадки хранения техники, я во время моей смены, выпавшей на дневное время, видел. Ну, и ещё несколько красных командиров в чинах от капитана до майора, прибывших в течение пары последних дней, сопровождавших его.

Помимо боевой техники, как рассказали ребята-перегонщики танков, в тот день из нашего времени прибыло много народа. В том числе, гражданских с семьями, которых тут же направили заселяться в сверкающие белизной свежих брёвен двухэтажные бараки. Их ударными темпами строят заключённые одного из земляночных лагерей, как говорят, пригнанные сюда именно для этого. Зэ ка из другого лагеря обносят забором из колючей проволоки всю территорию полигона. По слухам, наших гражданских в скором времени начнут отсюда вывозить в какие-то другие места, а в освобождающиеся квартиры будут заселять семьи прибывающих красных командиров и нас, одиноких «иммигрантов из будущего». Но когда, например, именно я сменю койку в офицерской… пардон, командирской «общаге» на собственную каморку, как говорится, писями по воде виляно.

Так что, сменившись в восемь вечера на площадке хранения, погрузились мы с такими же дежурными в кузов полуторки, доставившей сменщиков, да и покатились в гарнизон. В столовую, где нас ждал ужин. А после неё потопали в гарнизонную баню, чтобы смыть пыль и пот после беготни по полигону. Жара в парилке там в это время уже нет, но хотя бы горячая вода не совсем остыла. Ну, и что-то «растаял» я, «откисая» в тёпленькой баньке. Торопиться, нагоняя уже помывшихся и собравшихся товарищей, не стал: что, я без них дорогу к «общаге» не найду?

А когда распрощался с «заведующим баней», сверхсрочником, уже недовольно посматривавшим на меня (ему ведь тоже к семье вернуться со службы уже хочется), и вышел наружу, понял, что нагонять ребят стоило бы. Та самая туча, что маячила на горизонте над Чашковским хребтом, когда мы подъезжали к гарнизонному городку, уже закрыла полнеба. Чёрная-чёрная, сверкающая молниями и грохочущая громом.

Ливень с градом, размером с пшеничное зерно, резко вдруг увеличившимся до голубиного яйца, застал меня около гарнизонного клуба, так что я, мгновенно промокнув до нитки, опрометью бросился на его крылечко, чтобы хоть как-то укрыться под стенкой и куценьким навесом. Да только дождь и градины порывами ветра захлёстывало и сюда.