Африканский след - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 25

Щербак невольно улыбнулся:

– Почему ты решил, что я человек служивый?

– Глаз у меня наметанный.

– Ишь ты... Ладно, давай знакомиться!

Коля достал свое глориевское удостоверение и протянул хозяину, отметив, что Антон не сделал ни малейшей попытки взять его в руки, но взгляд, брошенный им на раскрытые корочки, был внимательным.

– Ишь ты... – наконец пробормотал он. – Опер, значит, из ЧОПа?

– Точно...

– Хм!.. Небось и в горячих точках успел потрудиться?

Он окинул Щербака более доброжелательным взглядом и, когда тот молча кивнул, покачал головой:

– Ну-ну... Не все, видать, такие невезучие, как я... А ко мне-то тебя чего привело, опер?

– Помощь твоя понадобилась, – произнес Николай после секундного колебания. Вопреки всему Плетнев почему-то вызывал у него симпатию.

– Неужто я еще кому-то помочь могу? Ну и ну!

Антон улыбнулся, продемонстрировав собеседнику неожиданно белые и ровные зубы, и тряхнул густыми, на взгляд Николая, слишком длинными волосами.

– Забавная у тебя висюлька, – улыбнулся в ответ Щербак, а Плетнев моментально погасил улыбку и сурово уставился на него.

– Чего это ты вдруг моей висюлькой заинтересовался?

– Недавно погиб мой самый близкий друг, подорвали его. Еще один человек... очень хороший человек... инвалидом стал. А на месте взрыва в точности такую же штуку обнаружили, вот и заинтересовался...

Решение действовать в лоб пришло к Николаю Щербаку само собой, а продиктовала его внутренняя уверенность, что этот бывший спецназовец, видимо так и не переживший постигшей его трагедии, не может быть убийцей. Тем более детей. У Антона было открытое, несмотря на следы возлияний, почти красивое лицо. Интуитивно Щербак чувствовал, что человек с такой улыбкой и таким взглядом просто не способен на столь тяжкое и подлое преступление. Да, он уничтожил негодяев, убивших его, видимо, горячо любимую жену. Но сделал это, что называется, с открытым забралом, от закона уйти, как поведал Щербаку участковый, не пытался.

– А у друга твоего имя есть? – неожиданно спросил Плетнев.

– Есть... Звали его Денис Андреевич Грязнов... Антон прищурился, взгляд его сделался не просто пристальным – острым.

– Знакомая фамилия... – негромко произнес он. – Знакомая и редкая.

– Не такая уж и редкая, – пожал плечами Николай. – А что знакомая, такты, возможно, сталкивался когда-то с Денисом... Или с дядей его Вячеславом Ивановичем Грязновым.

Плетнев еще некоторое время смотрел странным взглядом на Щербака, потом поинтересовался:

– Ну а второй, которого подорвали?

– Вот тут фамилия действительно редкая: Турецкий... Может, и о нем слышал?

К удивлению Щербака, Антон резко выдохнул воздух и... расхохотался... Физиономия оперативника изумленно вытянулась, а Плетнев, отсмеявшись холодным и сухим смехом, мгновенно посуровел, и теперь в его взгляде, устремленном на Колю, ни малейшей симпатии не улавливалось.

– Н-да-а, – протянул он. – А все-таки интересная штуковина жизнь... Говоришь, любезный Александр Борисович – кандидат в инвалиды? А господину Меркулову, часом, хотя бы самая малость там не досталась?

Щербак слишком поздно понял, что совершил ошибку, он даже догадывался, какую именно... Плетнев между тем продолжил:

– Привет от меня всей честной компании, – ядовито произнес он. – Воистину Бог видит, кто кого обидит... Друзья твои, опер, в свое время меня в психушку спровадили, сына лишили... А ты, значит, за помощью ко мне пришел? Уж извиняй, оперок, а только придется тебе без моей помощи обойтись: сами разбирайтесь, что да как... А теперь будь любезен – прощай!

И, опрокинув в себя вторую стопку, Плетнев с самым суровым видом поднялся из-за стола.

Николай не сомневался, что пытаться исправить ситуацию бесполезно, и спорить с хозяином не стал... Прикрывая за собой дверь плетневской квартиры, он услышал, как смачно, в три этажа, тот выматерился за его спиной...

Уже из машины Щербак позвонил Севе Голованову и, доложив виноватым голосом о своем неожиданном проколе, вздохнул:

– Знаешь, я по-прежнему не сомневаюсь, что к взрыву этот мужик никакого отношения не имеет, не тот характер. Вздумай он кому отомстить, поступил бы так же, как в случае убийцами жены. Но ты все-таки прицепи к нему Самохина, пусть Самоха пару дней за ним присмотрит, не исключено, что Плетнев попытается связаться с кем-то из своих, чтобы если не разрулить, то хотя бы разнюхать ситуацию. Самоху я тут подожду, пока доберется – на случай, если клиент захочет позвонить кому... У него самого телефон давно отключен... Черт! Давно я такие лажался...

– Ты не мог знать, что следствие по его делу вели наши, так что не самоедствуй. Машину он твою видел?

– Нет.

– Значит, будете с Самохиным на пару вести наружку за Плетневым... Думаю, он действительно попытается выйти на кого-то из тех, кто, с его точки зрения, может быть в этом деле замазан... Все, до связи... Самоха прибудет не раньше чем через два часа, он сейчас с клиентом. Держи с ним связь сам, лады?

Щербак отключил мобильный, вздохнул и устроился на водительском сиденье поудобнее. До самого приезда своего тезки Коли Самохина, объявившегося не через два, а через три часа, он не спускал глаз с плетневского подъезда. Но Антон из дома так и не вышел.

Терпкий, сладковатый запах курящихся на треноге трав заполнил большое помещение мастерской минуты через три после того, как Георгий поджег их от черной свечи, установив треножник на его традиционное место, в ногах идола.

Сегодня травы загорелись с первого прикосновения пламени, после первой голубоватой вспышки тление их сделалось ровным, дымок, поползший от треножника, как по заказу, поднялся вначале вверх тонким сизым столбиком и, лишь достигнув лика Бога, потянулся в пространство комнаты. Это означало, что Бог благосклонен к ним, что удача не изменила Георгию, несмотря на осложнившиеся обстоятельства.

Обе девочки лежали неподвижно, с плотно закрытыми глазами, на своих топчанах, выдвинутых на время сеанса на середину мастерской и установленных точно напротив изваяния.

Эта неподвижность была сродни неподвижности мертвого тела, и Георгий, завершив необходимые заклинания, произносимые им на странном, гортанном языке, казалось состоящем из одних согласных звуков, глубоко вдохнул аромат дыма и сосредоточил взгляд на девочках.

– Взгляните на эту яркую золотую точку... Вот она возникла перед вашими глазами... – тихо заговорил он. – Вот она становится больше... это уже круг, яркий, словно маленькое солнце... Смотрите, это действительно солнце, освещающее прекрасный луг, усыпанный цветами... Какое синее, чистое небо... Как прекрасны женщины, идущие к вам издали... Вы знаете этих женщин...

Губы Ани дрогнули, девушка еле слышно выдохнула: «Мама...» – и снова замерла. Настя не шевельнулась.

– Вам, – продолжил он, – хорошо там, хорошо... Вам хочется остаться там навсегда, потому что это не сон, это явь... Сон – там, куда вы попадете, после того как бог Мбунду оставит вас, вернет в этот грязный, мрачный мир, в котором вы испытываете только боль и тоску, слышите только крик и ругань, где вы никому не нужны... Просите Мбунду оставить вас там навсегда...

– Мамочка!.. – чуть громче произнесла Аня, а Настя неожиданно глубоко вдохнула.

– Золотое солнце... – снова заговорил он. – Золотой круг... Золотая точка... Неизбежное возвращение во тьму...

– Точка... Она стала голубая... – пролепетала Аня и открыла глаза. Настины веки тоже дрогнули и приоткрылись, по щеке девочки скатилась маленькая, почти старушечья слезинка.

Георгий поднялся с колен. Протянув руку к стоявшему чуть поодаль от него столу, он взял с него большой бокал, наполненный розоватой жидкостью. Сперва подошел к Ане и, заботливо приподняв голову девушки, поднес питье к ее губам.

– Семь глотков, – напомнил он.

Аня в точности исполнила его распоряжение и улыбнулась.

– Так хорошо сегодня было, дядя Юра, – я маму видела. Так странно: на ней было ее любимое платье, хотя оно на самом деле осталось висеть в шкафу...