Артефактор из Миссури (СИ) - Цой Юрий - Страница 3

Благодаря размеру иглы у меня вышло сделать рабочий инструмент слабо похожим на шило и дело постепенно пошло, пока пальцы от непривычных усилий не отказались сжиматься. Ничего… Я спрятал под подушку кость с иглой и откинулся вспотевшей спиной на ее мягкую поверхность. Главное начать…

Спустя десять минут пришла мама с братом Джоном и мне устроили помывку в большом корыте, которое они принесли с собой. Потом чистого и освободившегося от отходов жизнедеятельности покормили и вынесли на деревянную террасу под крышей, где вся малышня исключая девятимесячного Пита принялась развлекать меня в меру своего понятия и сил. У папаши этих сил к концу дня оказалось меньше всех и он лишь дежурно спросив о моих делах скрылся в доме, чтобы поесть и рухнуть в постель. Впрочем, я оглядел банду босоногих детишек и ухмыльнулся своим мыслям, силы у него все же скорей всего оставались…

Солнце кроваво-красным диском упало за горизонт, и я сидел в плетеном кресле и любовался новым миром с небом уходящим в черноту на котором зажглись первые звездочки, с наслаждением вдыхая чистый воздух наполненным запахом трав и звуком птиц над бесконечными полями до самого горизонта разбитыми на ровные квадраты. Дети играли в прятки давая мне ощущение щемящей причастности к их безграничному оптимизму и постепенно уверенность в благополучном исходе моей затеи почти закрепилась в моем сознании. Мысли получив такой посыл стали оценивать окружающий вид и незнакомые созвездия над головой. Может еще и поживу здесь…

Целую декаду я ковырял бороздки в твердой кости и только сознание взрослого мужа и прожитые в другом мире годы смогли дать мне сил не бросить этот нелегкий труд. Голова адски болела, давя инородным образованием на здоровые клетки и отбирая у них соки, доводя периодически до глубоких обмороков. Мама, сестры и особенно Милли старались как могли мне помочь, но в итоге только мешали, отнимая время, когда я мог бы продолжать изготовление амулета. Но вот момент, когда минимальные условия для активации примитивного артефакта все же наступил, и я с отвращением последний раз оглядел выполненный мной узор, который в моем прежнем мире сделал бы и пятилетний ребенок, причем на порядок лучше. Никакой маны ни внутри себя, ни снаружи я так и не увидел. Из спутанного объяснения Милли как работает лампочка под потолком с помощью «электричества», которое приходит по проводам прямо из города я ничего не понял. Единственное что я успел — это изучить книжки с полки, две из которых были учебниками, а оставшиеся три сборниками рассказов. Полистал все книжки по очереди, ничего не понял, хоть и смог благодаря памяти тела понять технику чтения и значения чисел, как и некоторые действия с ними. Но большинство слов, понятий и названий остались для меня темным лесом, да и времени разбираться с этим не было — от слова совсем. Попрошу потом какую-нибудь из сестер позаниматься со мной, если все получится и мои труды не останутся напрасными.

Я помолясь Святому Геосу накрыл узор на кости ладонью и сделал единственное что мог. А именно тупо стал копировать действия учеников в школе артефакторов, когда они заряжали свой первый артефакт. Дело в том, что в этом случае применяется немного другая техника, чем оперирование видимой энергией и если во мне есть хоть крохи маны, то рано или поздно накопительная руна это покажет небольшим голубоватым свечением, свидетельствуя о том, что милость богов не оставила меня и в этом мире.

Пять дней! Пять дней я напрягал свое воображение, направляя невидимую энергию из солнечного сплетения по сосудам на руке, представляя наполнение первой руны то струйками голубой субстанции, то ленивыми капельками растекающимися по канавкам моего узора. На шестой я проснулся и когда первым делом поднес к глазам свою поделку, то сил обрадоваться слабому отблеску голубизны обеих рун практически не осталось. Эмоции похоже умирали вместе с моим телом, так что я просто положил заработавший амулет себе на лоб, отгоняя мысли о его возможной неработоспособности в этом мире.

Прошло еще десять дней, наполненных зарядкой амулета и тоскливого ожидания ощутимых результатов его работы, разбавленные общением с малюткой Милли, которой очень понравились мои сказки и часто только мой притворный сон заставлял ее оставлять меня в одиночестве, после чего я опять отчаянно качал невидимую ману, которая у меня как оказалось все же присутствовала. На одиннадцатый день я проснулся и почувствовал необычную ясность мысли, так как обычно голова постоянно была напряжена борьбой с болезнью и нормально мыслить для меня не представлялось возможным. Повертел головой из стороны в сторону и ощутив явные признаки облегчения попробовал почувствовать свои ноги. Но похоже опухоль пока еще не сильно уменьшилась и передавленные нейроны пока не работали как нужно. Зато проснулся аппетит порадовав меня и мамочку, когда я попросил во время завтрака добавки овсяной кашки и с удовольствием запил ее большой кружкой молока.

— Мэтти… Ты выглядишь гораздо лучше! — Мамочка неверяще посмотрела на мои порозовевшие щечки и не знала радоваться ей или поостеречься, чтобы не спугнуть наметившие улучшения.

— Да мама. Мне лучше. Можно мне тетрадку и карандаш? Хочу порисовать.

— Ах, ты мой хороший! — Мама расцвела, поцеловала меня в лоб и принеся просимое полетела к ждущим ее коровкам и курочкам весело покрикивая на ходу маленьким козлятам путающихся под ногами.

— Ну ка, негодники! Кыш отсюда!

Я растекся на своем надоевшем до печенок ложе и начал практику начинающего артефактора разгоняя все еще невидимую, но точно имеющуюся ману по всему телу. От этого точно хуже не будет, так как энергетика и здоровое тело тесно взаимосвязаны друг с другом.

Через три дня я наконец почувствовал мурашки ползущие от позвоночника к ногам. Эти мурашки постепенно стали осваиваться в моих нижних конечностях вызывая небольшой зуд и жгучее желание почесать пятки. С этого дня прогресс в возврате чувствительности моего тела пошел семимильными шагами, а головные боли практически прекратились и в один из дней я увидел вожделенную ману в своем теле и мир раскрасился цветами энергии вернувшейся способности каждого практикующего артефактора. Энергия живых существ, моя мана клубящаяся в сосредоточии и медленно текущая по артериям и венам и даже загадочное «электричество» стало видимым в медных проводах под слоем изоляционного слоя.

— Мама. А у меня в ногах колет… — Меня только помыли и мама-Джил массировала мои конечности, что делала почти ежедневно когда не сильно уставала работая по хозяйству. Пора было уже обнародовать, что здоровье возвращается в мое тело.

— Правда⁈ Сынок! — Мамочка замерла не смея надеяться на чудо. — Ну ка, пошевели пальчиком! А!.. Дети! Генри! Он пошевелился!

От ее криков моя небольшая комната в момент наполнилась детьми и отец, шикнув на всех, принялся сгибать и разгибать мои ноги, прищипывать кожу спрашивая что я чувствую и как часто болит голова.

— Мама! Мэтью выздоровеет? — Милли больше всех переживала и радовалась за меня, сияя аурой сочувствия окружившая радужной короной кудрявую головку младшей сестренки.

— Конечно выздоровеет! Ведь мы молимся всей семьей каждое воскресенье.

— Ура! Мэт! Я тебя люблю! — Счастливая кроха под общий смех упала на мою грудь и обхватив руками прижалась щекой.

— Мэт! Мы верили! И-и-и! Запищали сестренки, а Джон пожал мне руку в порыве чувств.

— По этому случаю объявляется праздничный ужин! — Объявил радостный отец, который совершенно отчаялся услышать по поводу моего здоровья хоть какие-нибудь оптимистичные вести. — Джил! Неси все, что у нас есть вкусного!

Меня усадили по центру стола в гостиной, и детишки принялись носиться от кухни туда-сюда меча на стол посуду и то что мама нарезала на разделочном столе. Свиной окорок, пирожки, вареная кукуруза, нарезанные овощи и веселое настроение украсили стол не самых богатых фермеров. Зато доброта и родительская любовь ощущалась почти физически, заставляя мою заскорузлую душу сбрасывать многолетнюю шкуру и погружаться в счастливое ощущение детства и чувствовать себя частичкой дружной и сплоченной семьи.