Велесова ночь (СИ) - Пылаев Валерий - Страница 45

Голос Горчакова одновременно напоминал и гул пламени, и карканье умирающей вороны. Родовой Талант превращал его светлость в могучего титана. Ходячий огнемет, неуязвимый для винтовочных пуль… но только снаружи. Внутри он все так же оставался древним старцем. Не вполне обычным, как и все Владеющие, и запредельно крепким для своей сотни с лишним лет, однако уже давно начавшим дряхлеть.

— Не спешите. — Я чуть замедлил шаг, пропуская Горчакова вперед. — Ваши силы нам еще пригодятся.

Гвардейцев во дворце было чуть ли не втрое против нас, но мы работали быстрее. Да еще и с нескольких сторон разом: не успел я добраться до вестибюля — туда, где через сотню лет поставят информационный терминал с парой здоровенных мониторов — как впереди послышалась стрельба и крики. «Георгиевцы» выгнали нам навстречу с полдюжины противников, которых тут же уложили на пол прикладами и штыками. В центральном вестибюле бой, похоже, закончился, но через галерею, которая вела к лестнице, нам еще только предстояло пробиться.

И здесь защитники дворца стояли крепко: прятались за каждой из здоровенных колонн и огрызались так, что даже ходячий танк Скавронский застрял где-то посередине, отбиваясь от Владеющих офицеров и придворных. Громадная сияющая фигура мелькала впереди, крушила плоть и мрамор кулачищами-молотами, но не могла успеть за всеми шустрыми врагами разом.

— Поможем ему! В Петербурге не так много тех, кто может пробить такую броню, но кто-то из них может оказаться здесь, — прокряхтел Горчаков.

Боевое пламя с сорвалось с его рук и с воем помчалось вперед. Сначала по центральному проходу галереи, а потом и чуть в стороны, огибая колонны. Огонь то ли подчинялся своему повелителю, то ли обрел собственное сознание. Примитивное и исключительно злобное, но его вполне хватало преследовать уязвимые цели. Послышались вопли, и гвардейцы вперемежку с фигурами в штатском бросились к лестнице. Среди них тоже имелись Владеющие, но силы явно оказались не равны, и отступление с каждым мгновением все больше напоминало паническое бегство.

Но и наш тяжеловес, похоже, выдохся: застыл где-то на середине пролета, упершись бронированными руками в колени, а потом и вовсе уселся на ковер. Даже подойдя поближе, я так и не смог разглядеть на металлическом теле никаких повреждений, не считая едва заметных отметин от пуль и штыков. Его сиятельство не был ранен — просто устал.

— Прошу меня извинить, судари, — прогудел он откуда-то из-под заменявшей забрало неподвижной блестящей личины. — Я довольной прочный, но вы даже представить себе не можете, как тяжело таскать на себе все эти латы. Боюсь, я не смогу подняться… Во всяком случае, не сейчас.

— Это и ни к чему, друг мой. — Я легонько постучал по бронированному плечу рукоятью «браунинга». — Возьмите людей и перекройте лестницы. Кто-нибудь наверняка попробует вывести его величество.

— Проследите, чтобы никто не спустился вниз. — Горчаков грузно прошагал мимо, оставляя на ковре дымящиеся овальные дыры. — Дальше мы пойдем сами.

Парадные залы на втором этаже не слишком-то годились для обороны: никаких укрытий в них, можно сказать, и не было, а запертые и забаррикадированные двери его светлость без особого труда сносил даже без помощи Скавронского. Послушный ему огонь с хищным ревом ломал замки, разносил в щепки дерево и превращал наспех сваленную в кучу мебель в полыхающие головешки. Мы прошли всю анфиладу со стороны набережной, попутно выкуривая стрелков из галереи, но в западное крыло, где располагались покои императора, солдаты вцепились намертво. Кавалергарды в шитых золотом мундирах определенно годились не только для парада и красивых фотографий и сражалась так, что наше наступление замедлилось, а у Малахитовой гостиной и вовсе встало.

— Господи, да сколько же их там? — проворчал шеф, вжимаясь в стену справа от двери. — Закопались, как турки под Измаилом.

Я насчитал дюжины полторы человек, засевших за сваленными в самый центр зала креслами из алого бархата. Но стреляли они так ловко и сердито, будто их было чуть ли не втрое больше. Пули уже оставили несколько тел прямо напротив входа и теперь норовили добраться и до нас, понемногу сгрызая каменные углы проема.

— Не высовывайся. — Я загнал в «браунинг» последний магазин. — Дождемся тяжелой артиллерии.

— Позвольте, судари. — Горчаков будто услышал меня сквозь грохот винтовок. — Сейчас!

Он снова ударил огнем, но на этот раз куда слабее, чем раньше — похоже, Талант уже почти отработал свое и готовился вот-вот погаснуть. Я не стал дожидаться, пока старик устанет окончательно, нырнул под хлеставшую через двери струю пламени и бросился вперед, стреляя на ходу. Шеф бросился за мной, а за ним последовали и остальные. На мгновение в дыму мелькнуло перекошенное от злобы лицо Дельвига, а потом кто-то налетел справа, сбивая с ног.

Я дважды выстрелил в упор, спихнул обмякшее тело на пол и кое-как перевернулся, чтобы высадить остатки магазина в темные фигуры за укрытием. Воздух вокруг наполнялся огнем, свинцом и мощью Таланта, пули без разбора кромсали плоть, впивались в позолоту и крошили драгоценный малахит, от грохота закладывало уши…

И вдруг все закончилось. Стрельба прекратилась, будто у всех вокруг разом закончились патроны, и в тишине раздавались только стоны раненых и какое-то странное постукивание. Обернувшись, я увидел кавалергарда, который зачем-то до сих пор пытался ползти на локтях, волоча за собой пробитые пулями ноги.

А его товарищи остались лежать без движения — проигравшие, но так и не сломленные.

— Вот и все… кажется, — выдохнул Горчаков, возвращая себе человеческий облик. — Покои его величества за этой дверью.

Этого он мог и не объяснять — мы все зазубрили план дворца еще несколько дней назад. Наверняка каждый из титулованных господ, уцелевших при штурме, мечтал первым ворваться в обитель государя и положить сражению конец. Но на этот раз всех опередил шеф: он без лишних слов прошагал через изуродованную гостиную и взялся за ручку.

Не слишком торопясь, но так быстро, что я едва успел схватить его за плечо.

— Стой, болван! — прошипел я сквозь зубы. — Хочешь, чтобы тебя пополам разрезало?

Что-то определенно было не так. Я чувствовал где-то за стеной сильного Владеющего, но проснувшийся вдруг дар предвидения намекал на неприятности… несколько иного рода. Впрочем, осторожность в любом случае уж точно не была лишней: Иван мог прожечь глазами даже металл, а уж человеческое тело без труда изрубил бы в капусту.

— Вы правы, друг мой. — Горчаков подтянул пояс невесть откуда взявшегося плаща. — Давайте лучше я — вряд ли кто-то станет жалеть о дряхлом старике.

С этим я, пожалуй, мог бы поспорить. Как и все остальные. Шеф тут же нахмурился и заступил его светлости дорогу. Кто-то из «георгиевцев» выругался, благородные господа тут же принялись спорить, кому именно следует выбить плечом дверь, чтобы…

А Дельвиг спорить не стал — просто шагнул вперед и, негромко щелкнув ручкой, первым зашел в императорские покои.

И тут же застыл, раскрыв рот, будто увидел перед собой что-то пострашнее грозного монаршего взора, готового жечь и карать подлых изменников.

— Господь милосердный… — тихо пробормотал Горчаков, заглядывая ему за плечо. — Что это вообще такое?..

Глава 37

— Не имею ни малейшего представления. — Я осторожно отодвинул Дельвига и зашел в комнату, стараясь на всякий случай держаться поближе к стене. — Однако будьте внимательны, судари. Все это слишком напоминает ловушку.

Иван сидел на стуле прямо напротив двери, облаченный в рубаху и просторные штаны из темной ткани — самый обычный домашний костюм, который у сильных мира сего и рядовых граждан отличается разве что тканью и качеством выделки. Глаза и почти половину лица его величества закрывала широкая черная повязка, однако я даже на мгновение не усомнился, что передо мной не какой-нибудь придворный или кавалергард похожей наружности, оставленный в комнате изображать жертву, а именно он — император Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, царь Казанский, Астраханский, Польский, Великий Князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая.