Прелюдия (СИ) - Горохов Александр Викторович - Страница 18

В один из вечеров упросил знакомого позвонить в Миасс дядюшке, у которого на квартире есть телефон (бабушке, живущей у него, как вдове фронтовика и работнице тыла, по закону положено). Как и предполагал, особого «хлопанья крыльями» по поводу моего «отъезда на пару лет в загранкомандировку на строительство электростанции» не наблюдалось.

Всё! Последние «хвосты», если не считать разведённой подружки в Чебаркуле, к которой я время от времени в выходные забегаю, обрублены. У той, как я понял, я тоже всего лишь «запасной вариант», поскольку без предварительного звонка из телефона-автомата мне к ней являться не велено, и забудет она меня быстро.

Это всё были «косвенные признаки», того, что и рассказ про 1939-й год, и даже наши контракты, вовсе не шутки. В том, что всё совершенно реально, я убедился, когда пришёл приказ перегнать «туда» и погрузить «там» на платформы десяток боевых машин. И не каких-нибудь, а совсем старых: «тридцатьчетвёрки», Т-44 и СУ-85. Поскольку я за рычагами СУ-85 уже сидел, на одной из машин и поехал в качестве механика-водителя.

В общем-то, ничего особенного при «пересечении границы времени» не ощутил. Так, что-то вроде лёгкого сквознячка да секундного шума в голове. Да и то — лишь потому, что прислушивался к ощущениям. Ребята, управлявшие «тридцатьчетвёрками», и того не заметили.

Пейзаж после перехода «туда» изменился несильно: ну, берёзки чуть по-другому растут. И регулировщик в красноармейской форме отчаянно машет флажком: проезжай, мол, не задерживайся, вон там встанешь, где прошедшая до этого «броня» стоит. А по соседней колее встречная техника катится и, после отмашки другого регулировщика, исчезает за едва заметным маревом.

Полуторка, хорошо узнаваемая по фотографиям военных лет и кинофильмам, повела нас на станцию Мисяш. А вот там изменений куда больше: знаю-то я её, как свои пять пальцев. И пакгаузы другие, и совершенно свежая платформа для погрузки на, пардон за тавтологию, железнодорожные платформы, и домишки вокруг станции совсем по-другому выглядят. А самое главное — никаких опор с контактными проводами для электровозов.

Покорячились, конечно, загоняя машины на платформы, но как без этого? Всё-таки одна из сложнейших операций при транспортировке бронетехники. Причём, «мою» «сушку» загонял на платформу один из двоих ребят, которые будут сопровождать эшелон, похоже, на показ большому военному и государственному руководству. Ну, а мы, «бойцы из бригады Смирнова», погрузились в кузов Газ-АА и в сопровождении сотрудника НКВД покатили назад, к месту, где соприкасается наш 1994 год и год 1939. И завершили «экскурсию» в салоне «пазика», возвращающегося пустым из гарнизона.

Фрагмент 9

17

Старший лейтенант госбезопасности Воскобойников, 25 мая 1939 года.

Если до моего спешного отъезда в Москву Полина редко видела меня дома по вечерам, то теперь и вообще успевает только посидеть со мной за столом, пока я наспех перекусываю перед сном. Всё хозяйство на ней. И мальчишки-озорники, которых нужно обстирать и тоже накормить, и огород, и корова. Пацанам восемь и десять лет, помощники из них ещё неважные, но хоть в чём-то стараются матери помочь. Когда Бурёнку напоить, когда курам зёрнышек или хлебных крошек насыпать, когда грядки прополоть. В отличие от меня, совсем погрязшего в служебных делах.

Да, немало взвалил на мои плечи забот товарищ народный комиссар! Правда, после его отъезда в Челябинск оттуда в моё распоряжение прибыли два человека — лейтенант и младший лейтенант госбезопасности, а теперь ещё трое из Москвы, из центрального аппарата УГБ в тех же званиях плюс совсем уж юный старший сержант ГБ. Да только работы столько, что не продохнуть всем нам шестерым. И с командованием Троицко-Магнитогорского полка, получившего официальный приказ от руководства Наркомата обороны «на особый период до дальнейших распоряжений исполнять указания инспектора ГБ тов. ВОСКОБОЙНИКОВА и оказывать всемерную поддержку его действиям», ежедневно совещаться. И безопасность периметра полигона, куда уже начали перегонять технику из будущего, обеспечивать. И вопросами документов людей, которые оттуда переходят, заниматься. И с руководством двух лагерей заключённых, пригнанных для строительных работ, множество вопросов решать. Они ведь хоть и осуждённые, но им и жить где-то надо, и кормить их требуется, и фронт работ определить. И с населением работать, чтобы излишнего интереса к происходящему не проявляли да языками не трепали. И отправку в Москву образцов техники и целой горы документации, которую грузовиками возили «оттуда», организовать.

С последним делом вообще сложностей масса. Возили-то её в закрытых и заклеенных по швам целлулоидной плёнкой картонных коробках с надписанным от руки содержимым: «Авиация», «Бронетехника», «Артиллерия», «Справочная литература», «Учебники» и так далее. Да только при разгрузке никто этих надписей не читал, всё валили в общие кучи да так, что в помещениях гарнизонного клуба только узенькие проходы оставались. А это всё надо рассортировать перед отправкой, чтобы в столице у получателей не было путаницы.

В общем, пришлось выделять людей и на эту работу. А поскольку коробки тяжеленные, часть из них раздавило весом лежащих сверху. И тут забота, чтобы красноармейцы, прикреплённые к присланной из будущего женщине, любопытные носы не засовывали в те бумаги, которые им и видеть-то не положено.

Ту рослую, широкую в кости двадцатипятилетнюю женщину, Инну, там же, в клубе, и поселили: тяжело пока с жильём для людей. В казарму ведь её тоже не определишь по известным причинам. Хоть она и боевая, бывшая комсомольская работница, и под горячую руку ей не каждый рискнёт попасть, но только зачем молодых парней провоцировать, а ей создавать неудобства пребыванием в помещении, где постоянно вертится сотня голодных до бабской ласки мужиков. Пусть и под внешней охраной часового, приставленного к клубу и призванного проверять документы у всех входящих в него, но всё же жилой угол ей организовали.

А командует она приданными ей солдатиками не хуже какого-нибудь старшины. Забегаю я в клуб регулярно, так что вижу, как красноармейцы пыхтят, растаскивая коробки с бумагами уже по новым кучкам. А самые толковые склеивают уже свежие коробки той самой целлулоидной лентой, на одну сторону которой нанесён клейкий слой: приложишь кусок такой плёнки к картону, и отодрать его без прилегающего слоя картона невозможно.

Мне, конечно, тоже не положено читать то, что в содержимом тех коробок написано. Но не удержался я, увидев среди вывалившихся из раздавленного ящика книжек одну, с названием «История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941—1945 гг.». Том первый, «Подготовка и развязывание войны империалистическими державами». Открыл, начал листать и… просто обалдел от того, что в ней пишется. Часа два на одном из соседних ящиков просидел, листая и жадно вчитываясь в строки.

Всё у них там, в мире из которого эта книжка попала, было иначе, чем у нас. Главным европейским агрессором у них выступала Германия во главе с каким-то Адольфом Гитлером, о котором я никогда не слышал. Пришёл он к власти в 1933 году, сразу же запретил коммунистическую партию. А потом и любые другие, кроме собственной, Национал-социалистической рабочей. Название у партии вполне себе нормальное, да только идеология такая, что никаким социализмом и не пахнет. Даже хуже итальянского фашизма: те хоть не объявляют себя единственным «расово-полноценным» народом и не требуют истреблять «расово-неполноценных». Социализм у них — тоже исключительно для немцев за счёт угнетения других народов, низведённых до состояния рабов. В первую очередь — славян.

Военной силой и хитростью этот Гитлер сначала захватил Австрию, Чехословакию, Польшу, разгромил Францию, присоединил все эти Дании, Голландии, Бельгии. Добрался до Греции и Югославии, а потом, набравшись сил, ударил и по Советскому Союзу.

Конечно, ничего бы у него не вышло, если бы его и германскую промышленность, не подкармливали деньгами британские и американские империалисты. И если бы не закрыли глаза на то, что эти самые национал-социалисты буквально с первых дней у власти не начали готовиться к войне с СССР. Ради этого империалисты даже простили немцам долги по репарациям за Империалистическую войну и отказ от военных ограничений, наложенных Версальским мирным договором.