Блюстители Неба - Королев Анатолий Васильевич - Страница 41

– Но ведь нас засадили за парту навечно,– перебил Роман,– вот в чем штука! Нас никто не спросил, все сделано тишком. Ненавижу посвященных, деление на недорослей и опекунов.

– Но мы бессильны. Бессильны перед такой мощью. Они покорили пространство и время. Мы – трава, тля, песок. Мы дальше Луны носа не высунули, на паршивый Марс еще собираемся. Мы подыхаем в 70 лет, а они бессмертны. Даже если мы очень постараемся и взорвем шарик, они соберут его по крупинкам и заставят нас жить сначала. Сатана стал богом.

Он налил полный бокал вина и лихорадочно выпил, по лицу разом пошли розовые пятна, глаза заблестели, кончик носа покрылся испариной. Он был похож на злого зверька.

– Если б ничего не знать…

Умник налил еще, затем плюхнулся в надувное кресло, брякнул ноги на журнальный столик:

– А может быть, наплевать, Батон? Доживать свое. Свернуться калачиком в доброй ладошке. Пакостить им иногда. Только им или нам? Вот вопрос! – Он вскочил.– И ждать, ждать, ждать, когда откроется дверь, тебя отшлепают и поставят в угол. А игрушку отнимут. А чтоб не пищал, вышибут из головы мозги вместе с памятью: живи спокойно, без угрызений. Да пусть подавятся, вот, вот!

Арцт стал сдирать с руки магический браслет, намереваясь швырнуть его на пол, но… но вдруг передумал. Ироническая усмешка искривила его губы:

– Нет, я так просто не дамся. Я еще навтыкаю палок в колеса. Я, я…

– Глупец,– сказал Роман,– ты калечишь наше настоящее, а не их. Ты сделал из прошлого забаву, идиот. Зачем ты помогал Кортесу?

– Какая ерунда! Я тоже хотел помочь ацтекам, но ничего не вышло, даже с твоей помощью. И о какой истории ты говоришь? – расхохотался Арцт.– У нас нет больше истории, нашей истории. Это их, их история. Это их Кортес громит их ацтеков. Что «за», что «против» – все равно.

Батон пошел к выходу: ему надоела болтовня.

– Стой. Что ты решил?

– Покончить с молчанием, Умник. Вывести комитет на чистую воду – раз. Сообщить мировой общественности о существовании Опеки – два. Начать мировую кампанию по отказу от Даров – три.

– Поздравляю, ты стал «антиданайцем». Псих, истина слишком страшна, чтобы о ней знали миллиарды. Тебя шлепнут на первом углу. Ты не понял разве? Забейся в щель! Отпусти бороду, чтоб в тебя не тыкали пальцем. Я с этой игрушкой неуязвим. И жди.

– Чего ждать?

– Не знаю. Смерти.

– Нет, я не рыболов.– Батон пошел к двери.– Прощай.

– Значит, мы не заодно?

– Нет. Ты слишком любишь себя.

– Погоди. (Арцт снял браслет с руки.) Возьми.

– Поза?

– Пусть. Но тебе это нужней.

– Хорошо.– Браслет легко защелкнулся вокруг запястья; холодноватая змейка обтянула запястье.– Я верну ее, после… потом.

– Ты никогда мне ее не вернешь, никогда! – крикнул Умник, истерично озираясь.

Стена комнаты колыхалась, словно полиэтиленовая пленка на ветру, слева, справа и в центре проступили очертания шагнувших фигур. Батон все понял и сорвал машину с руки, но было уже поздно – Дар сменил владельца,– вокруг Умника мерцал ледянистый ромб, зловеще поворачиваясь по оси. Очертания его фигуры стали расплываться. Лицо перекосилось, Арцт что-то беззвучно кричал, а из указательных пальцев пришельцев – стража! – тянулись к вершине ромба три белоснежных морозных луча, заполняя ромб с вписанным Арцтом белесым туманом. Их было трое. Все трое – типичные молодые земляне, почти юноши, на улицах Лунария их можно было легко принять за аборигенов Луны: лица покрывал своеобразный лунный загар; один рыжий детина в спортивной куртке, второй в джинсах и в мешковатом перкалевом пиджаке, третий в черном свитере.

Ромб заполнился снежным дымом и погас. Арцт утонул в белой тьме. Последнее – алая расплющенная детская ладошка, прижатая изнутри к ромбовидной поверхности. Вместе с ромбом погасли двое пришельцев.

Тот, что был в черном свитере, повернулся к Батону. Это был он, тот самый, который уже дважды вставал на его пути – человек из стены, он же спаситель на макушке зиккурата – посланец Архонтесса с узкой ленточкой посреди лба.

– Внимание Архонтесса! – сказал он, поднимая руку в торжественном жесте. Стены на миг исчезли, и Батону померещился бесконечный амфитеатр, полный глазастых призраков.– Контакт возобновляется. Умник не умер,– добавил страж после паузы,– временная консервация до прекращения хроноволчка. Предлагаю вам вернуть машину.

– Н-нет,– мотнул головой Батон,– отнимайте.

– Мы – гуманоиды, человек. Сами мы ничего не отнимаем. Ты владелец преступного Дара. Я должен убедить тебя отказаться от знания и силы во имя твоего же блага. Отдай сам, или мы никогда не отнимем.

– Странная угроза.

– Зачем так. Имей в виду, что любое вмешательство в прошлое мы контролируем.

– Где Мария?!

– Странный вопрос,– удивился страж,– на Земле. В твоем времени. Я простился с ней у твоего дома в Крыму.

Роман смотрел не отрываясь. За этим обличьем спортивного юноши с романтическими глазами, за тонкой шеей на скулах ему чудилась вся тьма космоса. Это не человек. С ним говорила сама звездная бездна. Эта внешность – острие страшного луча вселенной, и ее мишень – живой человек. Роман понял, какое благо смертность бренного, какой ужас – бессмертие.

– Разве вы не вместе? – спросил страж.

– Брось, парень. Ты все знаешь сам. Я живу у вас в ухе и в глазу.

– Ошибка. Мы ничего не знаем о тебе изнутри. Для меня новость, что ты здесь, в Селенире. Мы следим только за хроноклоссом. Поверь, для нас полная неожиданность решение Арцта отдать машину. Мы опекаем время и человечество. Человек слишком маленькая мишень, и зря ты думаешь, что ты – мишень луча тьмы.

– Шпионаж, Опека, Архонтесс, Зло – все это для меня одно и то же: слежка, насилие, насилие и слежка.

– Мы не слежка. Стоит только снять машину с руки, и мы видим колебание хроноклосса. Наш священный долг следить за колебаниями и вернуть планету из хроноволчка в опекаемое время. Ни ты, ни Мария, ни Умник здесь ни при чем.

– А что значит «контакт возобновляется»? И что такое «Архонтесс»?

– Это очень просто, Роман. «Контакт возобновляется» – значит, тебе с разрешения Архонтесса снова оставляется память о том, что случилось, и, следовательно, знание о нас; Архонтесс – это нечто вроде вашего правительства мира, но правительства без власти.

– Как это без власти?

– Я не могу объяснить проще. В вашем языке нет моих понятий. Если объяснить приблизительно, то архонты – это гении игры.

– Ничего не понимаю.

– И не поймешь. В твоей памяти нет таких слов, чтобы я смог озвучить свой ответ. Вы же объясняете дикарю, что атомная бомба – молния из камня.

– Ясно.

– Все ответы на твои большие вопросы я не смогу озвучить. Мы давно не мыслим на говорящем языке, на говорящем мы только говорим.

– Все изреченное – есть ложь?

– Вот именно. Мы не думаем буквами, сочетаниями звуков, а думаем сразу символами, формулами… но стоп! Архонтесс возражает. Мои объяснения могут изуродовать твою психику. До свидания.

– Но они не могут приказывать, если у них нет власти.

– Они не приказывают, они играют. Приказывают правила игры.

– Эти чудики здесь?

– Нет. Это мы там.

– А если я верну тебе машину? Мне – кранты?

– Да. Мы ромбируем тебя до прекращения хроноволчка. Ты все забудешь.

– Фиг.

– Увы, это неизбежно для твоего же блага.

– Я не хочу быть конфетной коробкой для твоих благ, парень! Но за что мне оставлена память сейчас?! Говори! – заорал Батон.

– Закон Канопы: в опекаемом мире только один партнер по игре.

… Мерцанье на краю зрачка… И он остался наедине с жутким молчаньем гостиной… Вещи Арцта, раскиданные вокруг, своим видом холодили душу.

Батон поспешно направился к выходу, вылетел на перронную площадку пневмотоннеля, зашел в бесшумную капсулу и набрал на панели код отеля «Селена».

Через несколько часов взбаламученные чувства улеглись. Перестав шагать из угла в угол, Батон с размаху сел в надувное кресло – обшивка жалобно застонала – и постарался собрать мысли в одну точку.