Шоу для богатых - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 35

Надо было как-то расшевелить бабенку, заставить ее говорить, и она пошла на чисто женскую уловку.

– Вчера, уже к ночи ближе, звонил мой гоблин, просил встретиться.

– Зачем? – оторвавшись глазами от коньячного бокала, спрос Вероника.

– Говорил, что дураком был. Поговорить, мол, надо.

Вероника молчала, видимо думая о своем, и Ирина Генриховна добавила, как бы сама про себя:

– Лишку, наверное, в кабаке хватил, все твердил, что жить без меня не может.

Она произнесла вслух те самые слова, которые мечтала услышать от своего Турецкого, и замолчала, внутренне сжавшись.

Молчала и Вероника. Затем произнесла с откровенной тоской в голосе:

– Счастливая!

– С чего бы это? С того, что он пьяный решил мне позвонить?

– Ну и что с того, что пьяный? – вскинулась Вероника. – Как говорится, что у трезвого на уме...

Она все еще любила своего Чижова, и даже несмотря на всю свою браваду, не могла этого скрыть. Хотя и догадывалась, видимо, что его чувства к ней, как к жене и женщине, уже давно перешагнули ту самую грань, которая отделяет откровенную неприязнь от ненависти и им уже никогда не быть вместе.

Парадокс? Возможно. Но Ирина Генриховна не была бы психологом, если бы не наблюдала очевидного. Она пригубила бокал коньяка и как можно спокойнее спросила:

– Случилось что?

Вероника махнула рукой. Мол, ничего страшного. Однако ей надо было высказаться, выплеснуть кому-то наболевшее, и она с почти животной тоской в голосе произнесла:

– Понимаешь, вчера позвонила одна сучка, жена нашего общего знакомого, которого Артур в свое время к себе на фирму взял, из нищеты вытащил, ну и... Спросила, как живется, когда тебя уже не давит супружеский гнет, а еще сказала, что и сама, мол, подумывает о том, не пора бы послать своего благоверного на три буквы. Мол, осточертел до чертиков, а ей еще и в свое удовольствие пожить хочется.

Она замолчала, и ее лицо вдруг исказила гримаса внутренней боли.

– Я попыталась было что-то ей возразить, сказала даже, что ее Паша все еще ее любит, и вот тут-то...

Видимо ей было трудно произнести то, что она услышала от жены их общего знакомого, ее голос стал глухим.

– Короче, эта змея рассмеялась в трубку на мое «любит», заявив при этом, что вся любовь этих козлов только на словах, а если говорить честно, то они лютой ненавистью ненавидят своих жен, только и думают о том, чтоб свалить на сторону.

– Всего-то? – удивилась Ирина Генриховна.

– Если бы, – кривой, вымученной ухмылкой усмехнулась Вероника. – Я молчала, а эту курву словно поносом кровавым понесло. В общем, выдала мне полное отпущение грехов.

– Каких еще грехов?

– Это я так, к слову, а на самом деле... Короче говоря, выложила мне то, о чем я и сама догадывалась.

– Проститутки?

– Да нет, все гораздо проще и в то же время сложнее. Мой Чижов уже давно являлся членом какого-то закрытого клуба в Измайлово, где мужики не только мышцы качают, но и наслаждаются боями без правил в ресторане. Так вот эта курва подкинула мне мыслишку, что он туда ходит не для того, чтобы стрессовое состояние снять, – а чтобы как можно позже домой придти, и в то же время не быть уличенным в откровенном блядстве.

– А ты? – уже чисто автоматически произнесла Ирина Генриховна, думая о том, что подобных совпадений не бывает.

Измайлово. Закрытый клуб для мужиков, где откровенным мордобоем можно и нервишки свои пощекотать, и сбросить стрессовое состояние. Ресторан с рингом посреди зала. И там же, в Измайлове, был убит Стас Крупенин. М-да, подобных совпадений не бывает.

– А что, я? – На лице Вероники застыла язвительная усмешка. – Не знаю, чем мой Чижов мог приглянуться этой девчонке, но я. Поверишь, никогда не думала, что и мне сподобится выйти замуж за великовозрастного дебила, который может наслаждаться в кабаке мордобоем, видимо представляя, что он сам в этот момент метелит свою жену.

– Слушай, подруга! – неожиданно встрепенулась Вероника и в ее глазах сверкнули какие-то бесенки. – А чего это мы о них да о них, козлах? Или, может, не мы их, а они нас на паперти подобрали? Может, еще по граммулечке закажем?

Ирина Генриховна отрицательно качнула головой.

– Уволь!

– Чего так? – искренне удивилась Вероника. – От нас даже попахивать не будет.

– Попахивать, может, и не будет, – хмыкнула Ирина Генриховна, – но когда я выпью... Короче говоря, на мужиков тянет когда подопью малость. Так что боюсь, как бы под «Мерседес» шестисотый или под джип какой-нибудь не въехать. А он, как тебе известно, железный. И не.

– Короче говоря, не любит, а давит, – рассмеялась Вероника.

– Вот и я о том же говорю. Хотя, как говаривала одна моя подруга, как по нынешним временам мужики любят, так лучше бы уж иномарка задавила. Так что, давай-ка еще по одному соку и по домам...

Возвращаясь в «Глорию», Ирина Генриховна снова думала о своем Александре Борисовиче, хотя ее голова и была забита довольно любопытной информацией по Артуру Чижову, которая требовала осмысления и хоть какой-то систематизации. Она вспомнила сильные руки своего Турецкого и почему-то думала, что, пожалуй, не все мужья полное дерьмо, как это преподносят особо крикливые бабенки. В какой-то момент даже почувствовала теплоту его обнаженной груди, и.

Послышался душераздирающий скрежет тормозов темно-синего джипа, в боковину которого она едва не въехала передним бампером, и уже до самой «Глории» она старалась не думать ни о чем, кроме как о дороге да еще о светофорах.

Оперативное совещание, на котором Ирина Ген-риховна подвела итог своих посещений фитнес-клу-ба, разбило оперативный состав «Глории» на два лагеря, где одни настаивали на том, чтобы передать дело по факту убийства Стаса Крупенина, а другие пытались доказать, что подобный поворот в расследовании ни к чему хорошему не приведет, и надо доводить это дело самим. В аргументах спорящих была своя доля правды, и как бы отстранившийся от них Голованов пытался вычленить наиболее приемлемое решение.

Ирина Генриховна и поддержавший ее Плетнев приводили убойные, казалось бы, доводы в пользу того, чтобы дальнейшим ходом расследования занимался МУР, которому делов-то осталось, что провести задержание Артура Чижова и уже на допросах, прижав его к стенке неопровержимыми доказательствами, добиться если не чистосердечного признания, то хотя бы частичного признания в убийстве своего молодого соперника. Противостоял им более рассудительный Макс, пытавшийся доказать преждевременность подобного решения.

– Хорошо, – как бы соглашался он, нещадно теребя при этом свою бороду, – мы передаем МУРу по Крупенину дело. Но что, что это может дать, если прокуратура продолжает настаивать на версии ограбления?

– Признания в убийстве Крупенина, – словно заводная кукла, упрямо твердила Ирина Генрихована.

Обычно выдержанный Макс, интеллигент в пятом поколении и интеллектуал до мозга костей, взирал на нее, как на безнадежную больную.

– Каким образом, – вопрошал Макс. – Он что, полный идиот, самому на себя приговор писать?

– Ну, положим, в убойном отделе тоже не дураки сидят, – приводил вполне резонный, как ему казалось, аргумент Плетнев. – И не таких раскалывали.

– Господи, Антон! Да о чем ты говоришь? – взывал к рассудку бородатый Макс. – Колоть. раскрывать... колоться... Слова-то какие, прости меня Господи! Да неужто ты думаешь, что коммерсанта такого уровня, как Чижов, бросят на пол в камере и будут стучать по башке рукоятью «макарова» пока он сам на себя не накатает чистуху? Да ни в кои веки!

– А косвенные доказательства? – поспешила на помощь Плетневу Ирина Генриховна.

– Показания Вероники о том, что ее муженек чуть с ума но сошел от ревности, когда узнал, что Савельева поменяла его, красавца, на Крупенина.

Макс не смог сдержать усмешки.

– Вы хоть понимаете, что говорите? Да его адвокат, а может быть, и он самолично, пошлет всех к бе-ниной маме, заявив следователю, что все это – оговор. И будет полным дураком, если не подаст встречный иск на свою бывшую женушку, которая из-за чувства мести старается упечь его в тюрьму!