Калифорния на Амуре - "Анонимус" - Страница 53

Прокунин усомнился: едва ли китайцы согласятся, они, наверняка догадаются, что их водят за нос.

– Они согласятся, – промолвил Ганцзалин.

Надворный советник поддержал своего помощника. Тянуть время и выжидать – привычная тактика для китайцев. К тому же, как им еще поступить – начать в открытую воевать с Желтугой? Это и неприятно, и рискованно.

– Китайцы воевать не любят, китайцы любят обедать, – заключил Ганцзалин. – Пусть пока ждут, а мы подумаем, что делать.

В следующие несколько дней, которые все-таки удалось выторговать у китайских властей, Прокунин пытался организовать из старательской вольницы более или менее дисциплинированное войско. Получалось это у него не очень, к тому же, с точки зрения Загорского, это было делом совершенно зряшным.

В первую же ночь Желтугу начали тайно покидать русские приискатели, которые не хотели ждать до последнего, но надеялись проскочить мимо китайских войск незаметно. Однако, судя по всему, удавалось это немногим. По утрам на Миллионной находили по нескольку отрезанных голов, которые кто-то подбрасывал под покровом ночи.

Прокунин ярился, топал ногами, готов был плюнуть на все опасения и идти против китайцев в открытую. Однако надворный советник удерживал его.

– Вероятно, они только этого и хотят, – говорил он. – Это во-первых. Во-вторых, мы не уверены, что всех этих людей убили солдаты или манегры. В окрестных лесах полно уголовной и каторжной швали. Они и в мирные времена убивали приискателей, а теперь – и подавно. Выйти сейчас против китайских войск значит подписать себе смертный приговор. Терпение, Николай Павлович, и еще раз терпение. Бывают положения, в которых спасти может только оно.

Несколько дней, которые выиграли желтугинцы, хоть и лишили их части сотоварищей, зато прояснили их ум.

– Мы вот что сделаем, – сказал наконец Загорский на очередном совещании с Прокуниным. Он все это время ломал голову над тем, как бы и самим уйти живыми, и китайских старателей спасти от карающей руки манегров. Наконец он придумал, как ему казалось, надежный выход из положения и теперь готов был растолковать свой план. – Мы покинем Желтугу, но выйдем не одни, а вместе с китайцами.

– Манегры отобьют китайцев, разгонят их и перебьют как кур, – возразил Ганцзалин.

Надворный советник заметил ледяным тоном, что если Ганцзалин научится дослушивать чужие слова до конца, это сильно улучшит его умственные способности. Помощник скривился, но возражать не посмел.

– Итак, мы пойдем вместе с китайскими старателями, – продолжал Нестор Васильевич. – Однако мы смешаем их с русскими желтугинцами. Китайцы пойдут в центре русской толпы и манегры просто не смогут на них напасть. Если же они хотя бы попробуют, мы встретим их выстрелами.

– План хороший, – кивнул Прокунин. – Осталось только уговорить нашу русскую публику, чтобы они согласились прикрывать собой китайцев.

– Согласятся, – отвечал Загорский непререкаемым тоном. – Русский народ добросердечен и отзывчив к идеям товарищества и взаимопомощи. В их глазах китайцы – все равно что младшие братья, особенно если учесть, что это их же товарищи-приискатели.

Все вышло, как и предсказывал Загорский. Может быть, в Желтуге к тому моменту остались самые стойкие и самые добросердечные, а, может, желтугинцам стыдно было выдавать на смерть беззащитных китайцев, которых ждали страшные, поистине нечеловеческие казни. Так или иначе, но все было сделано по рецепту Загорского.

Предупредив китайскую армию, что они покидают Амурскую Калифорнию, желтугинцы погрузили свой нехитрый скарб и остатки добытого золота в подводы и двинулись по Миллионной улице. Впереди несли знамя с надписью «Мы, Александр III», следом шли три горниста, нестройно игравшие по очереди все известные им марши.

– Что за исход волхвов? – удивился Загорский, разглядев надпись на знамени. – С каких пор мы умиротворяем противника августейшим именем?

Прокунин только руками развел. По его словам, приискатели очень просили его разрешить нести такое знамя. Они искренне верили, что одно только имя государя способно оцепенить и обратить в бегство любого врага.

– Бог с ним, – махнул рукой Загорский, – сейчас не время вести просветительские беседы. Если это успокаивает людей – так тому и быть.

На выходе с прииска желтугинцев ожидали манегры и пешее китайское войско. Они с изумлением глядели на приискательскую толпу, в которой там и сям мелькали желтые узкоглазые физиономии. Китайцы тоже вымолили у Прокунина право нести свои знамена, хотя он надеялся в глубине души, что те затеряются среди русских и пройдут незаметно.

Загорский сказал, что, может быть, в несении знамен китайскими старателями есть свой резон. Во всяком случае, у манегров не будет той отговорки, что их пытались обмануть и вывести китайцев тишком.

Тем не менее, враг были явно недоволен, что русские пытаются спасти китайцев. Манегры и пешие войска не стали задерживать толпу, однако выстроились по обеим сторонам от нее, и, подняв винтовки, словно бы целились в проходящих. Видя это, желтугинцы тоже подняли свои ружья и винчестеры.

– Не стрелять! – зычно крикнул Загорский.

– Не стрелять, не стрелять, – понеслось по рядом.

Вот, наконец, последние телеги из обоза скрылись в лесу – желтугинцев никто так и не остановил.

Всюду раздались облегченные вздохи и радостные клики, народ крестился, опускал ружья.

– Слава те, Господи, – говорили приискатели, – кажется, спаслись.

Китайские старатели, которые уже несколько раз попрощались с жизнью, плакали от радости.

Однако лица желтугинских вождей – Загорского и Прокунина – были мрачны.

– Держать строй, – негромко проговорил Загорский и Прокунин, признававший его старшинство в вопросах военной стратегии, зычно повторил его приказание. – Это только начало.

Староста согласно кивнул: до станицы Игнашиной на том берегу Амура, где они могли почувствовать себя под защитой русской короны, оставалось еще по меньшей мере тридцать верст.

Однако первые неприятности начались, едва они отъехали от Желтуги верст на пять. Явился представитель китайских старателей, благодарил за спасение, и кланялся, и что-то горячо объяснял Загорскому. Загорский в ответ только качал отрицательно головой и произносил короткие решительные фразы. Представитель потрусил в конец обоза явно недовольный.

– Что он говорит? – спросил Прокунин.

– Он говорит, что дальше китайцы хотят идти сами. Он считает, что так им будет легче ускользнуть от манегров.

– А что вы им ответили?

– Я сказал, что мы их не отпускаем. Одни, без нас, они и пары часов не протянут. Их настигнут и перебьют манегры. Они, разумеется, этого не понимают и не верят в это. Они думают, что пока манегры будут отвлечены на русских приискателей, сами китайцы тихонечко скроются в здешних лесах. Китайцы, как всегда, пытаются обмануть сами себя.

Прокунин пожал плечами: Загорский волен поступать, как считает нужным. В конце концов, их совесть чиста, они вывели китайцев с прииска. А уж что они будут делать дальше, это, в конце концов, не их забота.

Надворный советник покачал головой. На его взгляд, в этом рассуждении был изъян. Ради китайских старателей русские желтугинцы подвергли себя безусловной опасности. Их задачей было не просто вывести китайцев, но спасти им жизнь. Если же сейчас до них доберутся манегры, окажется, что все их усилия – насмарку.

– Китайских старателей хорошо бы по крайней мере переправить на ту сторону Амура, на русскую землю. Там они будут хотя бы отчасти защищены от посягательств манегров, – закончил Загорский.

Однако, как верно заметил слушавший этот разговор Ганцзалин, человек предполагает, а Бог все равно все делает по-своему. Не прошло и получаса, как из конца процессии, где шли китайцы, явился гонцом старичок Еремей Курдюков. Вид у него был взволнованный и запыхавшийся.

– Винта дали косоглазые, – тяжело дыша, проговорил Курдюков в ответ на молчаливый вопрос Загорского.