Операция «Сострадание» - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 24

«Почему они меня не любят? Неужели потому, что я не оправдываю их ожиданий? Да, я не такая, какой должна быть. Родители у меня такие замечательные, такие красивые! Самые лучшие, самые совершенные на свете. Я не похожа ни на папу, ни на маму, я просто уродка. Может быть, если бы я была красивее, они бы меня полюбили? Да, несомненно, они бы меня полюбили. Значит, чтобы меня любили, я должна стать красивой».

Такие выводы ни разу четко не проявлялись, оставаясь затиснуты в подсознание, в этот запертый на семь охранительных замков закут, где складировались и детские обиды от того, что мама с папой не обращают на нее внимания, и детский ужас от наблюдения за дергающимися в полосе света тенями. Однако они все-таки существовали – и побуждали к действиям. Изменять – или, как она считала, формировать – свою внешность Альбина начала с двенадцати лет.

Первый удар был направлен на объемистую талию: закормленная сладостями девочка росла упитанной, и половое созревание, превращающее порой толстых и неповоротливых, как морские львы, подростков в тощих резвых плотвичек, изменений с ней не произвело. Стремясь к худобе, Альбина перестала есть за общим столом, довольствуясь малокалорийными смесями из пакетиков, покупаемых за свои деньги. Когда же присматривающая за ней домработница принуждала Альбину есть суп и картофельное пюре, Альбина (ничего не поделаешь!) послушно работала ложкой и вилкой, чтобы потом – испытанный метод: два пальца в рот – очистить желудок от наспех проглоченного содержимого. Усилия увенчались успехом: сначала избавившись от полноты, затем пройдя стадию утонченной стройности, Альбина начала превращаться в скелет. Прежняя одежда висела на ней, как на огородном пугале, но с выделяемыми ей карманными деньгами смена гардероба не представлялась проблемой. Увидев наконец дочь во всей ее красе, точнее, во всей ее костлявости, более не замаскированной свисающими складками одежды, папа и мама наконец обеспокоились. Выкроив время (теперь они вели совместный бизнес, что предоставляло новые поводы для тотальной занятости и ссор), Альбинины родители повели дочь сначала к эндокринологу, а потом – выяснив, что с гормонами у этой дуры полный порядок, просто она ни черта не жрет, – к психиатру. Психиатр долго сетовал на тлетворное влияние Запада, который через фильмы и глянцевые журналы насаждает нездоровый идеал женщины с фигурой истощенного мальчика, а в отношении Альбины ограничился угрозой, что, если она не будет есть все, что ей скажут, ее положат в больницу, засунут в смирительную рубашку и будут вводить внутривенно питательные вещества. После этого визита Альбина послушно начала есть, но не потому, что испугалась угроз психиатра. Просто ей уже не приходилось после обеда совать два пальца в рот – желудок перестал удерживать пищу сам по себе, и рвота превратилась в привычный пункт распорядка дня, настигая девушку, даже когда Альбина этого не хотела...

Неизвестно, что случилось бы с Альбиной, продолжи она продвигаться в том же направлении. Не исключено, что дочь суперобеспеченных по российским меркам родителей умерла бы от голода... Но, на ее счастье (как бы сомнительно это ни звучало в данном случае), Альбина Самарская набрела на другой способ изменения внешности. Пластическая операция – как она раньше не догадалась! Худоба плотно обтянула лицо кожей, заставив резче выступить очертания черепа и подчеркнув недостатки, о которых Альбина даже не подозревала. Чтобы расправиться с недостатками, она наметила себе целый ряд последовательных преобразований: сначала губы – потом веки – потом щеки – потом нос... Деньги родители отстегнули охотно, только чтобы дитя отвязалось: они как раз обсуждали, где надежней хранить сбережения, во вкладах или в недвижимости, и расходились во мнениях, доходя до рукоприкладства, – словом, им, как всегда, было не до Альбины. В деньгах недостатка не было, оставалось обойти такое препятствие, как психиатрическая консультация: оказывается, лиц с психическими отклонениями (в число их входит нервная анорексия, то бишь Альбинины проблемы с аппетитом) хирургам-пластикам оперировать нельзя. Но после того как часть «зелененьких» легла в карман белого халата психиатра, доступ к вожделенному операционному столу для Альбины был открыт.

Самое смешное – или страшное? – заключалось в том, что ей по-настоящему понравилась операция. Операция как процесс. Ей понравился наркоз: к ее носу и губам притиснули прозрачную маску, соединенную с черным тоннелем, и в этот тоннель, словно в тот, который ожидает нас после смерти, если верить живописцу Босху и реаниматологу Моуди, Альбину затянуло без остатка. Так приятно было странствовать без желаний и воспоминаний в темноте, где ей не нужно было ни красоты, ни вообще лица... Однако наркоз быстро кончился, а жизнь брала свое. С нетерпением, точно увешанной шариками елки в детстве, Альбина ждала момента снятия повязки после сеансов электрофореза, после рассасывания неизбежных синяков. Момента, когда она станет красивой и все вернется на те места, где оно и должно быть, ее станут любить родители, окружающие, ее полюбит тот единственный человек, которого она встретит, не может не встретить, ведь она сделала все, чтобы стать красивой...

Понятно, что пластическая операция, какой бы удачной она ни была, не в состоянии оправдать возлагаемых на нее ожиданий жаждущих идеальной, по их представлениям, внешности клиенток. Каких бы высот ни достиг в своем искусстве резчика по живому материалу пластический хирург, он вмешивается всего лишь в тело, но не в душу. А область любви располагается в душе... Альбина, конечно, не осталась довольна результатами вмешательства. Но, поскандалив, она решила, что ей нужна еще одна операция, чтобы исправить результаты предыдущей. Одним словом, она втянулась в пластические операции. Получив новое увлечение, Альбина воспрянула духом, повеселела. Она даже чуть-чуть пополнела, лишившись прежней болезненной худобы, и проблемы с желудочно-кишечным трактом у нее исчезли – стремление изменить свое лицо заняло место прежнего стремления к стройности.

Какая-то часть сознания Альбины все-таки понимала, что проблема заключается в ней, а не в ее лице, и уж подавно не в пластических хирургах, которые ее оперировали. Поэтому, запуская в Интернет грозные обвинения по адресу искалечивших ее хирургов, в том числе и Великанова, Альбина ни секунды не думала предпринимать против них реальные меры. Ей было достаточно дистанционного сочувствия посетительниц сайта – ее товарок по несчастью. Но счастья это принести ей, естественно, не могло...

Эту драматическую историю Веня Васин, отыскавший Альбину – уже не Самарскую, а Зеленину, – услышал из ее собственных уст. Альбина беседовала с молодым следователем не в роскошном загородном доме своих родителей, а в обычной московской квартире, на кухне со старомодной газовой колонкой и со следами протечек на потолке. Кстати, Веня почти не удивился, узрев воочию еще один вариант внешности Альбины, не сходный ни с одной из представленных на сайте фотографий. И, очевидно, последний – судя по счастью, которое излучали не только Альбинины глаза (а ведь у нее прекрасные глаза, как же он не заметил это по фотографиям!), но и все ее облаченное в скромный свитер и серую юбку существо.

– Ой, вы правы, – соглашалась Альбина, – надо бы убрать все, со мной связанное, с этого сайта, чтобы не смущать людей. Я бы и раньше это сделала, но как-то стыдно и неприятно прикасаться ко всему этому: какая же я раньше глупая была!

– Аленький, – заглянул на кухню взъерошенный плюгавенький тип в очках с толстыми выпуклыми стеклами, – Пашуля проснулся, требует, чтобы ты его покормила.

– Иду, Шурик, иду... Вот, Вениамин, познакомьтесь, – потянувшись, Альбина обняла очкастого за шею, – мой муж. Женился на мне, когда ему надоело липовые справки выписывать...

– Не обращайте внимания, Аля шутит! – улыбнулся очкарик. – Она совершила смелый поступок, позволив мне проанализировать ее детские страхи. Теперь, вместо того чтобы бесконечно себя кромсать, Аленька учится в медицинском институте. Тоже избрала своей профессией психотерапию. По окончании института собирается заняться проблемой нервной анорексии...