Велесова ночь (СИ) - Пылаев Валерий - Страница 9

Пожалуй, подземный бункер, который мы с Иваном отыскали в прошлый раз, был удобнее и уж точно куда безопаснее моей нынешней берлоги, зато она располагалась буквально напротив Казанского собора, а я каждую свою вылазку начинал с подъема под чудом уцелевший купол. Да и с Дома книги улицы просматривался неплохо — на несколько километров во все стороны.

Я подхватил кружку с самодельного столика, подошел к амбразуре и, потягивая кофе, принялся наблюдать за соседями. Несколько дней назад двор внизу облюбовали упитанные коротконогие твари, похожие одновременно и на коз, и на тапиров. От первых уродцы получили чуть загнутые острые рога, а от вторых — хобот на морде. Не такой основательный, как у слона, однако достаточно подвижный и гибкий, чтобы орудовать им не хуже конечности.

Наверняка «тапиры» переваривали и животную пищу, но все эти дни питались зеленью, обильно произраставшей на развалинах внизу. Глава стаи — самый крупный и мощный, с обломанным справа рогом — не брезговал и побегами со стен, куда мог дотянуться, а его супруга и полдюжины толстопопых деток понемногу обдирали хоботками мох с камней. Поначалу твари приходили только в светлое время суток, но потом пообвыкли и даже остались ночевать.

Я не возражал: по сравнению с большинством местных обитателей «тапиры» выглядели сравнительно безобидными. И наверняка предупредили бы, вздумай появиться по соседству Упырь или кто-то из крупных плотоядных. Впрочем, пока хищники сюда не совались: то ли их по непонятной причине отпугивал запах дыма из моего очага, то ли туша застреленного мною неподалеку Лешего выглядела достаточно убедительно.

Этакий предупреждающий знак: чужая территория. Здесь живет новый хищник. Не самый крупный, зато проворный и очень злой. Доселе неизвестный, а потому опасный вдвойне.

Не влезай — убьет.

Похоже, я незаметно для себя самого встроился в местную экосистему, отобрав у предыдущего владельца охотничьи угодья площадью в несколько кварталов. Границы моих владения начинались примерно у Казанского собора и заканчивались на набережной Мойки, а с восточной части проходили вдоль канала Грибоедова — там, где в моем родном мире построили очередной выход из метро.

Здесь я его так и не нашел: от дома на углу остались лишь развалины, и я мог только догадываться, был ли под ними вход в подземелье, или нет. Чуть дальше, у перекрестка Невского и Садовой переходы под проспектом затопило водой, а ничего похожего на вестибюль в здании Гостиного двора не наблюдалось. По косвенным признакам я догадывался, что этот мир остановился и погиб примерно в середине двадцатого века, но точнее определить пока не мог.

Как не мог и даже предположить, когда именно, сколько лет назад случился катаклизм, превративший Северную столицу в руины, людей в кровожадных Упырей, а местную фауну — в гигантских чудовищ. Половину домов сравняло с землей, некоторые выглядели так, будто понемногу ветшали и рушились веками, но остались и те, которые не тронула катастрофа и пощадило даже само время. То ли в этом мире тоже когда-то существовали могучие колдуны, способные защитить свое жилище от стихии, то ли дело было в удачном стечении обстоятельств — кое-где в соседних зданиях уцелела даже мебель.

Но одно точно — катастрофа случилась внезапно, буквально за несколько дней. Может быть, неделю или полторы. Никто не пытался консервировать помещения, не оборудовал в подвалах или на этажах склады с продовольствием или оружием и не ставил на улицах кордоны из грузовиков и танков, чтобы остановить наступающую стихию.

Чудовища не пришли в Петербург извне, а будто появились в одночасье. Неведомая сила — настолько огромная, что я не мог даже представить ее масштабы — изменила весь город… или весь мир. И ее отголоски я чувствовал до сих пор. Все здесь, от самого крохотного обломка кирпича под ногами до воды в моей кружки фонило остатками мощи, которая катком прошлась по улицам, размалывая человеческую цивилизацию и перекраивая само бытие по новым лекалам.

С тех пор могло пройти два года. Двадцать… Или двести — считать время стало некому, и оно потеряло всякий смысл. Я не был уверен даже, что сами законы физики в этом мире работают так же, как и в двух других. Мертвый город словно сошел со страниц книг о будущем после конца света, только реальность оказалась мокрой, серой и невзрачной. Совсем не похожей на красочные картины пустоши, наполненной ревом могучих двигателей, где потомки выживших после ядерной войны расплачивались друг с другом крышками от «кока-колы».

В дождливый день Петербург и по ту сторону Прорыва не блистал обилием красок, а здесь и вовсе превратился в выцветшую и потрескавшуюся фотографию, будто этот мир спешил поскорее избавится от всяких остатков жизни. Даже в мирно пасущихся на развалинах «тапирах» было что-то… нет, не то, чтобы зловещее или мрачное — скорее просто тоскливое. Взрослые твари методично обдирали низ уцелевших стен соседнего дома, и даже безрогие малыши не резвились и не бегали по двору, играя, как это непременно делали бы их ровесники, порожденные овцой или коровой. Они то ли боялись привлечь хищников шумом, то ли в принципе не интересовались ничем, кроме еды… Будто какие-нибудь роботы, которым создатель почему-то поленился прописать мало-мальски достоверный рабочий алгоритм.

«Тапиры» двигались настолько сонно и неторопливо, что я не сразу заметил, что их поведение изменилось. Самка еще ковыряла стены хоботком, а вот почтенный отец семейства почему-то прекратил трапезу и, вытянув шею, замер и шумно засопел. То ли вслушивался в шелест ветра среди руин, то ли учуял новый запах и теперь изо всех сил втягивал воздух, пытаясь разобрать, что это. А через несколько мгновений занервничал и молодняк: мелкие твари тоже перестали глодать камни и засеменили к центру двора под защиту рогов патриарха.

Кто-то или что-то приближалось. Точно не Жаба и не великан вроде Рогатого — их бы я непременно разглядел из своего «гнезда». И вряд ли Упыри — младшая зубастая нечисть всегда выдает себя шумом еще издалека. Вариантов оставалось немного, так что я отставил кружку с кофе, на всякий случай проверил «наган» на поясе и принялся высматривать крадущегося среди руин Лешего.

Мой взгляд привычно скользил по развалинам от набережной канала до Большой Конюшенной, выискивая трехметровую лохматую фигуру… и не находил. Однако «тапиры» внизу нервничали все заметнее, и их тревога понемногу передавалась и мне. А чуйка еще и подливала масла в огонь, намекая на опасность. Пока еще не вполне сформированную, но серьезную и близкую — во всех смыслах.

Я уже успел убедиться, что Лешие обладали запредельным по местным меркам интеллектом. Умели не только выслеживать добычу, но и искать самый лучший момент для нападения… и самую подходящую жертву. Разумный и здравомыслящий хищник скорее предпочел бы атаковать мелкого «тапира» или самку.

Но этот явно нацелился на меня.

И, возможно, в самом что ни на есть прямом смысле. Я успел расставить на всех лестницах Дома книги нехитрые ловушки, и хоть одна непременно бы сработала. Но внизу все еще было тихо. Значит, неведомый враг еще не добрался до здания… И на улице его тоже нет.

Прячется? Наблюдает?

На его месте я бы поступил так же. Нет ничего проще и эффективнее, чем зайти с подветренной стороны и без лишней спешки подняться на самый верх соседнего дома. Крыша напротив чуть пониже моей берлоги на пятом этаже, однако дыра в стене со стороны канала достаточно велика, чтобы с той стороны улицы было видно чуть ли не все помещение. Во всяком случае, ту его часть, где стояла постель и самодельная печь с котелком. Расстояние около пятидесяти метров — в самый раз для прицельного выстрела.

Тело уже готово было упасть на пол и откатиться в укрытие, но я усилием воли заставил себя остаться на месте. Снова взял чашку с кофе, отхлебнул, поставил обратно и принялся усердно изображать, что ничто в этом мире не интересует меня больше, чем суетящиеся внизу «тапиры».

Глаза скосились так, что на мгновение показалось, что они сейчас провернуться куда-то внутрь черепа в попытке зацепить хоть краешек крыши напротив — но без толку. Запах кофе перебивал все остальные, так что я весь превратился в слух. Обычный человек на таком расстоянии едва ли смог бы распознать хоть что-то, но мои чувства уже обострились до предела, и ухо даже сквозь шелест ветра и возню «тапиров» все-таки уловило тихий металлический звук.