Седая целительница (СИ) - Солнцева Зарина - Страница 42

— Ну же, Снежа, ужаль меня словом. Укуси клыками. Но только не боись.

Язык прилип к небу, ничего путного сказать не могла. Я чуяла себя добычей перед ним. Слабой и беззащитной.

Внезапный голос Деньяра за дверью пробудил меня из омута страха.

— Горан, ты срочно нужен в селении!

Недовольно прикрыв глаза, волкодак потер переносицу, сдерживая, видимо, гнев. И резко поднялся на ноги, при виде мужского тела в полном росте со всеми вздыбленными частями я покрылась маковыми лепестками на щеках. Отворачиваясь побыстрее к стене.

— Иду. — гаркнул он недовольно, пошлёпав к выходу. Распахнув дверцу, волкодак замер на пороге. А потом снова развернулся ко мне. Предки! Зачем?

— Вот, держи, оденься. Деньяр тебя потом проводит в селения.

Отпустил на мои колени аккуратно сложенное платье из серой шерсти и лапти рядом. Это младший волкодак притащил? Но откуда прознал, что я нагая?

Смущение ещё сильнее меня одолело. Глянув на меня в последний раз, Горан ушёл. Оставив меня растерянно перебирать мягкую ткань добротного платья. Такой у меня ещё никогда не было.

Глава 17

— Что тут произошло?

Моему изумлению не было границ, ведь во дворе будто медведи подрались. Всё разбросано, разломлено. Бочки в щепки, кухонная утварь разбросана.

— Бажена смуту начала навивать. Бабы проболтались, что слышали, мол, ваша целительница сказала, что у второй лекарки чахотка. А Яринка твоя молвила, что и у Милавы тоже чахотка. Некоторые самки начали галдеть, выкинуть девок за границы поселения или отправить в Храм Молчания. Но Горан их угомонил.

Злость лютая меня охватила, словно пламенем масленистый факел.

— Хорошие у вас бабы, матерями отменными станут.

Фыркнула я, не скрывая злости, на что Даньяр согласно кивнул, чем знатно меня огорошил.

— Самок у нас мало. Примерно два самца на одну бабу, оттого и избаловали их. А они теперь на голову лезут. Не понравилось им, что белая стала женой альфы и их госпожой. Другие на твое место метили, Снежинка. Да и то, что Горан людских девок притащил, тоже не по нраву им. Сами нос воротят, замуж не хотят, а тут соперницы.

Вот оно как.

— Передай им, что Яринки и Марфе даром не сдались ваши женихи. Так что пущай спят спокойно.

Деньяр лишь хмыкнул, толкнув дубовую дверь и позволив мне прошмыгнуть первой.

— Им-то, может, и не сдались. Но нашим молодцам очень даже приглянулись. Вот Деян обезумел, свою медноволосую ищет в лесах. Там, смотри, и к белым в гости напросится!

Виду я не дала, что удивилась от сказанных слов волка. А внутри напряглась, что это за желание бешенное взять Стешку в жены! Не видала я ранее такого. Обычно молодцу если отказывали, так он еще раз или два прибежит на крылечко понравившейся деве, а потом другую себе найдет!

— Ладно остальные бабы, а Бажена? Это же ее дитя болеет! Как она может думать о том, что выгнать ее⁈

Недоумевала я, шлепая ногами по полу коридора, прямо к покоям больной девочки.

— Милава быстрее позор Бажены, чем дитя. Она сбежала из поселения и вернулась уже тяжелой, непонятно от кого и как. Ярополк пожалел дуреху и взял в жены, а та отныне ни на мужа, ни на дочь глядеть не может.

— Дурная баба, как дитя свое не любить? — вслух процедила я сквозь зубы. И, толкнув дверь, вошла внутрь. Марфа и Милава лежали на соседних кроватях.

Рядом суетилась Яринка, подбегая то к одной, то к другой.

Узрев меня, застывшую на пороге, подруженька радостно подпрыгнула.

— Снежка! Ну наконец-то! Тут такое было! — поймав огромную фигуру Деньяра за моей спиной, Яринка мигом истратила все возбуждение и радость. Отвела взгляд и, схватившись пальцами за передник, поджала губы. — Травы целебной надо. Уже заморски скоро. Надо в лес, может, хотя бы полынь найдем, крапиву. И кору деревьев. Исушилась я, девок насыщая жизнью. А у них ни одной травинки нет, или не хотят давать. Я не знаю…

Тяжелые думы заволокли мое сознание. Обогнув подруженьку, двинулась к девчонкам. Жара нет, но исхудали они обе сильно. Бледные, и у Милавы легкие горят. Надо еще магии. За Марфой мы-то глядели все это время.

— Даньяр, сделай доброе дело. — обратилась я к брату Горана, придерживая голову девочки, что затряслась в кровавом кашле. — Пусти Яринку в лес за травами. Очень нужны они нам сейчас.

Молодец поджал губы, с мгновение размышляя, а потом кинул Яринке, прежде чем развернуться и уйти.

— Потеплее оденься, человечка. Холодно сейчас в лесу. На крылечке тебя дождусь.

Яринка ушла, оставив меня одну с больными.

Вбухав кучу магии сначала в Милавку, а потом и в Марфу, я попыталась выжечь злые духи в легких девочек. Марфа понемногу шла на поправку. Сейчас она спала, а вот худая, как тросинка, Милава была совсем плоха. Даже сон не мог ее сморить. Она бредила, плакала и постыновала во сне. Повернув ее на бок, дабы сменить положение больной, мои ноздри уловили странный запах. Запекшейся крови.

Девочка временами кашляла кровью, но та кровь имела другой запах, а это напоминало немного аромат гниения. Дёрнув в сторону подол рубашки и подняв ее вверх, я ужаснулась от увиденного. Молодую кожу покрывали широкие рубцы, оставленные кнутом.

— Не надо… не трогайте…

Шепнула пробудившаяся из лихорадки девчонка, почуяв мой взгляд на своей истерзанной спинке. Она попыталась спрятаться от моего взгляда, но не я не дала.

— Милава, милая моя, кто это сделал?

Юная волчица отвела взгляд, но я еще ждала ответа. Жалобно вздохнув, она все-таки молвила обсохшими губами.

— Матушка.

— За что? — непонимающе глянула я на нее, внутренне недоумевая. Как можно дитя так избить⁈ Свое родное дитя! Из карих глаз потекли крупные горошинки горьких слез. Прижав ее поближе к себе, я обняла малютку за плечи и нежно погладила по макушке.

— Не плачь, милая. Не надо. Просто скажи мне.

— Женские дела не приходили уже два месяца… Я матушке сказала… Она… Она… — девочка подавилась слезами, рассказывая мне свои душевные терзания, — она сказала, что я гулящая… Побила! Кнутом побила! И дала пить траву. Очень горькая и противная. Сказала, дабы приблудом не разродилась. Но я ни с кем не была! Клянусь душой! Никому себя дотрагиваться не позволила! Ни одному молодцу!

Вот ведь мерзкая пиявка. Отпустив руку вниз поверх утробы девушки, почувствовала знакомый голубоватый огонек и запах свежего снега. Невинная. Нетронутая.

Ну и мамаша девочке досталась!

— Милая моя, а годов тебе сколько?

— Недавно семнадцать весен исполнилось. Уже замуж пора. Да никто не зовет, некрасивая я. Худая, мелкая. Янина сказала, дитем не разрожусь, покуда бедра узкие. Да и папка на войне.

Сердце сжалось в груди, да чего же этой крошки не повезло. Моя матушка за любой косой взгляд в мою сторону убила бы, а тут родная мать ее травит. Что за траву она ей давала, нетрудно было догадаться.

И кровь не приходила, так как девчонка от чахотки ослабла, а благодаря отвару с экстрактом волчьей ягоды (которого бабы пили, чтобы плод убить), дух Милавы и вовсе ослаб.

— Я ничего дурного не делала… не делала… — плакала девчонка, — Вы мне верите, госпожа?

— Верю, милая… Верю… Ты не плачь. Никто тебя здесь не тронет и не обидит.

Дверь распахнулась с тихим скрипом, впуская Аглаю с подносом в руках. Мягко улыбнувшись мне и заплаканной девочке, волчица шагнула к нам.

— Ваша Яринка сказала бульона для наших красавиц сварить. Вот я на косточке сделала. — положив поднос на край кровати, она подняла в руки огромную деревянную плошку с бульоном и деревянную ложку.

— Давай, Милава, кушать. Аглая тебе поможет, — улыбнулась я через не могу девочке. Хотя внутри душа кровила, — А потом ты поспишь.

— Правильно, — с улыбкой кивнула Аглая, глядя на горячий пар, — Мы тут с Милавой разберемся, а потом и вторую девчинку я покормлю. А вы, госпожа, идите, да сами покушайте. Альфа вас звал.

— Хорошо, что звал. — шепнула я воинственно себе под нос, и, оставив изумленную старушку с девошками, поспешила в общий зал, где обычно обедали воины со своим альфой. Я по привычке кушала в своих покоях. Но злость носила меня вперед.