Знак «фэн» на бамбуке - Фингарет Самуэлла Иосифовна - Страница 25

Бумажного Цзаована вместе с его лошадкой усадили в носилки из бамбуковых палок и отнесли в ночной чёрный двор. Во дворе Цзаован и лошадка переместились в железный сосуд, наполненный сухими еловыми ветками. Отец запалил свечу. Красный с жёлтым ободком язычок лизнул в одном, другом, третьем месте. Ветки затрещали, вспыхнули. Загорелся костёр. Тут же раздались звуки, похожие на цокот копыт. Цок, цок! – это жившие в доме мальчики-слуги принялись кидать на черепичные крыши бобы. Цок, цок! – объятый пламенем Цзаован понёсся верхом на лошадке на небо. Вдогонку в костёр полетели «жертвенные деньги», рубленая солома, плиточки чая, сплетённый из красных нитей шнурок. Всё пригодится путнику и его коню. Шнурок, к примеру, послужит уздечкой.

Цок, цок, – катились по черепице бобы. К их стуку присоединились раскаты трещоток и грохот хлопушек. Хлопушки взрывались одна за другой в каждом дворе. Весёлый грохот стоял над домами – все провожали Цзаована на небо. От искр, взлетающих над крышами, посветлело чёрное небо.

В новогоднюю ночь злые духи ведут себя особенно воинственно. Только огонь, грохот и треск способны их отпугнуть. Цибао и Гаоэр схватили по бамбуковому шесту с подвязанными на длинном фитиле маленькими, величиной с мизинец, хлопушками, подожгли фитиль и понеслись по двору, размахивая шестами. Вместе с ними понеслись и закружились огненные колёса. Искры посыпались, как ярко-оранжевый дождь. Треск поднялся такой, что заглушил все остальные звуки.

Злых духов отогнали, бога домашнего очага проводили торжественно, ворота заклеили красной бумагой, на дверях и на окнах развесили бумажные полосы с пожеланиями удачи, почёта, долголетия, богатства и радости. Как же случилось, что, несмотря на все принятые предосторожности, в дом ворвалась беда?

Голодный и усталый вернулся на землю Цзаован. Его новое изображение поместили на прежнее место, в нишу, откуда он мог вдыхать аромат расставленных на алтаре блюд. Когда боги и духи предков насытились запахом пищи, блюда перешли к людям. Пировали всю ночь. Под утро, в пятую стражу, слуги разбросали во дворе кипарисовые и еловые ветви. Отец сорвал красные полосы со створок ворот.

До обеда все отдыхали. Птом отцу подали коляску, и он отправился навестить старших родственников и высших по рангу чиновников, служивших с ним в одном ведомстве. Полагалось пожелать счастья и вручить подарки. Вернулся отец мрачней грозовой тучи. Никому ничего не сказал, только вызвал к себе управителя дома и велел приготовить всё необходимое для поездки в уездный город.

– Надолго ли изволите отправиться? – спросил домоправитель.

– Еды и одежды возьму на четырнадцать дней. Если задержусь, запасы пришлёшь со слугой. Да не забудь парадное платье уложить и подарки подбери, словно для самого государя.

– Всё исполню, как приказали. – На лице домоправителя выразилась озабоченность, но он не посмел спросить, чем вызваны поспешные сборы.

Отец надел на себя тёмное холщовое платье и уехал, оставив в тревоге весь дом.

Новогодний праздник тем временем набирал силу. Ворота домов распахнулись. Нарядно разодетые толпы заполнили улицы. Даже женщинам позволили наконец покинуть жилища. Вместе с мужчинами они смотрели на актёров и акробатов, слушали певцов и сказителей. Звуки флейт, гонгов и барабанов растекались по улицам, словно ручьи во время весенних дождей. Вот промчался, крутясь колесом, акробат. Вот выбежали два льва, с деревянными вызолоченными мордами и хвостами из шёлковых длинных шнуров. Один лев у другого замыслил отнять жемчужину – набитый ватой шёлковый шар. Начались прыжки и борьба. Кто окажется победителем? Вот выплыла лодка с красавицей и гребцом. Все знали, что девушка и гребец идут по земле, мелко перебирая ногами, а лодка – всего лишь ивовый каркас, привязанный к их поясам и закрытый до самого низа тканью с нарисованными волнами, лотосами и тростником. Но девушка пела так звонко и чисто, а гребец так проворно работал шестом, не забывая при этом бросать нежные взоры на красавицу, что у каждого перед глазами возникал образ озера или тихой речной заводи – скользит по глади воды лодка с влюбленными, красавица и юноша плывут к своему счастью. Скрылась лодка. Улицу заполнили танцоры на ходулях, фокусники, силачи.

На седьмой день праздник неожиданно свернулся и стих, словно бумажный змей, потерявший струю воздуха, на которой держался и плыл. Утром седьмого дня на улицах появились печатные листы. Правитель города доводил до сведения жителей Цзицина, что в канун Нового года, благодаря неусыпной бдительности властей, стража задержала лазутчиков «Красных повязок», коварно проникших в город ради подстрекания жителей к мятежу. После допроса и пыток лазутчики назвали имена тех, с кем успели наладить преступную связь. Все названные арестованы и признали свою вину. «Опасность пресечена в самом начале, – говорилось в листках. – Заговор раздавлен, как жалящий скорпион. По окончании праздника лазутчики будут повешены. Их соучастники из числа городских жителей будут выставлены на позор с кангой на шее и переданы Судебному ведомству». Далее приводились имена арестованных – двух чиновников, четырёх печатников и одного фарфориста, известного в городе разрисовщика фарфора по прозвищу Лан Фарфорист. «Воля Неба восстановлена, законы восторжествовали», – стояло в конце.

Горожане читали листы, испуганно озирались и торопились домой. Нет ли поблизости осведомителей? Семерых схватили – жди, что начнутся другие аресты. Станут искать соучастников среди родичей и соседей. Все повязаны одной нитью, как трещотки одним фитилем. Какую ни подпали – все вспыхнут.

Но праздник едва добрался до середины. Ухали барабаны, манили гонги и флейты. И, спрятав на время свой страх, люди снова спешили на улицу. Только туча над домом инспектора фарфоровых мастерских почернела и приняла грозные очертания. Среди преступников назывался разрисовщик фарфора, а преступление, совершённое подчинённым, бросало тень на начальство. В доме все поняли, почему старший господин отбыл с такой поспешностью. Он узнал про аресты и поехал искать защиты и покровительства у друга своей юности господина Ни Цзаня, живущего почётным гостем в доме правителя уезда. Сумеет ли помочь господин Ни Цзань? Примет ли по его просьбе правитель уезда незначительного по чину инспектора фарфоровых мастерских, захочет ли выслушать? Все в доме ходили встревоженные и печальные, будто похоронили близкого человека.

Как-то утром в комнату Цибао вошла сестра.

– Близится праздник фонарей, – сказала сестра, – и я подумала, что нужно принять в нём участие.

– Какие там фонари, – махнул безнадёжно рукой Цибао. – Отца, того и гляди, упрячут в тюрьму и наденут кангу на шею, а нас всех сошлют в пограничные земли.

– Всё так, – возразила сестра. – Но если мы останемся в стороне, то навлечём на себя ещё большие подозрения.

– Младшая госпожа правильно рассудила, начнутся пересуды соседей, не оберёшься беды, – вмешался Гаоэр. Он прибирал в комнате и слышал весь разговор.

Цибао ничего не оставалось, как согласиться.

Втроём они принялись за дело. Из гибкой ивовой лозы сплели каркас шара и обтянули голубым плотным шёлком, оставив отверстие для свечи. Цибао растёр чёрную тушь и разрисовал всю нижнюю половину шара чёрточками и волнистыми линиями, потом нарисовал бамбук. На верхнем, свободном, поле он красиво, как только смог, вывел золотой краской небольшой по размеру иероглиф «фэн». Первый шар они оплели новым каркасом больших размеров и обтянули белым без всяких рисунков шёлком. Теперь осталось вставить свечу и на длинном шесте подвесить фонарь к воротам.

Последняя ночь новогоднего праздника превращалась от множества фонарей в залитый светом день. Светящиеся шары и кубы, обтянутые шёлком, атласом или бумагой, раскачивались над воротами. Лотосы, рыбы, птицы, летучие мыши, испуская сияние, плыли по улицам. Прикрепив светящиеся фигуры к бамбуковым палкам, и дети, и взрослые несли их перед собой. Каждый старался отличиться перед соседом, и какие только не придумывались формы. Раскрытый веер был фонарём, увитая цветами беседка – также оказывалась фонарём. Одни испускали белый и жёлтый свет, словно луна или солнце. Другие светились многоцветно, как радуга.