Операция «Сострадание» - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 46

– Санек, я ведь и обидеться могу. Ты, что ли, меня не знаешь? Насчет служебных тайн я – могила!

– Вспоминай, Слава, вспоминай: может, случайно кому проговорился о поездке в Видное?

– Да ты чего? Да когда бы я успел? Полных суток не прошло с того момента, как нам с тобой сказали о Видном!

Слава раскалялся от возмущения, а Турецкий внутренне холодел: Славины подозрения оправдывались. Приметный «бумер» продолжал неизменно следовать в их фарватере. Дистанцию держал неагрессивную, скорее выжидающую, но при этом и не прятался. Наглый, однако, тип... Или типы? Сколько их туда набилось? Вооружены они или нет? И – главный вопрос, ответ на который жизненно важен, – чего они от Грязнова с Турецким хотят?

– Ладно, Слава, извини, погорячился. По правде сказать, от тебя я и не ждал никакой утечки информации.

– Так и быть, извиняю. Я незлопамятный. Только уж очень хреново все...

В поведении «бумера» было что-то вызывающее, но будто бы и спокойное. Так демонстрируют силу без намерения ее применять. Когда хотят применить силу, противника не дразнят, а сшибают в кювет или решетят из автоматов. А тут водитель словно бы впрямую дает понять: «Да, мои дорогие, я вас пасу. Будьте бдительны».

– Слушай, Слава, – высказал Турецкий наиболее рациональную из подвернувшихся идей, – а что, если это сотрудники ФСБ? Только они знают, куда мы с тобой намылились в это ненастное утро...

– Хы-хы, – довольно сказал Слава. – Совсем госбезопасность до ручки дошла, машину помыть денег не хватает. Где уж им пластических хирургов содержать!

Смех смехом, а неустановленный «БМВ» эскортировал их до самого Видного. Там он неожиданно развернулся и так же неторопливо тронулся в обратном направлении. Номера его, как и следовало предполагать, оказались замазаны грязью до полной неразличимости.

В Видном Турецкий и Грязнов знали, к кому обращаться. Помощник генерала Карпушина подполковник Феликс Озеров передал Турецкому адрес, нужные телефоны и, как он выразился, «человека». Это был комендант помещения, отставник госбезопасности Олег Комаров.

Полковник в отставке Комаров оказался худым стариканом с длинным по-лошадиному, армейски-английским лицом, на котором выделялись подвижные рыжеватые брови, ездившие во время разговора вверх-вниз. Одет он был по погоде и, в общем, заурядно, но с намеками на служилое прошлое: просторная куртка, неуловимо напоминающая маскхалат, брюки защитного цвета, заправленные в сапоги. Он встретил генералов Турецкого и Грязнова возле серого забора – стандартного забора, каких в любом городе найдется не меньше десятка, а по стране, должно быть, тысячи. За таким забором может располагаться завод, стадион или больница – самая обычная больница. В данном случае в его ограде помещалась тоже больница, но не совсем обычная...

Неизвестно, каково было состояние других корпусов, которые Грязнов с Турецким мельком увидели, пересекая по дорожке двор, летом превращавшийся, должно быть, в симпатичное озелененное место с подстриженными газонами, но корпус, куда привел их Комаров, был великолепен. Его стены не забыли о прошлом величии, о лучших временах, которые пришлись для него на эпоху, когда аббревиатура «ФСБ» не заступила еще на смену «КГБ». Белые колонны, лепные пятиконечные звезды, обвитые лентами, – большой имперский стиль! А внутри – все современно. Видимо, обстановку старались максимально отдалить от больничной, вводя в интерьер вьющиеся растения, авангардные статуи, изображающие нечто вытянутое и гнутое, и странные композиции, напоминающие японский сад камней. Людей попадалось на удивление мало, и все они были одеты тоже не по-больничному, не в пижамы, а на зарубежный домашний лад.

– Хорошо у нас тут, – с гордостью сказал Комаров, и брови его вздернулись выше обычного.

– Ну да, – вежливо согласился Турецкий, которого мало интересовали интерьерные красоты. – Нам бы операционную посмотреть.

– Это где Великанов, значит, работал? – уточнил Комаров то, что и без вопросов прекрасно знал. – Это пожалуйста.

Из области, пограничной с внешним миром, они постепенно углубились в запутанные ответвления и магистрали, чтобы вступить в царство сугубо больничных коридоров, вымощенных кафелем, по которому положено было ступать лишь ногам медицинского персонала, – пациентов, уже подготовленных к наркозу, ввозили сюда на каталках. Правильно, вот и каталки выстроились вдоль стен. Что-то похоронное есть в их железно-кожаном строю... Или это так мерещится из-за того, что Великанов, оперировавший здесь, убит? Сначала оперировал сам, затем кто-то произвел операцию над ним – операцию кровавую, грубую и смертельную. Есть ли связь между этими двумя фактами?

Отставник Комаров, вдоволь повозившись со звенящими ключами, открыл помещение операционной. Операционная как операционная, чистая, белая, с окнами во всю стену, оборудована по последнему слову техники, – впрочем, Александр Борисович не медик, ничего в этом не понимал. Не мешало бы, конечно, прихватить эксперта-врача, но начальство ФСБ, и без того со скрипом давшее разрешение на визит посторонних в Видное, его присутствия не потерпело бы. Придется справляться собственными силами...

Внешний осмотр операционного стола и нависающей над ним огромной лампы ничего не дал. В прилегающих к операционному залу помещениях обнаружилась мебель, более привычная глазу: письменный стол, шкафы... И сейф. Небольшой, аккуратный, плотненький, коричневобокий, он подмигивал сыщикам замочной скважиной. Игнорируя его молчаливый призыв, Грязнов и Турецкий первым делом обследовали ящики шкафов и письменного стола, но ничего особенного не нашли. Если не считать великим достижением нацарапанный кривой латынью рецепт, который Грязнов решил захватить с собой.

Пора было заняться сейфом.

– Олег Васильевич! – позвал Турецкий отставника, который, не желая мешать, остался в коридоре. Отставник явился, неохотно возвращая себе военную выправку. – Олег Васильевич, откройте нам, пожалуйста, сейф.

– Сейф?

– Ну да, сейф.

– Вот этот?

– Какой же еще?

– Вот жалость! – Комаров с трудом подавлял прокрадывавшееся в голосе торжество. – Этого ключа у меня нет.

– Так идите и принесите, – сохранял терпение Турецкий.

– Откуда я возьму? Вот, все ключи, которые есть, все при мне. Ключа-то от сейфа у меня никогда не было.

Турецкий и Грязнов вынудили его перепробовать на сейфовой скважине весь комплекс скрежещуще-гремящих ключей; пробовали сами... Но, увы! Ключа от сейфа у коменданта Комарова и вправду не оказалось. Он изображал превеликую готовность приложить все силы к делу открывания сейфа, делал большие глаза, двигал бровями, разводил руками и непрерывно извинялся за то, что «ничем не могу вам помочь, уважаемые коллеги!». Видимо, был здорово проинструктирован вышестоящими товарищами. Но даже если так, что с ним делать? Не пытать же!

– Есть у меня один вариант, – сказал Грязнов, когда Турецкий прекратил бесполезные муки подбора ключей. – Ванька Козлов.

– В самом деле? – Турецкий запомнил этого парня, который работал вместе с ним над расследованием убийства художника-граффера и помог предотвратить теракт в московском метро.[1]  – А он тут при чем?

– При чем, Сань, при чем. Отмычки – это его любовь. Такого опытного взломщика, как Ванька, медвежатники на руках носили бы. Ему наш сейф – на один зуб... то есть на один, так сказать, ключ.

Пришлось Грязнову звонить по мобильнику, вызывать Ивана Козлова с набором инструментария. В ожидании квалифицированной помощи Турецкий расспрашивал Олега Васильевича:

– А что там, по идее, должно храниться, в этом сейфе?

Относительно этого пункта Комаров, очевидно, не получил инструкций соблюдать секретность и объяснил, что в сейфе находились истории болезни тех, кому хирург здесь проводил операции. А как известно, в историях болезни должны быть фотографии пациентов. Как до, так и после проведенной операции. Лицо-то ведь получалось другое...