Пульс (ЛП) - Карман Патрик - Страница 17

Закончив, она бросила планшет под подушку и закрыла глаза, надеясь заснуть и забыться. Свернувшись клубком, она повернулась на бок и натянула одеяло ближе к лицу. Но сон не приходил. Она начала грызть ноготь на мизинце, — большая ошибка, потому что она уже почти победила эту плохую привычку, — быстро уничтожив изогнутую дугу на кончике пальца.

Послышался звук со стороны стола через всю комнату, почти бесшумный, как будто он не хотел быть услышанным. Звук был знакомым, но она не могла распознать, что именно его издавало, возможно, потому, что слышала этот звук очень редко. Может, она уже спит, но не осознаёт этого? Фейт прикусила ноготь, оторвав кусок в опасной близости от кожи. Больно, но, по крайней мере, эта боль отвлекала от тяжёлого груза на душе и от ощущения, что её разбитое сердце ещё не скоро восстановится.

— Ястреб? — прошептала Фейт, но ответа не последовало. Она подняла голову, ожидая увидеть его. Это была приятная мысль. Хоть они и не близки, но он был человеком, которого она знала. Она увидела, как карандаш и белый клочок бумаги упали на мягкий ковёр. Ей показалось, что перед этим они висели в воздушном пространстве, а тут вдруг рухнули разом. Сначала, один раз отскочив от пола, упал карандаш и затем застыл, как мёртвый зверёк, на плюшевом сером ковре. Листок бумаги приземлился, точно врезавшийся в землю самолёт, слегка зазевавшись, ловя под собой воздух. Листок был чист — это всё, что смогла разглядеть Фейт, моргнув три или четыре раза и убедившись, что полностью проснулась. Именно в этот момент она поняла, что это был за таинственный звук. Это был звук карандаша, пишущего на бумаге — то, что она хотела сделать в приступе своей меланхолии, но поленилась.

Фейт посмотрела на окно — жалюзи были полуоткрыты, никакого сквозняка не наблюдалось.

— Что ж, — подумала она. — Это не ветер.

Ни о каком сне больше и речи не шло. Полусонная и с головной болью, она села. Затем подошла и подняла этот прелюбопытнейший карандаш и стала рассматривать его как учёный, сделав вывод, что он просто скатился с рабочего стола по неизвестной причине. Она подняла листочек, посмотрев на его пустую поверхность. Когда она уже собиралась положить вещи обратно на стол, то невольно перевернула листок и увидела, что на нём написано:

«Ты меня передвинула».

— Что за?.. — воскликнула она, держа карандаш как возможное оружие на случай, если из шкафа выскочит скиталец. Но там не было никого; комнату и дом окружало только пустое пространство.

«Ты меня передвинула?» — размышляла Фейт, вернувшись в мягкую постель и пытаясь сложить всё воедино. Ей стало спокойнее, когда она полностью накрыла себя одеялом, как если бы оно волшебным образом служило ей в качестве щита от опасного мира снаружи. Она явно сошла с ума. Наверное, это из-за того, что дал ей Уэйд без её согласия. Скорее всего, именно это было причиной такого причудливого сна, в котором она чувствовала себя как в ловушке. Какие бы странные вещи ни произошли прошлой ночью, они происходят и сейчас. Её разум сыграл с ней злую шутку. Это она написала эти слова во сне и уронила карандаш. Галлюцинация — вот объяснение происходящему. Единственное.

Но Фейт всё же не могла избавиться от мыслей, что она ведь реально хотела порисовать на бумаге и слышала, как карандаш подкатился ближе к ней. Она крепко-крепко зажмурилась, пытаясь забыть, но слова накрывали волнами.

Ты передвинула меня. Ты передвинула меня. Ты передвинула меня!

***

Фейт опустилась на кресло, в котором уже как-то раз сидела. То, что она собирается сделать, будет больно; она знала это. Может, в глубине души именно поэтому она это и делает, но сама Фейт пыталась себя убедить, что это неправда. Она делала это только в особых, очень печальных случаях. Татуировка поможет. Будет больно, но так она сможет избавиться от другой боли. Рисунок на коже станет напоминанием, которое она никогда не забудет. Он будет началом её одиночества, а где есть начало, там есть и конец, ожидающий где-то на расстоянии.

— Ты уверена в этом? — спросила татуировщица. Все её руки были покрыты красивыми, цветными, яркими татуировками. Стебли вытатуированного плюща поднимались от шеи к щекам, расползаясь по ним и исчезая в длинных волосах.

— Да, только небольшую. А то родители прибьют.

— Мне это знакомо, малышка. Никаких проблем. Только будет немного больнее, чем в прошлый раз. Смотрю, тебе понравилось.

Её звали Глори — по крайней мере, она себя так называла, и рисунки Фейт её просто гипнотизировали. Линии были агрессивными и жёсткими, но их суровая красота нравилась Глори, и она подумывала, что обязательно перенесёт половину из них на своё тело. А теперь за эти густые и жирные линии Фейт заплатит адской болью. Глори много раз видела, как плачут уже взрослые парни, выбирающие этот вид чернил.

— Там же, но на другой стороне. — сказала Фейт, кивая головой в знак того, что её всё устраивает. — Как можно выше и шириной в два дюйма, чтобы не было видно.

Глори кивнула и достала планшет. Фейт вытащила свой и транзакция началась; сначала от планшета к планшету передался рисунок, затем прошла оплата за процедуру, опустошившую банковский счёт Фейт. Закрыв глаза, Фейт перевернулась в кресле на нужную сторону пока Глори готовила чернила и иглы.

— Полностью чёрную, как и тогда? — спросила та, желая добавить немного цвета.

— Да, насколько возможно.

Глори едва заметно покачала головой. Она научилась подавлять свои чувства в такие моменты, но всё равно вид сломленной девочки — маленького зажатого комочка на большом кресле — пробуждал в ней плохие воспоминания. Фейт собрала свои длинные светлые волосы в кулак и подложила их под голову, как подушку. Волосы были густыми и волнистыми, поэтому их надо было убрать, чтобы Глори сделала своё дело.

Фейт почувствовала жало иглы, коснувшееся её нежной кожи у линии роста волос, но не шелохнулась. Она впитала боль, как губка, и приготовилась к долгой процедуре. Посильнее свернулась в клубок, касаясь ладонями той части шеи, где была спрятана другая татуировка.

— А знаешь, — заговорила Глори сквозь электрический гул татуировочной машинки. — Мы с тобой как соль и перец, я и ты. Фейт и Глори1. Как будто нам суждено было встретиться.

— Наверно, да, — ответила Фейт, терпя головную боль, которая постепенно отступала в тень под натиском огня на шее.

— Можно сделать общую классную татушку — Вера и Слава. Милую такую, с завитушками.

Фейт уже представила себе картинку. Нарисовала её в своём воображении, но только не милую и изящную. Слово «Слава» окружал ярко-зелёный плющ, а «Вера» — стальная колючая проволока. И за её именем горела алая полоска, точно кровь, растекающаяся по коже.

Когда дело было сделано, Глори с помощью двух зеркал — спереди и сзади — предложила Фейт посмотреть на результат; но та не захотела, пока не пройдёт красный оттенок кожи. Это будет через несколько дней, но у Фейт возникло такое чувство, что она не взглянет на тату, пока боль окончательно не утихнет. Мысленный образ татуировки придаст ей терпения, а когда она наконец посмотрит на тату, от боли уже почти ничего и не останется

— Спасибо, Глори. Не думаю, что я вернусь.

— Никогда не говори никогда. Всё может измениться.

Глори потянула к ней руки, как бы демонстрируя все свои татуировки, но и одновременно для того, чтобы обняться на прощание. Фейт же просто подошла на шаг ближе, давая себя обнять.

— «Вера и Слава», — сказала она. — Запомни это. Ты и я.

Фейт не была так уж уверена, но ей понравился сладкий и нежный запах её кожи, как и крепкие, но в то же время ласковые объятия.

***

Часом позже Фейт, вернувшись домой, стояла в ванной. Держа в руке зеркало поменьше, она в раздумьях присматривалась в зеркало. Она думала не о новой татуировке, а о старой, на которую она впервые взглянула только через месяц или больше и впоследствии смотрела довольно редко. Но по какой-то неведомой причине она приподняла волосы не с той стороны. Случайно или же намеренно, не удержавшись? В любом случае, увидев раз, она уже не могла остановиться. Фейт подняла свои волосы вверх и посмотрела на красную кожу. В первый день татуировки особо не разглядеть. Всё кажется размытым, словно кто-то разлил чернила. Но общая картинка вырисовывалась, и Фейт не могла сдержать слёз. Две руки, держащие друг друга, запястья которых исчезали в её белокурых волосах. Линии были грубыми, но результат оказался мощным, как будто двое поклялись никогда не отпускать друг друга. И Глори, не удержавшись, добавила от себя крошечный стебель зелёного плюща вокруг запястий. Мастер добавила капельку надежды в символ скорби, которая смотрелась как белый голубь на фоне бесконечно-чёрного неба.