Семь секунд до конца света - Логунова Елена - Страница 5

4.

Земля

– Ты опять? – спросила Мариза.

Легкий укор в голосе жены был тактично замаскирован добродушным смешком.

– О, прости! – Сэм очнулся от размышлений и виновато посмотрел на бутерброд в своей руке.

Кусочек хлеба был полностью погребен под толстым слоем густого малинового джема, который блестел и бугрился, как мутировавшая рубиновая медуза.

Сэм поморщился: сравнение, которое он сам придумал, ему не понравилось. Рубиновая медуза – фу, как неаппетитно! Сэму не нравилась венерианская кухня. Он был до смешного консервативен в еде и больше всего любил самую обыкновенную земную пищу – синтетическое мясо с порошковой кашей. Впрочем, этим забавная старомодность Сэмюэла Сигала исчерпывалась. В списке гениальных изобретателей человеческой расы, составленном престижным научным журналом, он занимал третье место после Леонардо. Верхнюю ступень воображаемого пьедестала уважаемые господа Сигал и Да Винчи уступили безымянному изобретателю колеса.

– Мы же договорились, что будем намазывать тосты джемом, а не топить их в нем! – Мариза с трудом сдерживала смех.

– Я уже извинился! – ворчливо напомнил Сэм.

Он слегка утрамбовал горку джема ложечкой и оценивающе посмотрел на бутерброд, словно всерьез рассчитывал, что после этой манипуляции он существенно уменьшится. Мариза смешливо фыркнула и поперхнулась чаем.

– Это вовсе не смешно! – надулся Сэм, притворяясь обиженным. – Ты просто не понимаешь! Я вовсе не обжираюсь, я ищу идеальное соотношение формы и содержания!

– Золотое сечение бутерброда! – кивнула жена и, перестав сдерживаться, захохотала в голос.

Сэм перестал кукситься, сунул в рот свой сэндвич и с нежностью посмотрел на супругу. Ему было приятно видеть ее веселой. Так искренне Мариза не смеялась с тех пор, как уехал Ларри, а это было давно, очень давно!

Единственный сын Сигалов уже шесть лет жил на Сонеме – симпатичной, но очень отдаленной планете на задворках Галактики. Мариза очень скучала по мальчику, и Сэм тоже, но он никак не мог оставить Землю и умчать в пасторальную глухомань. Тут у него были работа, лаборатория, большой перспективный проект… А Ларри было хорошо на Сонеме. Он там лечил каких-то шестиногих коров и выращивал в саду вокруг бревенчатого дома здоровенные фиолетовые яблоки, похожие на шары для боулинга.

– Тебе понравятся фиолетовые яблоки! – с нежностью сказал Сэм жене. – Ларри рассказывает, что они очень вкусные. Ты сваришь из них джем. Много джема!

Мариза тут же перестала смеяться.

– Я была бы совершенно счастлива, если бы ты поехал со мной, – тихо сказала она.

– Ты же знаешь, я не могу, – покачал головой Сэм.

Этот разговор они вели уже не в первый раз, и он чертовски утомил обоих.

– Не сейчас, – сказал он. – Я закончу свою работу, улажу все дела и тогда тоже приеду к вам на Сонему.

– Какие дела могут быть важнее, чем семья? – безнадежно вздохнула Мариза.

Вопрос был риторический, ответа она не ждала, поэтому встала из-за стола и понесла в кухню пустые чашки. А Сэм посмотрел ей вслед и тихо ответил:

– Поверь мне, дело очень серьезное!

И когда жена отошла подальше и уже не могла его услышать, он стеснительно добавил:

– Понимаешь, милая, я должен спасти мир.

По натуре Сэм не был героем и до самого последнего времени колебался, выбирая между гражданским подвигом и личным благополучием. Теперь всякие сомнения исчезли. Ночью он получил тайное сообщение от почтового робота, контролирующего отправку корреспонденции из секретариата господина Тревора: в списке адресатов наконец возникло имя, появления которого Сэм давно ожидал. Тревор проявил интерес к Питеру Корвуду, а это означало, что авантюрный план Сигала будет приведен в исполнение.

– Колесики завертелись! – пробормотал Сэм (респект изобретателю номер один!).

5.

Земля

Разумеется, он проспал!

Всякий раз, когда ему снился этот неизбывный кошмар, Пит хотел и не мог проснуться, словно упрямо желал досмотреть ненавистный сон до самого конца, до того момента, когда одуряющий рев и тряску армейской вертушки сменило сорочье стрекотание журналистов, и чьи-то бесцеремонные руки завертели обмякшего Пита, подставляя его под вспышки блицев. Писаки неутомимо делали снимки: Пит и Джонни на фоне военного вертолета. Щелк! Пит и Джонни в обнимку с повеселевшим сопляком-майором (заботливо опустившим в этот момент в карман Пита забытые им в вертушке наручники). Щелк! Снова Пит и Джонни – с другими армейскими чинами, с агентами в штатском и сами по себе. Щелк, щелк, щелк!

Взмокший от пережитого волнения, Пит позволял себя тискать и придурковато улыбался. В тот момент он еще не понял, что его блестящей профессиональной карьере пришел конец: какой из него теперь курьер, когда весь мир как облупленных знает и его, и Джонни?

Пит с упорством мазохиста досмотрел проклятый сон до точки и снова проспал.

Дребезжания Умницы, талантливо имитирующей допотопный механический будильник, он не услышал, утренней болтовни родственников тоже. Похоже, у домашнего робота окончательно сломалась аудиосистема. Пита разбудили совсем другие, ничуть не более мелодичные звуки: истошный визг тормозов, металлический скрежет, разноголосая ругань и треск выстрелов. Опять какие-то юные придурки не поделили скоростную полосу!

Разбудить разбудили, но, видно, не до конца, иначе Пит не полез бы в душ, не проверив сначала, есть ли сегодня вода, и если да, то какая именно. Он же как последний идиот щедро облил себя скользкой моющей жидкостью и смело повернул ржавый вентиль. Розетка душа захрипела и обильно плюнула в него вонючим желтым кипятком. Пит взвыл, выскочил из душа и, оскальзываясь мыльными ногами на отродясь не мытом пластике, бросился к холодильнику, чтобы сунуть в него ошпаренный скальп. Тоже идиотизм: электричества не было второй день, откуда в холодильнике холод?

И никакого холода там, разумеется, не было, а была адская вонь. Настоящая океаническая рыба, купленная у барыги из-под полы за сказочные деньги, благополучно разморозилась и самым добросовестным образом протухла.

Задохнувшись, Пит отшатнулся от холодильника и быстро убрал оконное стекло, не успев сообразить, что опять делает глупость. С улицы густо пахнуло автомобильными газами, и жирные хлопья копоти от разложенного анонимными кретинами костра облепили мыльную физиономию Пита.

Он автоматически закрыл окно, отдышался и покачал головой, сочувствуя сам себе.

Н-да. Хорошее начало дня!

Пит выругался, нехорошо помянув матушку, потом по маминой же методе трижды посчитал до десяти, успокоился и взял себя в руки. Он вернулся в ванную, пустил желтую мутную воду, немного постоял, глядя на нее в большом сомнении, и со вздохом сожаления плотно закрыл водопроводный кран.

В платяном шкафу, завернутая в полотенце, стояла трехлитровая пластиковая бутыль с питьевой водой – НЗ. Пит посмотрел на себя в зеркало – лицо серое, как смог за окном, все в желтых разводах мыла и крупных черных горохах копоти – и нехотя раскупорил священную бутыль. Скупо смочил губку драгоценной жидкостью, кое-как умылся, стер с себя пену и сажу. Оделся, проглотил свой дежурный завтрак – синтетическое молоко и хлебный порошок, бросил озабоченный взгляд на часы: он опаздывал.

Быстрее! Кредитки. Опознавательный браслет. Разрядник. Джонни. Все!

Поскольку электричества не было, лифт, разумеется, не работал. Пит сразу направился к лестнице, на бегу хлопнув ладонью по карману на груди, чтобы включить автономное свечение. Толку от него, правда, было немного, но Пит уже запомнил все выбоины в ступенях и проломы в перилах, так что мог проскочить вонючую лестницу на хорошей скорости, не затормозив даже на опасной площадке между вторым и первым этажами, где, как он знал по опыту, любили устраивать засады начинающие грабители. Напротив, там он еще ускорил шаг, мимоходом наугад сильно пнул чернильную темноту в углу – и не ошибся: во мраке кто-то глухо застонал, гадко выругался, и вниз по ступенькам потерянно зазвенел металл.